Кавказский отчим. Девочка монстра (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 3

Проблема в том, что она красивая. Чертовски красивая. Длинные светлые волосы цвета спелой пшеницы, в которые так и хочется зарыться пальцами. Кожа нежная, бледная, с лёгким румянцем на щеках. А глаза… зелёные, как весенняя трава, большие, выразительные. Когда злится, становится ещё красивее — глаза блестят, щёки горят, пухлые губы сжимаются в упрямую линию. Фигурка миниатюрная, но уже женская — грудь наполняет футболку, бёдра округлые под джинсами.

Русская красота. Классическая, аристократичная. Полная противоположность смуглым кавказским женщинам, к которым я привык.

Мне это не нравится. Не нравится, что я это замечаю.

Три года назад, когда женился на Ире, я понятия не имел, что у нее есть взрослая дочь. Поразиться ее равнодушию к девчонке? Я поразился. Честно. Нищета, отсутствие денег, мрак. Ирка даже не помогала. Я так понял была в контрах с матерью. Дочь бросила.

А теперь… теперь она выросла. И стала проблемой.

Стук в дверь прерывает мои мысли.

— Войдите.

Входит Зарема.

— Камран Ибрагимович, можно поговорить?

— О чём?

— О девочке.

Я отклоняюсь в кресле, жестом предлагаю ей сесть.

— Слушаю.

— Ты слишком строг с ней.

— Я выполняю свои обязанности опекуна.

— Ты с ней обращаешься как с врагом.

— А она ведёт себя как враг.

Зарема вздыхает.

— Она потеряла всех близких людей. Она напугана и одинока. Немного понимания…

— Понимания у меня нет, — перебиваю я жёстко. — Есть только обязательства. В нашей культуре мужчина отвечает за женщин своей семьи. Даже если эти женщины ему в тягость.

— Она же ребёнок!

— Ей восемнадцать. Совершеннолетняя. У нас в горах в её возрасте уже троих детей рожают.

— В паспорте да. А в душе — напуганная девочка.

Я встаю, подхожу к окну. Вижу Арину в саду. Она сидит на скамейке с книгой, но не читает. Просто смотрит на забор.

— Что ты от меня хочешь, Зарема?

— Дай ей время привыкнуть. Не ломай её сразу.

— Я её не ломаю. Я устанавливаю правила.

— Слишком жёсткие правила.

Оборачиваюсь к ней.

— У меня нет времени нянчиться с избалованной девчонкой, о которой я узнал три месяца назад, — отвечаю я. — У меня есть дела поважнее.

— Тогда зачем взял?

Хороший вопрос. Зачем взял? Из-за обещания Ире? Или из-за чего-то ещё?

— Потому что обещал, — отвечаю я.

— И теперь жалеешь?

— Да, — честно говорю я. — Жалею.

Зарема качает головой.

— Она хорошая девочка, Камран. Просто немного дикая.

— Слишком дикая.

— Зато красивая.

Смотрю на неё внимательно. В её глазах читается что-то такое…

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему, — невинно отвечает она. — Просто констатирую факт.

Она уходит, а я снова смотрю в окно. Арина всё ещё сидит на скамейке. Ветер трепет её волосы, солнце играет на коже.

Красивая. Да, красивая.

И это проблема.

Потому что красивых женщин я знаю, как использовать. А с опекаемыми подопечными такого делать нельзя.

Значит, нужно держать дистанцию. Выполнять формальные обязанности и ждать, когда ей исполнится двадцать один.

Три года. Всего три года.

Справлюсь.

Должен справиться.

Иначе я стану тем, кем обещал себе никогда не становиться.

Арина

Я сижу в саду уже третий час и думаю о побеге. Охранник стоит в пяти метрах — тоже кавказец, широкоплечий, с автоматом за спиной. Делает вид, что меня не видит, но я чувствую его взгляд.

Камран Байрамов — типичный горец-самодур. Наверняка привык, чтобы женщины ему беспрекословно подчинялись, молчали в тряпочку и рожали детей. А я — белокурая русская, которая не знает слова "нельзя".

Ненавидит открыто. Не скрывает.

И знаете что? Хорошо. Пусть ненавидит. Зато честно.

Лучше честная ненависть, чем фальшивая забота.

