Забитая жена для генерала дракона (СИ) - Юраш Кристина - Страница 1

Кристина Юраш

Забитая жена для генерала дракона

Пролог

Гвоздь пробил мое ухо и вонзился в древесину еще до того, как я успела понять, за что меня наказывают.

И сейчас, стоя возле каминной полки, прибитая ухом к ней, я не верила, что такое возможно!

А ведь еще полчаса назад я была счастливой, любимой женой, которая украшала камин к празднику, мурлыкала новогоднюю песню, которую когда-то в другом мире любила включать под Новый год.

Ту самую мелодию, что звучала в доме бабушки, когда мир ещё был добрым, а люди — честными, а гирлянда включалась не магией, а в розетку.

Ровно до того момента, как дверь в гостиную распахнулась так, будто сама буря ворвалась в дом.

Мой муж, Альбин, граф Вестфален, вошёл, как ураган: перевернул столик, разметал рождественские свечи, сорвал гирлянду с камина — всё, что напоминало о празднике, о счастье, о семье.

— Что случилось? — прошептала я, прижимая ладонь к груди, где сердце уже колотилось в предчувствии катастрофы.

И тут же пожалела, что спросила.

Его взгляд пронзил меня раньше, чем слова.

Муж обернулся.

Глаза — два угля в пепле.

Дыхание — прерывистое, хриплое, будто он бежал не из кареты, а из ада.

Его каштановые волосы — обычно гладко зачёсанные назад, будто каждая прядь знала своё место, — теперь растрепались, как у человека, что бежал не по дороге, а сквозь собственные кошмары.

А глаза… те самые тёплые карие глаза, в которых я когда-то видела своё отражение, как в зеркале любви, — теперь были пусты.

Черны от боли.

Слепы от гнева.

— Ты меня спрашиваешь, что случилось? — выдохнул он, шагая ко мне. — Мой сын открыл твой подарок… и подарок взорвался в его руках.

Мир пошатнулся. Я осела на колени, задыхаясь. Я прижала ладонь к груди, будто могла остановить сердце, уже рвущееся в пропасть.

— О боги…

Я не верила, что такое возможно. Чтобы подарок взорвался в руках ребенка?

Словно в доказательство своих слов, Альбин швырнул мне в лицо обгоревший клочок картона. Я поймала его дрожащими пальцами. На бирке, почерневшей от огня, всё ещё читалась моя надпись, выведенная утром с трепетом:

«Для Сибила — с любовью от тёти Альгейды».

Сегодня утром я отправила набор солдатиков из слоновой кости — редкость, найденную в лавке старого мастера на Сент-Клер. Это были просто невероятные солдатики, сделанные не магией, а вручную. У каждого из них было свое уникальное лицо.

Я подумала, что такой подарок подойдет для мальчика, которого никогда не видела, но чьё имя Альбин произносил с такой нежностью: «Он самый милый мальчуган на свете. Вот увидишь».

Сибил Фален.

Его сын.

Родившийся вне брака за четыре года до нашей встречи. Осиротевший, когда ему был один год.

И сейчас живущий с тетушкой по материнской линии в маленьком старинном поместье чуть севернее Столицы.

Я хотела начать с добра. С простого жеста. С надежды, что однажды мы станем семьей.

И даже гордилась мужем. Ведь он не бросил внебрачного ребенка на произвол судьбы. Он помогал, приезжал, давал деньги. И это дорогого стоило.

— Он… жив? — дрожащим голосом спросила я.

Альбин резко повернулся. Взгляд — как удар кинжала.

— И ты ещё смеешь спрашивать?! — прошипел он. — Да! Жив! Но лицо… руки… всё в ожогах! Он кричал так, будто душу вырвали из тела!

Я отпустила гирлянду. Она упала бесшумно, как моя вера в справедливость.

— Я никогда бы не сделала зла ребёнку, — сказала я, глядя мужу прямо в глаза. — Никогда. В коробке были солдатики. Только они. Никакой магии.

— Однако ж! — взревел Альбин, сжимая кулаки. — Взорвался твой подарок! И чуть не убил моего ребенка! Скажи мне! Вот просто скажи!

В этот момент рука Альбина схватила меня за рукав и дёрнула так, что я чуть не потеряла равновесие.

