Предзимье. Осень+зима (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 69

Тая откашлялась и еле выдавила из себя:

— Ты как скажешь… Хуже Гордея, честное слово!

Он чуть наклонил голову вперед:

— Это хорошо или плохо?

— Это просто иначе! — резко оборвала его Тая. Она не хотела оправданий деда. Его предательство сильно ударило по ней. Она пока не хотела ничего слышать о его якобы защите. Он убивал людей! И её чуть не убил из-за якобы попытки защитить. Не надо таких попыток. Пока найдено всего двенадцать тел, а колыбельная тем временем звучала тридцать три раза. Это же сколько загубленных жизней…

Илья пожал плечами:

— Иначе, так иначе. Ты сейчас расскажешь о своих предположениях или по дороге в лес? Кстати, я захватил с собой теплые вещи для тебя — с детства терпеть не могу сказку «Морозко». У меня от неё мороз по коже.

Тая напомнила ему — настроение, и так не шибко радостное, улетело в тартарары:

— Я не мерзну, Илья! — Она заставила себя чуть тише добавить: — но за заботу спасибо.

Он посмотрел на неё исподлобья:

— Зато я мерзну, когда смотрю на тебя. — Он опять не моргал! — Это считается?

Сейчас на ней были теплые носки, джинсы и… да, топ, короткий, но в номере было тепло по меркам Змеегорска — топили тут хорошо. Тая, отодвинув от себя грешный салат, старательно давилась словами — лучше ими давиться, чем едой. Все же трудно соблюдать мир с Ильей. Ладно, Шилов был прав — у нее трудный характер, пробиться в друзья к ней сложно. Она не стала говорить Илье: «Так не смотри!» И «Завидуй молча!» — она тоже проглотила.

«Я большая девочка, и сама могу о себе позаботиться.»

«У тебя нет такого права!»

Точно! Она вскинулась — вспомнились недавние слова Разумовского:

— Ответь честно… Что значит, что меня продали вам, Зимовским, в обмен на магтехград?

Илья обжег её взглядом. Раньше бы точно решила, что он ненавидит и готов убить, сейчас она знала, что это не так. И все равно Тае пришлось себе напоминать: он всего лишь змей. Это его природа так проявляется. Её же не тыкают каждый раз, когда погода в округе портится. За окном, кстати, уже настоящая зимняя метель бушевала. Даже дома напротив не видно, так мело.

Зимовский сжал руки в кулаки — вилка погнулась и стекла на столешницу раскаленным металлом:

— Сумароков?

Тая отрицательно качнула головой — не ей одной сейчас плохо:

— Нет. Мне кажется, что он не копает под тебя. Он собирает о тебе сведения — это да. Но он со слов Даши хочет, чтобы ты занял его место. Он хочет уйти в отставку и заняться семьей.

— У него это уже не выйдет, — чуть расслабился Илья и даже моргнул, вспоминая Таину просьбу. — Тогда… Разумовский?

Он уже взял себя в руки: расслабленный, моргающий взгляд, легкая улыбка на лице, вернувшая свою форму вилка и никакого желания отвечать Тае.

Кажется, её вопрос проигнорируют, как всегда. Червячок сомнения грыз Таю — может, все же ей одной будет лучше в лесу?

— Тая, если я скажу, что мой отец обсуждал с Семеном Васильевичем нашу с тобой помолвку, то…

— Чушь! — снова моментально вскипела Тая. — Мне он бы сказал о таком.

Илья криво улыбнулся, тоже отодвигая в сторону коробку с едой:

— Ладно, ясно. Уговор был прост: магтехград в обмен на твою защиту. Помолвка была одним из возможных вариантов твоей защиты. Только ты удачно сбежала, так что расслабься, помолвка не состоялась, а вот защищать тебя я готов по-прежнему.

— Я в этом не нуждаюсь, — сказала Тая прежде, чем вспомнила, почему Илья оказался тут. Он великодушно не стал напоминать об этом.

— Я заметил.

— Только без обид, Илья. Ты… Мы… — ей не хватало слов. Если вспомнить то, что показал ей во снах Гордей, если вспомнить её приглашение на день рождения Ильи, если вспомнить его слова в цеху…

Он оборвал её:

— Не беспокойся. Зимовские не получили своей оплаты — твоей нити жизни и решения моих проблем с оборотом. Так что защищать тебя из-за договора наших отцов я не обязан.

— Ты меня пугаешь. Ты специально сейчас так говоришь?

