Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей - Страница 1

Врач из будущего

Глава 1

Окончательный диагноз

'Самое сложное в игре с историей — не изменить будущее.

Самое сложное — не сойти с ума, пока ты это делаешь.'

Часть 1: 2018 год. Иван Горьков.

Последний пациент ушел, хлопнув дверью. В опустевшем кабинете повисла тишина, густая и липкая, как сироп от кашля. Иван Горьков откинулся на спинку стула, и та жалобно скрипнула. Сорок лет. Сорок лет, и большую часть из них он провел здесь, в этой поликлинике города N, чье название всегда казалось ему синонимом слова «никуда». Воздух был насыщен запахами — спирта, дезинфекции, немытого тела и той особой безнадежности, которая исходит от бюджетных учреждений здравоохранения.

Он потянулся к кружке с остывшим чаем, на дне которой темнела забытая собачка-печенье.

— Ну вот и всё, — тихо прошептал он, и голос его прозвучал хрипло и устало.

— Еще один день в копилку мировой медицины.

Его взгляд скользнул по потрескавшейся кушетке, халату на вешалке, стопке историй болезней. Когда-то, кажется, в другой жизни, он мечтал о карьере хирурга. Питер. Москва. Скальпель в руке, блестящие инструменты, тишина операционной, нарушаемая только ровным гудением аппаратуры. Амбиции были. Талант, говорили преподаватели, был. Но для столицы нужны были связи, деньги, напор. А у него был только диплом и упрямство, которого хватило ровно на то, чтобы уехать сюда, в эту глухомань, где самыми сложными операциями были удаление бородавок и вправление вывихов, полученных в пьяных драках.

Мысленно он представил, как его однокурсник Сергей, теперь светило в московской клинике, проводит сложнейшую лапароскопию. А он, Иван Горьков, только что выслушал сорокалетнюю женщину с вегетососудистой дистонией, которая жаловалась на головокружение от плохой погоды.

— Пропейте пустырник, — сказал он ей, и в его голосе не было ни капли сочувствия, только профессиональная усталость.

— И меньше смотрите сериалы по вечерам.

Он резко встал, и старая травма колена отозвалась тупой болью. Колено. Еще один памятник его несостоявшимся амбициям. ММА, юношеский задор, перспективы… и один неудачный поворот, хруст, и прощай, спортивная карьера. Осталась только мышечная память, да иногда, в редкие моменты ярости, тело само вспоминало резкие движения. Но чаще — только эта ноющая боль, особенно к концу дня.

Он снял халат и бросил его на кушетку. Под халатом оказалась мятая рубашка. Он вышел из поликлиники в прохладный вечер. Город был серым, безликим. Он зашел в знакомый магазин у дома, купил готовую курицу-гриль, пакет пельменей и бутылку дешевого виски.

— Ужин чемпиона, — усмехнулся он про себя, расплачиваясь на кассе.

Его квартира в панельной хрущевке была точным отражением его внутреннего состояния: захламленная, пыльная, наполненная одиночеством. На полках стопками лежали книги — Атлас топографической анатомии, справочник фельдшера, учебник по органической химии, зачитанный до дыр. Рядом — пульт от телевизора, пустая пивная банка, пачка сигарет. Он включил ноутбук, и экран осветил его усталое лицо. Автоматическими движениями он нашел видео со старых соревнований по ММА. На экране молодой, гибкий, злой парень с горящими глазами делал болевой на противнике. Иван потрогал свое колено.

— Дурак, — прошептал он экрану. — Полный дурак.

Он налил виски в стакан, не разбавляя. Первая порция обожгла горло, принеся долгожданное тепло. Он ел курицу прямо из контейнера, глядя в одну точку. Жизнь — это не диагноз, ее не исправишь. Это анамнез. А его анамнез — это история болезни под названием «Как все пошло не так». Холост, семьи нет, друзей почти не осталось. Только работа, алкоголь и книги, как попытка сбежать от реальности в мир, где его знания что-то значат.

Виски делал свое дело. Тоска становилась менее острой, сменяясь привычным онемением. Но сегодня она была особенно навязчивой. Ему не хотелось оставаться в этой клетке из четырех стен.

