Генеральская дочь. Зареченские (СИ) - Соболева Мелания - Страница 26

— Я всё понимаю. — буркнул я, в лицо не глядя. — Просто сейчас, если мы дернемся не так… Я не хочу, чтобы её имя в отчёте появилось среди трупов.

Он замолчал, медленно выдохнул, ударил кулаком по рулю. Металлический звук, резкий, сухой.

— Чёрт… вот теперь у нас с тобой дерьмо, Шурка. Настоящее. Жирное. На подошве. И мы в него вляпались по уши.

— С хера ли мы влипли?! — рыкнул я, глядя на него, будто он сейчас начнёт рыдать, — найдём сначала Толика, выбьем с него дурь вместе с зубами, а потом, будь уверен, доберёмся и до этого хмыря Бешеного. Он хмыкнул, мотнул головой, будто я предложил лечить рак горчичниками.

— Умно, Шурка. Прям по-академически. Сначала одного урода по подворотням искать, потом другого — ещё более ебанутого, с которым даже менты здороваться по писанине не смеют. Отличный план, брат. Я медленно выдохнул, сдерживаясь.

— Да… поехали к дому Алины. Он замер на полсекунды, повернулся ко мне, прищурился.

— К Алине? Ты, блядь, думаешь, я знаю, где она живёт? Откуда? С хера? А ты, мать твою, откуда знаешь?

Я молчал. Просто смотрел в лобовое, не желая объяснять, не желая лезть в эту слизкую яму эмоций. — Просто едь. Я покажу дорогу.

Он завёл мотор, выругался под нос. — Вы что там, типо вместе? Или ты уже прописался?

— Нет. — холодно, отрезано, как нож по жилам.

— Зайдём к ней на чай? — протянул он с издевкой, — с генералом поближе познакомимся? Погоны потрогаем, папку личного дела перелистаем?

— Нет. — ответил я, чуть тише, но так, что воздух между нами сгустился. — Мы останемся у её подъезда. Как раз там и тусит Толик.

Сраный шакал. Он, вроде как, и не живёт там, но ошивается, кружит, как блохастая собака у двери — караулит, как будто она ему что-то должна. Меня от одной этой мысли выворачивало, хотелось разнести его уродливую рожу о ближайший бордюр, чтобы запомнил — к кому он лезет. Алина… я бы не хотел, чтобы она нас увидела. После всего того, что я наговорил, после той сцены в участке, где я выглядел как конченый утырок.

Мы остановились у её подъезда. Машина дернулась на тормозах, Дёмин заглушил мотор, откинулся на спинку сиденья с видом человека, который пришёл не караулить потенциального преступника, а смотреть кино с огурцами. Из кармана куртки он достал… семечки. Вот сука. Я уставился на него, прищурился.

— Может, тебе ещё кассету с мультиками принести, чтобы не скучал? — буркнул я, глядя, как он щёлкает зубами кожуру. Он хмыкнул, не отводя глаз от подъезда.

— А мне и не скучно, я кайфую.

— Тебя убьют за эти семечки в служебной тачке. Он ухмыльнулся, показал ладонью на окно, где тускло светилось окно второго этажа.

— Так пойдём, разделим. С генералом.

Я фыркнул, но внутри что-то кольнуло — мерзкое, липкое, как затяжной ожог.

— Что у вас там? — спросил он уже тише, как будто просто между делом, но голос был с прицелом, как в тире. — Видел, как вы общались в участке. Да и не только я. Все, кто с глазами. Все что-то шепчут.

Я почувствовал, как внутри холодно — не страх, нет, злость. Не на него, не на слухи — на себя. Потому что проклятие, это дерьмово.

— Чё говорят? — спросил я, не поворачиваясь.

— Разное, Шурка… А это “разное” — вот то, что тебе бы совсем не понравилось услышать от самого генерала. Мне тебя уже жаль. Ты с яйцами-то своими попрощался?

Я выдохнул через нос. — Иди к чёрту.

— Вот это настрой, — протянул он и снова хмыкнул. — Но по-честному, если тебе не насрать — будь с ней. Забей на всех. Просто будь с ней. Звучал он почти как мудрец из дешёвой притчи, но в голосе было что-то настоящее. Я молчал. Я знал уже одного такого. Безбашенного. Который забил на всё, который убил ради неё. Который сел. Который растит ребёнка, хотя, может, и не знает об этом. Лёха. Мой брат. Он так же смотрел на неё — будто мир, будто спасение. Нашёл ли он Катьку? Узнал ли про пацана? Всё равно. Это уже в прошлом. А у меня — тут и сейчас. — А генерал… — продолжал Дёмин, с улыбкой, — ну, сживётся. Полюбит тебя. Представь — ты зять генерала. Повышение, кабинет с ковром, кофе в термосе. Прямо как в кино.