— Чем помешал тебе мальчик? — задыхался Альбин. — Он ни на что не претендует! Почему ты захотела от него избавиться?

— Я никогда… — возмущённо начала я, понимая, к чему клонит муж.

— НЕ ВРИ МНЕ!

Голос мужа заставил дрожать окна.

Он замахнулся на меня, но…

… в этот миг дверь снова открылась. Тихо. Почти благоговейно. Словно спросила робким скрипом: «Надеюсь, я не помешаю?»

Женна Шанти, тётка Сибила, вошла, как ангел скорби: в коричневом платье, с ажурной шалью на плечах, в кружевных митенках, будто сошедшая с рождественской открытки. Её лицо — маска невинности. Глаза — холодные, огромные, как зимнее озеро подо льдом. Молодая, красивая какой-то печальной красотой, она не взглянула на меня.

Женна смотрела только на моего мужа — с тревогой, с жалостью, с той нежностью, на которую способна только тайно влюблённая женщина.

— Тише, Альбин, — прошептала она, протягивая тонкую, почти крохотную руку и опуская его руку. — Успокойся. Нельзя бить жену…

И, чуть помолчав, добавила — будто с болью:

— Я ведь предупреждала… Ты так много времени проводишь с нами… Я так боялась… что твоя жена сочтёт нас обузой. Ведь мы — напоминание о прошлом…

Женна осеклась, словно дальше ей было невыносимо говорить. Она скорбно прижала платочек к губам.

Муж замер. Посмотрел на меня. На моё платье цвета зимней розы. На ленту в волосах. На прибитые к камину рождественские носки — один с вышитым «Сибил», другой — с его именем. Я готовилась к настоящему семейному празднику.

— Ты права, Женна, — медленно сказал он, рассеянно отпуская меня. — Синяки… сплетни… развод. Нельзя. Ты права… Права…

Альбин сжал руки в кулаки, глядя на тонкую трепетную руку, которая его остановила.

Муж схватил меня за ухо — тонкое, нежное, беспомощное, как хватают провинившегося ребёнка.

— Я не виновата, — прошептала я. — Поверь мне хоть раз…

Но в этот момент муж резко обернулся к двери:

— Молоток и гвоздь! Живо!

Я не поняла.

При чём здесь молоток и гвозди?

Дворецкий тут же выполнил приказ.

Муж потащил меня через всю комнату и прижал моё ухо к дубовой каминной полке.

— Дёрнешься — убью, — негромко произнёс Альбин.

Холод металла коснулся виска. Острый кончик гвоздя упёрся в хрящ — и только сейчас до меня дошло, что он хочет сделать!

Я попыталась дёрнуться, но сильная рука прижала меня так, что я не могла шелохнуться.

Первый удар — резкий, точный.

Боль вспыхнула, как молния.

Гвоздь прошёл сквозь плоть, впился в дерево.

Я не закричала. Крик остался внутри — лёд в груди, сталь в спине.

— Ты подарила подарок моему сыну, — сказал Альбин, и в его голосе не было ни капли прежней любви. — А вот мой тебе. Как тебе новая серёжка? С новым годом, милочка!

Второй удар.

Я застыла. Не могла ни сесть, ни уйти. Любое движение — и ухо порвётся.

Слёзы катились, но я держала голову высоко.

— Зато почти никаких следов, — произнёс он, отдавая молоток оцепеневшему от ужаса дворецкому. — Просто дырочка. Спрячется под причёской.

На крик сбежались слуги. Они столпились в дверях, не понимая, что происходит.

— Я запрещаю под угрозой увольнения вытаскивать гвоздь и освобождать ее! — объявил Альбин слугам, толпившимся в дверях. — Это приказ. Захочет уйти — пусть уходит. Я хочу, чтобы она испытала боль. Много боли. За то, что она натворила, она заслужила боль.

Женна подошла ближе. Прижала кружевной платок к губам.

— Бедный мой Сибил… — прошептала Женна. И в этом «моём» прозвучала победа. — Такая невыносимая боль… Как он плакал… «Тётёчка, за что?» Боги, я… я до сих пор не верю, что кто-то мог причинить зло моему мальчику… Может… может, вам стоит привезти его сюда? Не навсегда… Хотя бы пока он не поправится? Мы так далеко от помощи… А дороги заметает. Если ему станет хуже?