Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 1

Annotation

Джейкоб Флетчер ценил богатство торговца выше воинской славы, но судьба жестоко посмеялась над ним. Война преследует его по пятам: попав в плен к американцам, он вынужден служить на их фрегате, совершает дерзкий побег и оказывается в самом пекле великой морской битвы.

Тем временем на суше плетется паутина интриг. В Лондоне знаменитый сыщик Сэмюэл Слайм ищет компромат на Флетчера, а его заклятые враги — леди Койнвуд и ее порочный сын Виктор — готовят зловещую ловушку.

Продолжение нашумевшего романа «Удача Флетчера» — это масштабное повествование о яростных морских баталиях, откровенных сценах и коварных злодеях. История, рассказанная обаятельным негодяем, способным поспорить с самим Гарри Флэшменом.

Введение

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Флетчер и Славное первое июня

Джон Дрейк

Введение

Непристойность и разврат, коими изобилует то, что это чудовище заставило меня записать, навеки останутся постыдным бременем для человека, помышлявшего о духовном сане.

(Сэмюэл Петтит, 5 июня 1877 г.)

*

После успеха «Фортуны Флетчера» меня попросили рассказать немного больше о дневниках, из которых взята серия книг о Флетчере, и о мистере Петтите — клерке, нанятом Джейкобом Флетчером для записи истории его приключений.

Что до Петтита, приведенная выше цитата из его письма к троюродной сестре Ариадне лучше всяких моих слов выражает его отношение к Флетчеру и мемуарам. В конце концов, во второй половине 1877 года Петтит был рукоположен в сан англиканского священника. Он стал приходским священником в Ливерпуле, где посвятил себя добрым делам среди городской бедноты, особенно неимущих моряков. В 1881 году он женился на Ариадне, и у них родилось четверо детей.

Как и в первой книге, я оставил сноски Петтита в том виде, в каком он их написал, без комментариев. Также, в начале главы 12, я сохранил его причудливое предостережение о том, что последует далее. Что именно Петтит нашел столь предосудительным в этом отрывке, постичь трудно, поскольку фрагмент, который, по-видимому, его расстроил, — далеко не единственный эротический пассаж в дневниках. Более того, очевидно, что кому-то этот отрывок особенно полюбился, и книгу явно часто открывали на этом месте. Остается лишь гадать, кто был этот читатель.

Сами мемуары насчитывают двадцать пять томов в одинаковых переплетах из темно-синей кожи с тиснением: слово «Флетчер», римская цифра и эмблема Адмиралтейства — обвитый канатом якорь. Бумага имперского формата в четверть листа.

Первые двенадцать томов написаны безупречным почерком самого Петтита, остальные же напечатаны на одной из ранних пишущих машинок «Ремингтон», специально для этого выписанной из США.

Нынешний переплет датируется началом 1900-х годов, поскольку оригиналы сильно пострадали, когда была предпринята решительная попытка их уничтожить. Эту попытку предприняла леди Эванджелина Хайд-Флетчер, ранняя феминистка и основательница Имперской лиги за женское избирательное право, которая в марте 1900 года приказала своему главному садовнику сжечь их в костре. Но кто-то, вероятно, муж леди Эванджелины, контр-адмирал сэр Джейкоб Хайд-Флетчер (праправнук Флетчера), спас тома и отдал их в новый переплет.

Как и в «Фортуне Флетчера», я перемежал повествование Флетчера собственными главами, черпая сведения из бумаг в моем растущем архиве флетчеровских реликвий. Подчеркну, что эти главы от третьего лица — мой вымысел, хотя и основанный на тщательном исследовании.

Джон Дрейк, Чешир, 2015 г.

1

Хьюберт Спрай. 28 августа. Пять минут тридцать секунд. Зрелище так себе.

(Из «Книги необычайностей» Виктора Койнвуда за 1793 год.)