Меня скрутило от этих слов. Настолько мерзко стало, что я отвернулся. Самая паскудная мысль из возможных — использовать Алину ради выгоды. Ради карьеры. Ради галочек и ранга. Нет. Я даже себе не позволял этого думать. Она для меня — больше. Не игрушка, не билет в высший свет. Она важнее всего, что я когда-либо держал в руках. И да, меня, может, не повысят. Может, наоборот — вышвырнут, как собаку с шинели. И я бы рискнул. Я бы забил. Но если на неё уже пошёл накат… если Бешеный взял её в прицел, чтобы достать меня, — это всё меняет. Это не про любовь, это про выживание. И если из-за меня ей навредят — я себе этого не прощу. Это только вершина айсберга. Её отец тоже прижмёт. Он не промолчит. Он не допустит. Я не вправе рушить ей жизнь, не имею права. Как бы не хотелось. Как бы не скручивало меня от желания бросить всё к чёрту, взять её за руку и идти до конца. Потому что это не кино. Это жизнь. И в ней за такие вещи платят — болью.

— Это не Толик? — спросил Дёмин спокойно, как будто говорил о погоде. Я метнулся взглядом вперёд, в лобовое. Челюсти сжались, как капкан — конечно он. Даже если бы я ослеп, я бы почувствовал его тень. Сволочь с грязной походкой, сутулой спиной и этим уродским подбородком, который будто просит влепить в него кастетом. Я уже взялся за ручку двери, готовый вылететь из машины и впечатать его в бетон, но Дёмин резко схватил меня за предплечье.

— Стоять!

— Чего?! — рыкнул я, уже срываясь, но он только кивнул вперёд. Я проследил за его взглядом — и меня будто обухом. Из подъезда вышла она. Алина. Чёрт, Алина. Мой пульс сбился с ритма, в глазах щёлкнуло. Она не просто вышла. Она подошла к нему. Словно… знала. Говорила. Толик обернулся. Мы синхронно пригнулись вниз, затаились. Сердце бухало в висках, как молот в кузне. Когда выровнялись, их уже не было. Ни у двери, ни на улице.

— Дай пистолет. — зарычал я, голос был рваный, с надрывом, как будто каждое слово — это шаг по стеклу.

— Ты с ума сошёл?! — Дёмин приподнялся, глядя на меня, как на психа.

— Он уводит её, ты понимаешь?!

— Да я всё понимаю, — зло прошипел он, — и именно поэтому ты сейчас не выходишь.

— Он уводит её! — повторил я, как приговор.

— Отлично. — усмехнулся Дёмин, глаза за стеклом блеснули холодом, — пусть уводит. Может, наконец, выведет нас к Бешеному. И тогда — всё. Тогда всё это дерьмо, Шурка, закончится.

Глава 24

Шурка

Темнело быстро, как будто кто-то там наверху решил — все, хватит с них света, пусть теперь в тенях шарятся. Мы шли молча, почти не дыша, только шаги глушили асфальт, да иногда где-то сзади хлопал воздух — форточка, может, или кто-то дверь закрыл. Они свернули в переулок, узкий, как глотка у подонка, которого душишь коленом, и сразу стало ясно — не просто так. Я дал знак — остановились. Демин вперился глазами, как ищейка, я тоже на пределе — тут каждый шорох может быть последним. Прятались в темноте, прилипли к стене, будто нас кто-то вымазал в этом кирпиче и оставил сохнуть. Она шла чуть позади него, напряженная, как струна, будто каждое его движение — это попытка дернуть за нее, порвать, сорвать звук. Он что-то ей говорил, не размахивая руками, не орал, но по его лицу было видно — серьезно, четко, будто приговор зачитывает. И она слушала, глаза в землю, подбородок чуть вперед, губы сжаты — ни слова, ни вздоха. Только шаги в унисон, как два наручника, скованные цепью. В какой-то момент он остановился. Резко. Как будто почувствовал, что за ним тень не та, что ночь как-то по-другому дышит. Обернулся. Демин прижался к стене, я — следом. Сердце бахнуло в грудь так, что я аж зубами щелкнул. Тихо, как мог. Они постояли. Он вроде не понял, вроде решил, что показалось. Пошли дальше. Мы вынырнули из-за угла — осторожно, как будто в витрину жизни чужой подглядываем. Я смотрел на нее — и внутри кольнуло. Не то чтобы жалость. Скорее злость. Что она рядом с ним, что он рядом с ней, что я — только тень за спиной. Но я обещал. Сказал, что не дам его к ней подпустить. И пусть она не знает, пусть думает, что одна, пусть смотрит на него с этим напряжением, как на мину под ногами — я рядом. Я здесь. Он ничего не сделает. Он даже не узнает, как именно я ему не дам.