Хозяйка старой пасеки 3 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 6

Глаза Данилки округлились. Он перевел взгляд с меня на исправника, снова на меня, будто пытаясь понять, не шутим ли мы оба.

— Можешь посмотреть, если хочешь, — разрешила я. Мальчишки всегда остаются мальчишками. — Только не трогай: там магия, зашибет. А потом беги к отцу Василию, скажи, у нас покойник.

Я обернулась к Стрельцову — теперь, на приличном расстоянии, это казалось безопасным.

Что за дурь в голову лезет!

— К слову, господин исправник, а кто должен его хоронить, по окончании всех следственных действий?

— Если у покойного не обнаружатся родственники, то хозяин земли, на которой он найден.

— Вот только этого не хватало для полного счастья, — вырвалось у меня. А следом, сама собой — дедова присказка: — Господи, прости мою душу грешную.

— Не волнуйтесь, Глафира Андреевна, Господь, кажется, простил вам куда большие грехи, — улыбнулся Стрельцов.

Я вскинулась, но Марья Алексеевна подхватила меня под локоть.

— Пойдем-ка в дом, Глашенька. Денек выдался тот еще, всем передохнуть надо.

— Главное, чтобы не передохнуть, — пробурчала я.

И будто накаркала. Марья Алексеевна одолела пять ступенек и остановилась, вцепившись в перила. Губы ее посинели, лоб покрыли крупные капли пота.

— Бесовы ребра, — прошипела она.

Смотреть, как она судорожно обрывает вдох, было невыносимо. Я протянула руку, чтобы генеральша могла на нее опереться.

— Сама, — мотнула головой она.

Еще шаг. Еще. Каждый, кажется, давался тяжелее предыдущего.

— Я позову мужчин, чтобы они помогли, — мягко сказала я.

— Нет! — Марья Алексеевна охнула. — Не годится… в мои года… поклажей быть.

Не могу сказать, что я ее не понимала. Такой деятельной даме хуже некуда — оказаться обузой. С другой стороны, к ее возрасту пора научиться себя беречь, это в юности кажется, будто здоровье и молодость вечны.

— Хорошо, — согласилась я. — Тогда хотя бы не торопитесь. Сломанные ребра — как осколки стекла, чем активней двигаются, тем сильнее травмы. Дышите неглубоко, если получится.

Марья Алексеевна кивнула.

— И лучше будет, если вы одной рукой обопретесь на мое плечо, другой — на перила, — продолжала я. — Вам будет немного полегче подниматься.

— Раздавлю, — криво улыбнулась она.

— Спорим, не выйдет? — фыркнула я. Взяла ее руку и положила себе на плечо. Она перенесла часть веса, сперва осторожно, потом уже не церемонясь.

Ох… нелегкая это работа — служить опорой для весомой дамы.

Ничего, справлюсь. Сама я пока с ног не валюсь и равновесие удержу. Будем подниматься медленно и аккуратно. Торопиться нам действительно некуда, а второго падения с лестницы генеральша может и не пережить.

— Вот так, — подбодрила ее я. — Потихонечку. А то что я буду делать без ваших мудрых советов?

— Ой, лиса… — Она хихикнула и опять охнула.

— С кем поведешься, — хмыкнула я в ответ.

Я все же надеялась, что Стрельцов нас догонит и сменит меня под благовидным предлогом, но, видимо, разговор с подчиненным вышел долгим. Осторожно, ступенька за ступенькой, мы одолели лестницу без посторонней помощи. Постояв с полминуты наверху, я качнулась в сторону комнаты Марьи Алексеевны, но она снова мотнула головой.

— В уборную. Мыться.

— Может, вы ляжете, а я принесу воду и помогу?

— Нет! — воскликнула она, и нам пришлось постоять, пока она отдышится.

— Прости, милая, — сказала она наконец. — Свекровка моя вторая после удара пять лет лежала. Пять лет как полено, одни глаза жили. С тех пор Господа молю, чтобы прибрал к себе разом, не мучая ни меня, ни тех, кому со мной возиться придется. Лучше уж в гробу оказаться, чем себя и других так изводить.

— Понимаю, — негромко отозвалась я. — Я сама этого очень боюсь — что болезнь сделает меня совершенно беспомощной.

