Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 32

— Забыл кое-что. Скоро буду, — отмахнулся я.

— Может, оденешься для начала? А то выйдешь так, и люди точно решат, что кукушка у тебя поехала.

Я хмыкнул. Действительно, по району в трусах шастать — это не бодибилдеру на сушке выходить, а мне, в теле физрука, пузатому, с синяками. Видок тот ещё. Раз провернул, а второй лучше не повторять.

Проблема в том, что одеваться мне было не во что. Выручила Аня — пошла в ванну и вышла с каким-то цветастым халатом в руках.

— Вот, держи. Маловат, наверное будет, но другого нет.

Я примерил. Халат действительно оказался маловат: на пузе еле сходился. Всё-таки у меня талия, а барабан и пояс затянулся с трудом. Но за неимением лучшего — сойдёт.

— Ну хоть не голый, — буркнул я, затянув узел.

Я уже собрался выходить в коридор, но меня кинула мысль: идти к курьеру с пустыми руками — глупо. Объясняться надо не словами, а по-настоящему.

Я прошёл в свою комнату, подошёл к полке с книгами. Между страниц одной старой методички по истории я спрятал бабки, которые сгрёб с дорожных фраеров.

Я аккуратно вытащил сложенную пятитысячную купюру и сунул её в карман халата. Как минимум так мои объяснения будут звучать куда выразительнее.

Натянув кеды прямо на босую ногу, я подтянул державшийся на честном слове ремень и вышел. Видок, конечно, ещё тот… но выбора нет.

Нажал кнопку вызова, рассчитывая встретиться с курьером в кабине. Лифт со скрипом из шахты подъехал, открылись дверцы. Но курьера внутри уже не оказалось.

— Блин, — процедил я. — Надо перехватить, пока не свалил.

Лифт отвёз мою тушу на первый этаж. Я выскочил в тамбур и за малым не снёс на полном ходу старушку-соседку. Ту самую, которая угощала меня пирожками.

Бабуля увидела меня, остановилась, подняла брови.

— Вовка… ты чего? — протянула она подозрительно, окидывая взглядом мой «прикид».

— Здрасьте, — бросил я на ходу. — Позже поговорим, спешу!

Бабушка прищурилась, но молча посторонилась. Только взглядом проводила — я спиной чувствовал: наверное, уже прокручивала в голове свежую историю для лавочных сплетен. Ох, будут у меня уши сегодня гореть…

Я выскочил из подъезда и огляделся. Курьер, весь запуганный, уже стоял у своей машины. Он тоже увидел меня, замер на секунду, потом резко ускорился. Видно, решил, что лучше уйти подальше от психа в халате, чем снова объясняться.

— Э, стопори! — крикнул я и рванул за ним.

Я подбежал к его машине, пока он садился внутрь, дернул ручку двери с пассажирской стороны и сел в салон.

Мужик аж подпрыгнул, ударившись головой о крышу.

— Ты чего творишь⁈ — он выпучил глаза.

— Спокойно, братское сердце, бить не буду, — я показал ему ладони и продолжил. — Погорячился я… Перепутал. Ситуация такая вышла. Короче, косяк за мной. Обещаю, в следующий раз буду внимательнее. Хотя думаю — никакого «следующего раза» уже и не будет.

Я достал из кармана халата пятитысячную купюру, протянул мужику. Тот смотрел на меня как на сумасшедшего, вжавшись в дверь, даже купюру не взял.

— Да ладно… не надо… — зашептал он. По его глазам было видно, что он боится.

Я не стал спорить. Спокойно положил купюру на торпеду.

— Пусть лежит. Это не подачка, а чтобы честно закрыть вопрос, — пояснил я и хлопнул его по плечу. — Ещё раз, не обессудь.

Я вылез из машины и, захлопнув дверь, пошёл обратно к подъезду.

Вообще, конечно, отмудохал я его хорошо, вся пятёрка на мази и таблетки уйдёт. Но могло быть и хуже, благо ствола под рукой не оказалось. За такие конченые движухи Коти легко можно было и колени прострелить.

Я поднял глаза и увидел Аню. Девчонка, облокотившись о подоконник, внимательно следила за всем, что происходило внизу. Ну конечно, после вчерашнего у неё на меня глаз заточен, как у надзирателя.

Я махнул ей рукой, будто всё в порядке, и не спеша зашёл в подъезд. На этот раз я сознательно выбрал лестницу. В груди всё ещё давила злость на этого Котю, и мне хотелось оставить всю её на лестничных пролётах.