Но что мне теперь делать? Три года. Три чертовых года в этом доме с человеком, который меня терпеть не может.

Я встаю, иду к забору. Охранник напрягается, но не вмешивается.

Три метра в высоту. Колючая проволока. Камеры.

Но я видела в кино, как люди перелезают через такие заборы. Нужна только правильная подготовка.

— Далеко собралась?

Его голос за спиной заставляет меня подпрыгнуть. Оборачиваюсь — Камран стоит в нескольких шагах, руки в карманах.

— Изучаю периметр, — дерзко отвечаю я.

— И к каким выводам пришла?

— К выводам, что вы параноик.

— Возможно. Но живой параноик.

Он подходит ближе, смотрит на забор.

— Думаешь перелезть?

— А вы что, остановите?

— Попробую поймать, когда упадёшь. Три метра — это больно.

— Заботитесь обо мне? — язвительно спрашиваю я.

— Выполняю обязанности опекуна.

Опять эти чёртовы обязанности. Как будто я какая-то повинность, от которой нельзя избавиться.

— А если я сбегу? — провоцирую я.

— Поймаю.

— А если не поймаете?

Он пожимает плечами.

— Тогда не поймаю. Твой выбор.

Что?! Он что, даже ловить меня не собирается?

— То есть вам всё равно?

— Мне не всё равно до выполнения моих обязательств, — холодно отвечает он. — Но если ты решишь сбежать, я не буду держать тебя силой.

— Почему?

— Потому что мне не нужны проблемы с законом. И потому что три года пройдут быстро.

Я смотрю на него и не верю своим ушам. Он реально готов меня отпустить, лишь бы не возиться со мной.

— Значит, если я сейчас полезу через забор, вы не будете меня останавливать?

— Полезь. Посмотрим.

Вызов принят.

Я подхожу к забору, хватаюсь за металлическую сетку. Руки дрожат, но я начинаю карабкаться.

Метр. Два. Колючая проволока совсем близко.

— Арина.

Его голос заставляет меня остановиться.

— Что?

— Подумай дважды.

— Почему?

— Потому что за забором тебя ждёт мир, к которому ты не готова.

— А здесь меня ждёт что?

— Безопасность.

— И ваша ненависть.

— И моя ненависть, — соглашается он.

Я смотрю вниз. Он стоит у подножия забора, смотрит на меня снизу вверх. В его глазах нет ни злости, ни страха. Только холодное любопытство.

А что, если я действительно сбегу? Что, если полезу дальше?

И куда потом пойду? К кому? У меня нет денег, нет друзей, которые могли бы помочь. Нет ничего.

Медленно слезаю вниз.

— Передумала? — спрашивает он.

— Пока что, — мрачно отвечаю я.

— Умно.

Мы идём обратно к дому в молчании. У крыльца он останавливается.

— Арина.

— Что?

— Обед в час. Не опаздывай.

— А если опоздаю?

— Останешься голодной.

— И это всё? Никаких наказаний?

— А что ты ожидала? Порки?

Я краснею, потому что именно это и ожидала.

— Будет, если выбесешь, — добавляет он. — Я люблю пунктуальность, правила. Пока живешь в моем доме — соблюдаешь.

Он уходит в дом, а я остаюсь стоять на крыльце.

Странный он. Говорит, что ненавидит меня, но не мешает сбежать. Устанавливает правила, но не наказывает за их нарушение.

Может, он не такой ужасный, как кажется?

Или просто ему действительно всё равно?

В час я спускаюсь к обеду. Вовремя. Потому что есть хочется до дрожи в руках.

Камран уже сидит за столом, читает документы.

— Вовремя, — констатирует он, не поднимая глаз.

— Да.

— Хорошо.

Больше мы не разговариваем. Едим в молчании. Он читает, я изучаю его украдкой.

Красивый мужчина. Очень красивый, если честно. Жёсткий, как скала, холодный, как горный ветер, но красивый. Классические кавказские черты — резкие скулы, квадратная челюсть, густые тёмные брови. Руки крупные, с толстыми пальцами и выступающими венами. Руки воина, которые умеют и ласкать, и убивать. И опасный. Это чувствуется даже в том, как он держит вилку — как оружие.

Интересно, о чём он думает? О работе? Или о том, как быстрее от меня избавиться?

— Можно вопрос? — спрашиваю я.