*

Солнце палило, пели птицы, небо синело, а толпы, насчитывавшие тысячи человек, высыпали на улицы. Леди Сара Койнвуд жадно упивалась зрелищами и звуками веселящейся толпы, обступившей дорогой наемный экипаж, в котором сидели она и Виктор. Шел конец августа 1793 года, и всего за один короткий месяц весь мир леди Сары перевернулся с ног на голову. Но сегодня она была счастлива, наслаждаясь отдыхом от затворничества в убогом, замызганном доме в Гринвиче, принадлежавшем ее брату, адмиралу лорду Уильямсу.

Она счастливо улыбалась: уличные певцы горланили последние песенки, жонглеры жонглировали, пирожники звонили в колокольчики, старухи торговали джином по пенни за глоток, краснолицые музыканты наперебой старались переиграть друг друга, а милые невинные детки боролись в пыли, мутузя друг дружку по лицу.

Разумеется, ей приходилось держаться в тени кареты, поскольку ее маскарад — наряд камеристки — мог и не выдержать пристального взгляда. Она уже узнала несколько лиц среди модных дам и господ в соседних экипажах, а значит, и они вполне могли узнать ее, если бы разглядели слишком хорошо. Но это была малая цена, которая к тому же лишь добавляла остроты ощущениям.

Она повернулась к Виктору, своему младшему сыну, чей маскарад был куда замысловатее ее собственного: он был облачен в наряд светской дамы — маленькая слабость, которой он любил потакать.

— Виктор, — вздохнула она, — ты так добр ко мне. Ты же знаешь, ничто так не поднимает мне дух, как подобный день.

— Служить вам — мое наслаждение, — ответил он.

— Ты и впрямь мой самый дорогой мальчик, — сказала она.

— Благодарю, матушка, — ответил он. — Но за солнце мы должны благодарить Всевышнего.

— Да, — сказала она, — но я так не люблю, когда дурная погода портит зрелище. Все такие несчастные.

Она порывисто обняла сына и поцеловала его, и они засмеялись и захихикали вместе, словно невинные девочки, каковыми не являлись.

В этот миг по толпе пронесся гул предвкушения.

— Дорогая! — воскликнул Виктор. — Начинается.

И мать с сыном обратили взоры к дневной потехе.

Небольшая процессия вышла из ворот в стене на высокий деревянный помост, который возвели перед зданием, чтобы все происходило над головами толпы, но у всех на виду. Виктор, как истинный ценитель, указывал матери на разных сановников и объяснял их роль в действе.

— Ах! — молвила она. — Как отрадно видеть, что древние обычаи чтут.

И тут из толпы вырвался оглушительный рев. Огромный, звериный, нарастающий вой восторга и глумления: наконец-то появился главный исполнитель, бледный и мрачный, с непокрытой головой, в рубахе с распахнутым воротом; под руки его вели двое тюремщиков. Он съежился от враждебности толпы и града летевших в него предметов. Высота помоста защищала его от камней и комьев грязи, но ничто не могло спасти его от жуткого вида перекладины виселицы с болтающейся петлей, что чернела прямо перед ним на эшафоте у Ньюгейтской тюрьмы.

— Теперь смотрите внимательнее, — сказал Виктор, указывая на обреченную фигуру. — Вот! — вскрикнул он, и дрожь нечестивого удовольствия пробежала по телу леди Сары, когда она увидела, как тошнотворный ужас захлестнул жертву. Он заметно пошатнулся, и голова его упала на грудь.

Рядом с осужденным шагал штатный капеллан тюрьмы. Его роль в представлении была чрезвычайно важна, и он это в полной мере осознавал. Он поднял Библию, чтобы осужденный ее видел, и громыхал стихами из Писания, словно сам Люцифер карабкался на эшафот, чтобы отнять у палача его добычу.

Когда они оказались в тени огромной перекладины, капеллан затянул двадцать второй псалом. На этом месте он всегда его и затягивал. Во-первых, он его любил, а во-вторых, псалом был чрезвычайно уместен.