Я начал подъём и поймал себя на том, что после пробежки такая нагрузка казалась уже другой — ощутимой, но терпимой. И не только в пробежке дело, кстати. Завтрак тоже сыграл ключевую роль. Когда не грузишь организм мусором, а даёшь ему то, что нужно, тело ведёт себя совсем иначе.

На этот раз я останавливался, чтобы перевести дух, всего три раза. Да, снова вспотел, снова проходил последний пролёт с языком, выданным на плечо, но со вчерашними приключениями всё-таки было не сравнить.

Но только я добрался до четырнадцатого этажа, как дверь соседней квартиры открылась. На пороге появилась та самая бабуля, с которой мы столкнулись внизу.

— Вовка, иди сюда, — позвала она.

Я сначала напрягся, решив, что она снова хочет меня откармливать, чтоб пузо ещё больше разнесло. И уже готов был вежливо отказаться, но бабуля махнула рукой, распахивая дверь своей квартиры.

— Заходи, делай есть.

Ладно… я шагнул внутрь и сразу удивился с порога. Квартира у бабки была далеко не развалюхой, как можно было бы подумать, если человек живёт на одну пенсию. Наоборот — ремонт свежий, обои аккуратные, мебель вся добротная. Всё по-стариковски, но видно, что старуха жила с достатком.

— Ты не разувайся, — строго сказала она. — Всё равно полы мыть буду. Проходи.

Но у меня автоматом сработало старое воспитание. Разуваться — это как здороваться за руку. Нехорошо иначе. Хотя я вспомнил, что после речки ноги так и не помыл… Так что теперь не ясно: что хуже — оставить кеды или засветить грязные ступни?

Я вздохнул, всё-таки снял кеды и пошёл за старухой, которая прошла по коридору к двери одной из комнат. Всего у неё комнат было три.

Бабуля остановилась у двери, вздохнула, перекрестилась и только потом открыла дверь.

— Заходи, Вов, — шепнула она каким-то особым трепетом в голосе.

Я перешагнул порог и сразу понял, что это не жилая комната. Если остальная квартира у бабули была с хорошим ремонтом, то здесь всё будто застыло на уровне девяностых.

Потолок пожелтел, обои местами облупились, но видно, что их не трогали нарочно.

Я огляделся. В углу приметил старый «Фотон» с пузатым экраном, рядом магнитофон с кассетами, аккуратно разложенными стопками. На обложках — названия, знакомые до боли: Круг, Наговицын…

На стене висел плакат с изображением Шварца из «Хищника».

Чувство было странное — будто шагнул не в комнату, а в собственное прошлое, но пропитанное чужой молодостью.

Но главное… я увидел фотографию в рамке на стене. Чёрно-белая, чуть выцветшая, но сразу ясно, что парень молодой, лет двадцать пять. Короткая стрижка, шея бычья, на лице шрам от ножа. И взгляд такой, что не перепутаешь — хищный, дерзкий, тот самый из девяностых, который встречался у пацанов, идущих по жизни ровно.

Я сразу понял, что это сын старухи. Похоже, погибший когда-то, но так и не ушедший из этих стен. Она сохранила всё, как было: каждый плакат, каждую кассету, магнитофон. По коже поползли мурашки. Чувство было такое, как будто старуха ждала, что сын войдёт обратно и снова усядется на диван, включит Круга… а может быть даже припрячет те самые пирожки.

— Кирюшу моего помнишь? — спросила старуха дрогнувшим голосом.

Я хотел было сказать «да», но она тут же сама махнула рукой:

— Хотя нет, наверняка не помнишь. Он ведь умер ещё до того, как ты родился… — Она тяжело вздохнула, плечи опустились. — А я вот о нём память храню много лет. Всё-таки единственный сын был. Говорила же ему — не лезь в эту криминальщину, держись в стороне. А он…

Бабуля замолчала, прикрыла глаза, будто снова переживала то далёкое «тогда».

Я стоял, не перебивая. Честно говоря, не понимал, зачем она меня сюда позвала. Может, почувствовала во мне что-то знакомое — ведь я-то сам родом из тех самых девяностых, хоть и в другом теле.

Но Вовка, бывший хозяин этого тела, судя по всему, никогда здесь не бывал. Я не чувствовал и намёка в памяти, никакой привычной реакции. Значит, впервые она пускает меня в святое святых.