Величие империи (СИ) - Старый Денис - Страница 34

Сам всё-таки принял приглашение к столу и уже не так напирал на хана.

Отправляться обратно, но не в Петербург, а в Крым, я собирался как можно быстрее.

В Хиве я пробыл недолго. Во-первых, верил в то, что меня не могут даже банально отравить. Достаточно вызывающе я вёл себя на аудиенции у хана. И всё ещё в памяти было и у хивинцев, как они чуть менее двадцати двух лет назад обманули русский экспедиционный корпус. Это как раз про то, что если один раз не отомстили, то могут быть в дальнейшем прецеденты.

Во-вторых, я немало беспокоился о том, что происходит сейчас в Крымском ханстве. Ведь до Бахчисарая уже должны были дойти сведения, что мой дед, представитель ханства, был убит.

Да, эту новость мы пытались скрыть, списывая всё на то, что было не убийство, а сердечный приступ. Такое бывает, тем более что дед был человеком далеко не молодым. Но мало ли. И по-любому найдутся голоса, которые скажут, что Исмаил-бея, моего деда, специально убили в Петербурге.

Так что уже через неделю я направлялся вновь в сторону башкирских степей, чтобы от них — к калмыкам, и дальше — в Крым. То золото, которое я взял с собой в Хивинское ханство, я частью использовал для покупки хороших лошадей, шерсти. Так что выходил я из ханства ещё более нагруженным, чем сюда заходил.

Шерсть я предполагал отправить Йоханесу Берге. Надеюсь, что она в таком большом количестве не пропадёт. Конечно, немало купил коней и вёз с собой в Крым, а частью предполагал отправить в поместье. Думаю, что если в Российской империи появится ещё один конный завод, то на всех хватит покупателей.

— Господин, я… а кто я для вы? — уже когда мы были в Бахмуте, у казаков, спросила Гильназ.

— Ты… Невестка моя. И не бойся. Ложись спать! — сказал я.

— Но один кроват, я как, должна? — испуганно спрашивала девушка.

— Одна кровать — это чтобы никто на тебя свой глаз не положил. Тут народ простой. Если не чье-то, то почему не мое! Так что тебе спать со мной в одной комнате — это безопасность, — сказал я, положил шубу на пол.

Отвернулся. Прислушался к себе… Нет, удивительно, но нет. Не хочу сейчас развернуться и посмотреть, как там красавица. Даже не так, я словно бы к ней, как к дочери. Вот и первые мысли приходят в голову, чтобы удачно выдать замуж. Ну не будет она всю жизнь помнить моего брата. Нет, помнить надо, но не лишать же себя при этом полноценной жизни.

Крым встречал меня… Да никак он меня не встречал. Словно бы в Россию въезжал. Вот примерно так же выглядит Самара или Астрахань.

Русские войска частью стояли ещё на Перекопе, были гарнизоны в крупных городах. Особого напряжения в Крыму не ощущалось. Да и не стоило предполагать, что прямо сейчас могут начаться какие-то восстания. Если в ханстве и остались силы, которые готовы бороться против России, то они будут высматривать и анализировать обстановку, что станет складываться в ходе предстоящего противостояния Османской империи и России.

— Созывайте Меджлис! — потребовал я, когда въехал в пока пустующий дворец бывшего хана.

Вернее, не столько дворец, сколько удачное строение, в том числе и для того, чтобы держать круговую оборону. И занимал его генерал Лесли, назначенный комендантом Бахчисарая и заместителем фельдмаршала Ласси, пока, до моего приезда, главы военной власти в Крыму.

— Я поражён, господин генерал-лейтенант, как всё же лихо вы получаете чины, — посмел заметить Юрий Федорович Лесли.

Если бы кто-то иной сказал подобные слова, то можно было считать, что сказанное сочится ядом. Однако я уже очень хорошо знал Юрия Фёдоровича Лесли, чтобы не видеть в нём своего оппонента или завистника.

— Смею заметить, генерал-лейтенант… — я намеренно сделал паузу. — Вы в последнее время тоже неплохо растёте в чинах. И неужели до сих пор не пришло уведомление о вашем назначении и присвоении нового чина?