Илья рассмеялся:

— Есть немного. Просто ты уже определись: мразь я или нет. Тая, давай честно. Полностью. Искренне. Меня отец просил тебя защищать — это факт. Об оплате я не знал. Это мои предположения. И… — он серьезно посмотрел на нее. — Ты моя первая любовь. И не вздрагивай так, и не смотри — у тебя тоже, между прочим, тяжелый взгляд, особенно когда в зрачках снежинки летят… И в тоже время я тайный советник, я безопасник, я в любом случае буду тебя защищать. Так что давай уже не будем бояться друг друга.

— Ты меня боишься? — удивилась Тая.

— До ужаса. Лед — это смерть. Так что слова Разумовского я тебе разъяснил? Больше к этому возвращаться не надо?

— Нет, не надо.

— Тогда давай все же вернемся к лесу и Орловым. Время поджимает. Метель совсем разбушевалась, скоро в лесу ни зги не видно будет. Вряд ли Морозко оценит электрический фонарик.

Тая взяла пирожок, принялась отламывать от него кусочки и медленно рассказывать. Про разорение родителей Орловых. Про еще нерожденного ребенка Ники. Про решение Орловых сбежать в Китай. Про амулет, который все спутал. Про Карину. Про Евгению. Тая даже дала внимательно слушавшему её Илье свой походник и открыла диалоги в молнеграмме. Про Дашу. Про Разумовскую. Про виру за убитых на пустыре полицейских.

— …ты там у цеха кричал на меня…

Илья заставил себя моргнуть:

— Приношу свои искренние извинения. Был не прав.

Тая лишь кивнула и продолжила:

— Ты просил Гордея скрыть мое присутствие. И потом орал, чтобы я уезжала… Ты уже знал…

— Скорее, боялся, что тебя будут шантажировать. Ты же разбудила поле. Ты пролила там свою кровь. Тебя могли упечь в патологию магмодификаций.

— Разумовский сказал, что ты бы не позволил этому произойти.

— Конечно, не позволил бы. Но нажились бы на этом некоторые люди очень хорошо.

Тая в упор посмотрела на него:

— Я понимаю, почему в меня верит Гордей. Но почему ты веришь в то, что не я убила твоих людей? Я же нечисть.

Он скривился и перестал моргать, исподлобья рассматривая Таю:

— Видишь ли, Amanita phalloides…

Этого Тая не ожидала — достал же! Она не бледная поганка, сколько уже можно! Из неё инеем рвануло раздражение, замораживая воду в стакане, заставляя васильки умирать и почти добираясь до Ильи — Тая опомнилась в последний момент, заставляя холод уходить прочь.

Илья кивнул чему-то своему:

— Видишь, Тая… Ты убиваешь льдом, а не даром луговушки. Ты даром луговушки спасаешь, как этой ночью. Убивать ты предпочитаешь льдом.

Тая замерла, только теперь понимая, почему Илья в «Анаконде» бросился за ней.

— Ты… В «Анаконде» тогда…

Илья криво улыбнулся:

— Я бросился за тобой, потому что увидел иней. На всякий случай… Мало ли. Но одно я знаю точно: на поле полицейских убил кто-то иной, кто тебя знал, но недостаточно досконально. Например, в поселке магмодов сейчас есть Динамит — это магмод-крот. Это мог быть он. Это его могли нанять. Убивала там не ты. Но шантажировали бы…

Тая мотнула головой:

— Чушь! На тот момент никто не знал, что я Снегурочка. С меня было нечего взять.

— Взять могли с Кота, с Метелицы…

— Змейки о них не знали, — снова возразила Тая.

Илья продолжил перечислять:

— …с меня, с Сумароковой. Амулет ложной беременности, подкинутый в машину Сумароковой как бы намекает на то, что попытки шантажа продолжаются. И беременность Орловой — я не уверен, что она настоящая. Это может быть попытка тебя заставить отдать свою шкатулку, только и всего. Все знают, что луговушки любят жизнь и особенно детей.

Тая смирилась и признала то, что сама уже поняла:

— Ловить придется на живца. Кто позарится на меня и шкатулку, тот и…

Илья вздохнул:

— Не обязательно. Ту же Разумовскую вспомни — она тоже пыталась развести тебя на деньги и шантажировать патологией магмодификаций. И прости меня за Разумовскую — это только моя вина, что она обрушилась на тебя. Я не допустил бы, чтобы тебя заперли в патологии.