Я дала ей время осмыслить мои слова и продолжила:

— Но я опасаюсь, что, если вы не примете помощь сейчас, дело может зайти слишком далеко и тогда вам действительно станет трудно двигаться. Позвольте мне позаботиться о вас, чтобы потом, когда ваше здоровье восстановится, я снова могла с благодарностью принимать вашу заботу.

Генеральша помолчала, будто колеблясь. Наконец с улыбкой покачала головой.

— Уговорила, речистая. — Она оперлась на мой локоть. — Ой, не завидую я твоему мужу, не мытьем, так катаньем будешь из него веревки вить!

— Поживем — увидим, — ушла от темы я.

Генеральша не стала развивать ее дальше, и это яснее любых жалоб показывало, как ей плохо на самом деле.

Она не стала возражать, когда я помогла снять платье и ворох нижних юбок, развязать подвязки для чулок. Я старательно делала вид, будто не замечаю свежих синяков — чудо, что пожилая женщина не переломала ни рук, ни ног.

Но с корсетом возникла заминка.

— Если я его сейчас распущу, то обратно потом не затяну, — решительно заявила генеральша. — Так оставь. И помоги мне прилечь.

Я заколебалась. С одной стороны, когда-то при переломах ребра рекомендовали бинтовать. С другой, когда я училась на курсах парамедиков — а что было делать, когда наша школа осталась без постоянного медработника? — говорили, что сейчас, если операция не нужна, оставляют перелом заживать самостоятельно. И не только не перематывают ребра, но и, наоборот, рекомендуют делать дыхательные упражнения. Чем сильнее ограничено дыхание, тем выше вероятность пневмонии.

— Марья Алексеевна, — осторожно начала я. — Но вы же не сможете не снимать корсета, пока не заживут ребра! Это может занять не одну неделю. Вы же не Изабелла… — Я осеклась, вспомнив, что здесь едва ли знают об этой истории.

— Какая еще Изабелла? — подозрительно спросила генеральша.

— Жена… знатного рыцаря. Дала обет не снимать сорочки, пока не закончится осада… не помню, как звался город, — выкрутилась я. — Среди осаждавших был ее муж, и она надеялась, что этот обет поможет ускорить его возвращение. Помог или нет, не знаю, но осада длилась три года.

Генеральша хихикнула, однако ясно было, что на такие жертвы она не способна.

— А если я потом не надену корсет, как влезу в платье?

— Будете щеголять в шлафроке, велика беда, — пожала я плечами.

За прошедшие дни генеральше привезли сундук с ее вещами, и теперь у нее хватало одежды на все случаи жизни.

— А графинюшка будет рассказывать мне, как это неприлично?

— Замотаетесь в шаль, как тогда. Больным дозволяются любые капризы. — Я улыбнулась. — И я бы на вашем месте воспользовалась этой возможностью.

Она снова хмыкнула.

— Давайте аккуратно распустим шнуровку, не до конца, просто чтобы вам легче дышалось, — предложила я. — А дальше приедет Иван Михайлович и распорядится, как поступить.

— Грязной я ему не покажусь, — проворчала генеральша. — Расшнуровывай.

— Если резко ослабить давление, вам может стать нехорошо. Давайте немного сейчас, потом я принесу воды, и мы распустим корсет полностью.

Так я и сделала, помогла генеральше устроиться полулежа, собрав под спину все подушки и думки, которые нашлись в комнате, и двинулась к себе за горячей водой.

Совершенно забыв, что между генеральшей и гостиной расположился Стрельцов.

И что мужчинам воду для мытья принесли в комнаты.

Я пролетела дверь и даже успела прикрыть ее за собой прежде, чем уловила краем взгляда движение. Обернулась.

Стрельцов в чем мать родила стоял в тазу. Движение, которое привлекло мое внимание, — это он потянулся за полотенцем. Обмотал бедра без лишней суеты, но и не слишком медленно, не красуясь специально. Впрочем, это я тоже заметила лишь краем глаза, потому что мой взгляд, словно приклеенный, следил за каплей воды, стекающей по белой, никогда не знавшей загара коже. От ключицы по мышцам груди…

К грубому шраму поперек грудной клетки, чуть-чуть не добравшемуся до проекции сердца. И еще одному — с мою ладонь — на животе.

— Господи, как вы вообще выжили? — вырвалось у меня.

— С Божьей помощью, — очень серьезно ответил он, вышагивая из таза.