Генерал выпрямился по струнке, пронзая меня взглядом, преисполненным благодарности. И это, признаться, мне не очень нравилось. Не люблю лесть. Но, может быть, здесь я путаю, и новоиспечённый генерал-лейтенант просто слишком эмоционально высказывает свою радость от назначения?

Прибыв с Востока у меня случилась какая-то профессиональная деформация. Уже не понимаю, где лесть, а где выражение искренних эмоций.

— Будет вам, Юрий Фёдорович, присаживайтесь, — сказал я, указывая на стул.

Да, раньше во дворце было все больше мягких подушек, теперь, смотрю, уже и мебель появляется более привычная для европейского взгляда. Столы, стулья.

— Но как же созыв Меджлиса? — показывая, что он прямо сейчас готов рвануть и лично призвать всех беев на собрание, спрашивал Лесли.

— Разве вам некому поручить это дело? — спросил я и задумался. — И ещё: пусть ваши нарочные скажут, что на Меджлис их собирает наследник Исмаил-бея, русский генерал-лейтенант Александр Лукич Норов, почём и завещание имеется от деда. А еще, у меня назначение от ее великого высочества Елизаветы Петровны.

— Да? А мы тут гадали, как обращаться к государыне, ну пока не родится император, — принял себе на заметку Лесли.

— К сожалению, не все так просто. Но для сохранения спокойствия, нужно было…

— Вы не перестаёте меня поражать! — восхитился генерал-лейтенант Лесли. — Где что важное — вы там. Мне стоит опасаться, что в Крыму начнутся события? Подымать дивизию?

Я рассмеялся. Но…

— Дивизию в повышенную боеготовность привести нужно, не без этого. Но, будем договариваться, — усмехнулся я.

Глава 15

Стремление к величию выдаёт с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.

Фридрих Ницше

Американское Западное побережье.

2 ноября-1 декабря 1735 года

Лейтенант Григорий Андреевич Спиридов стоял на борту нового, недавно построенного пакет-бота «Новоархангельск». Стоял и смотрел, как удаляется от него берег, ставший вторым, ну, если после России, — родным.

На берегу стояла, и словно русская женщина махала платочком, его… уже крещёная в православие Прасковью. С тяжёлым сердцем он её оставлял здесь.

— Ты не вернуться! — говорила она.

— Я не забуду о тебе и вернусь! — говорил Спиридов то, во что свято верил.

Он с тяжелым сердцем оставлял Прасковью. Была лишь надежда на то, что русская община, любимая женщина лейтенанта Спиридова, как и ещё не менее трёх десятков алеутских женщин и в меньшей степени мужчин, а также рота солдат, не дадут в обиду никого.

— Поручик, вы отвечаете за Прасковью! Вы слово чести дали! — перед отплытием уже который раз повторял Григорий Андреевич.

— Не извольте беспокоится, — заверял Спиридова офицер.

И моряк-первооткрыватель верил. Ибо ничего иного не оставалось, чтобы верить. Он вернется за Прасковьей, или она к нему переедет. Но вот что со всем этим делать дальше, он не знал. Как привезти в Петербург Аннушку, когда, через год закончится экспедиция и Спиридову нужно будет возвращаться с докладом императрице и адмиралтейству? Как на это посмотрит общество, что он будет с невестой? С такой невестой! И родители что скажут?

Здесь и сейчас Спиридов готов был даже на это закрывать свои глаза, считая, что можно будет преодолеть любые сложности, главное, чтобы с ним была та женщина, о которой все мысли, о ком он уже тоскует, а ведь не прошло и трёх часов, как её обнимал.

Сможет ли Анна стать русской, не сойдёт ли с ума от той жизни, в которую Спиридов хочет забрать свою любимую? И он уже подумывал над тем, чтобы не оставить даже самому себе шансов изменить решение. Тогда венчаться, уже быть перед Богом венчанным с этой женщиной. Но, возможно, даже где-то и прикрывшись в своей нерешительности необходимостью родительского благословения, Спиридов этого не делал. А батюшка на поселении был, и церковь срубили.

— О чём тоскуешь так? — спросил Григория Анддреевичаего старый знакомец, тот, с кем служили ещё на фрегате «Митава», тот, что со своим братом, пригласил в экспедицию друга, — Харитон Прокофьевич Лаптев.