— Ладно, Горьков, — сказал он себе вслух. — Хватит киснуть. Пора и честь знать.

Он надел потрепанную куртку и вышел из дома. Его ноги сами понесли его в бар «Гастроном» — заведение с линолеумом на полу, крашеными зеленой краской стенами и стойкой, за которой стояла вечно недовольная барменша Люда. Бар был полупуст. Пахло пивом, сигаретным дымом и жареным луком. Иван заказал виски и сел в углу, наблюдая за немногочисленными посетителями. Он видел свое отражение в грязном зеркале за стойкой — полное, обрюзгшее лицо с мешками под глазами. Сорокалетний неудачник в самом расцвете сил.

В баре была одна женщина, одинокая, привлекательная. Он видел, как она украдкой на него посматривала. Виски придал ему храбрости. Он подошел, неуклюже представился. — Иван. Врач.

— Ольга, — ответила она, улыбнулась. Разговор как-то сразу не заладился. Он был слишком циничен, она — слишком легкомысленна. Он пытался блеснуть знанием, рассказывая о последних статьях в медицинских журналах, но видел, что ей скучно.

И тут появился Он. Крупный, уверенный в себе, с взглядом хозяина положения.

— Оль, все нормально? — спросил он, положив руку ей на плечо. Его взгляд скользнул по Ивану с нескрываемым презрением.

— Все в порядке, Дима, — поспешно ответила Ольга.

Иван почувствовал, как по телу разливается знакомое тепло ярости. Пьяное, бесполезное чувство.

— Мы просто разговариваем, — сказал он, и его голос прозвучал резче, чем он хотел.

— Разговор окончен, — отрезал Димка. — Пошел вон.

Это было последней каплей. Годы накопленной злости, разочарования, унижений вырвались наружу. Не думая, на автопилоте, Иван рванулся вперед. Его тело, помнящее движения молодости, сработало четко и жестоко. Короткий удар в солнечное сплетение, захват. Димка ахнул от неожиданности и боли. Но он был тяжелее и моложе. Он рванулся, пытаясь вырваться. Иван, удерживая захват, сделал резкий шаг, и тут его предало старое травмированное колено. Оно подкосилось с острой, знакомой болью. Захват ослаб. Димка, рыча, оттолкнул его с силой.

Иван потерял равновесие и полетел навзничь. Время замедлилось. Он увидел грязный линолеум пола, ножку стула, окурок. И острый металлический угол столешницы, прямо на пути его головы. Он попытался уклониться, но не успел.

Раздался глухой, костяной щелчок. Не столько боль, сколько ощущение глупой, абсурдной нелепости пронзило его мозг.

— «Неужели все? Из-за такой ерунды?» — промелькнула последняя ясная мысль.

А потом — только темнота.

А потом — только темнота.

Часть 2: 1932 год. Лев Борисов.

Тишины не было. Ее вытеснил густой, многослойный гул. Скрип перьев по дешевой бумаге, сдержанный кашель с задних рядов — сухой, надрывный, частый спутник студенческой бедности. Шепот. Шуршание подошв по протертому до дыр паркету. Воздух в аудитории Первого Ленинградского медицинского института был тяжелым и насыщенным. Он пах дешевым табаком «Беломор», влажной шерстью просушивавшихся на телах пальто, мокрой известкой, сочившейся с потрескавшихся стен, и едким, неистребимым запахом карболовой кислоты — главного оружия против заразы.

Лев Борисов сидел, сгорбившись над конспектом. Двадцать лет. Всего двадцать. А за спиной — уже детство, опаленное Гражданской, и юность, вписанная в суровые рамки Новой Экономической Политики. Его пальцы замерли на странице, но глаза не видели выведенных химических формул. Он смотрел на огромную, некогда роскошную, а ныне потускневшую люстру, пылившуюся под потолком. На стенах висели портреты — Ленин, с строгим и умным взглядом, и другие, чьи лица уже начинали сливаться в единый образ Партии.

Он был одет просто, как и все: поношенные брюки, застиранная рубашка, сверху — грубый свитер. Рядом, на парте, лежали чернильница-непроливайка и перо с дешевым стальным пером. Его сосед, румяный и всегда голодный Сашка, что-то жадно жевал, пряча кусок хлеба с салом под партой.