Предзимье. Осень+зима (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 101

— Чума… Гордей, я тогда её не поняла… Она приходила… Она приходила ко мне тогда перед взрывом. Она словно что-то хотела сказать и…

— …и не могла. Ты не виновата. — Он распахнул объятья: — Таюшка…

Она подалась к нему, осторожно приобнимая — она помнила про его незажившие ожоги и переломы.

— Зима… Я…

Он утешающе сказал:

— Ты ни в чем не виновата. Ты ничего не могла сделать. Кто все прошляпил, так это я и Зимовский. И ты умница, Таюшка. Я заметил, что ты начала жить. Живи и дальше. Хорошо?

— Хорошо…

Он легко поцеловал её в щеку:

— Умница! Отпусти ненужную вину — ты перед Ольгой не виновата.

Она чуть отстранилась. Гордей заглянул ей в глаза:

— Что тебя еще беспокоит?

Тая напомнила:

— Кроме твоих феромонов, нетипичного способа и Виноградова?

Он поправил её:

— Это беспокоит меня.

— Я пытаюсь понять, как меня поймали для ритуала Снегурочки. Я думала, что на меня напала мать Ильи… Андреевича.

Гордей с укоризной посмотрел на нее:

— Тая… Тогда было минус двадцать и надвигались еще морозы. Ну какая змея…

— Я тогда думала, что полозы — горячие парни, — пробурчала она, выпрямляясь. Гордей не выдержал и поймал её руку, удерживая её пальцы в своей ладони.

— Тебя поймали с помощью дара луговушки. Лес предал, о чем потом сильно пожалел и пытался исправить.

— Я заметила его попытки… Еще я не понимаю, когда и как я наслала проклятье на Илью…

— Андреевича, — с улыбкой подсказал Гордей.

— Именно! — вспылила Тая, решив, что глупо отрицать перед Гордеем очевидное. — И если этот гад выживет, то нарвется — я выйду за него замуж. Вопросы?

Гордей потер подбородок:

— Ты там что-то про проклятье говорила…

— Я могла что-то сказать в сердцах. Что-то вроде «чтоб сидеть тебе безвылазно в Змеегорске». Могла. Но не помню.

— Хочешь, прошерсщу твою память? Мыло будет точно чистое и не шерстистое! Клянусь! А Илья ревнив, но в меру.

— Он знает про сны и не ревнует к тебе. И… — она замерла. Стоит ли Илью и дальше драконить? — Пожалуй, откажусь от твоей помощи — мне голова нужнее, чем тебе.

Гордей улыбнулся:

— Готов на что угодно спорить, что это Подосинов приказал сидеть Зимовскому в городе — чтобы точно был козел отпущения, на которого можно свалить все преступления. Или сохранить его жизнь для тебя.

— О да! Сохранил. По полной с Котом и Виноградовым подставил.

Гордей тактично сказал:

— Феромоны же. И я помню — просто надо почесать и успокоиться. Таюшка, не грусти, все будет хорошо. Тут одни из лучших докторов даже не страны — мира! К Коту же из столицы лейб-медиков вытащили. Илью сейчас оперируют столичные светила. Тут даже маг смерти есть — вот от него точно никто еще не сбегал.

Этого Тая не знала. Это было именно то, что придало ей сил и заставило поверить в хороший исход операции. Тая не знала, но на улице из-за туч наконец-то вышло солнце, растапливая ненужный снег. Золотая осень все же придет в Змеегорск. Она начнется, когда Илья придет в себя.

— Что-то еще, Таюшка?

Она ожила, чувствуя, как тупая боль в сердце ушла прочь. Пока Гордей был готов отвечать, Тая забросала его вопросами:

— Что с колыбельными? Уже есть экспертиза?

— Есть. Илья… Андреевич, — с откровенным смешком добавил Гордей, — не мог слышать убаюкивающее шипение. Это только магмодам и тебе доступно. Люди тоже не слышат.

— Слышат, — мрачно сказала Тая. — Когда было нападение на Кота, все слышали… Наверное, специальная запись.

— Возможно. Эту запись мы вряд ли найдем и изучим, Тая.

— Что с записями с камер на пустыре? Их обработали в столице?

— Нет там ничего, кроме Вязева и нас с тобой…

— Что будет с Кариной?

Гордей пожал плечами:

— Тут решать суду, а не мне. Она в лесу пыталась тебя убить.

— А что решили с Никой?

— Илья сказал, что вы сами там все решите.

Тая кивнула — она решит. Только сперва Илья сам поговорит и припугнет Нику.

— Почему ты промолчал, что Дашу шантажировали из-за меня?

Гордей явно удивился:

— Я же тогда сказал, что это тебя не касается. Ты там была ни при чем. Да и вообще… С шантажом этим просто какие-то детские разборки в вашем серпентарии.

— Эти разборки чуть не стоили жизни Орлову.

Он безапелляционно сказал:

— На тот момент это тебя не касалось. Таюшка, на тот момент, ты прости меня, с тебя нечего было брать. Вот когда все поняли, что ты Снегурка — тут все и зашевелились. Вероника Орлова вообще везде удочку закидывала — всех ваших змеек прошерстила. Дарья Сумарокова отмахнулась от намека на беременность и не стала помогать, наоборот, еще сильнее стала искать Орлова — Карине пришлось вмешиваться и придумывать отговорки для Вероники. Евгения отказалась помочь с деньгами — сама нуждается в них. Ларисе нечего давать было — там муж все на любовницу спускает. У Альбины отец в долгах, как в шелках, Ольга сама с Кариной разорены. С тебя нечего было брать, и тут выяснилось, что с тебя-то как раз и можно сорвать куш — из-за сокровищ Снегурочки. Тут даже Разумовскую проняло. И я просил тебя не делать глупости с Вероникой и быть настороже.

— Я и была.

— А еще я помню, что обещал тебя спросить, когда вернусь, про люблю-люблю-ненавижу. — Он улыбнулся: — И можешь не отвечать. Ты сделала хороший выбор. Илья долго тебя ждал, в отличие от Кота — тот очень даже отвлекался от ожидания, когда же ты его заметишь. Ну же, улыбнись! У Зимовского плохо с чувством юмора. Он же меня прибьет за то, что я тебя расстраиваю.

— Зима…

Он фыркнул:

— Привыкай его так звать. Он вроде на место Сумарокова метит, а я теперь сугубо гражданский штафирка, мне боевой позывной ни к чему.

Тая с укоризной посмотрела на него:

— Тебе нестыдно?

— Абсолютно нет. Можно подумать, я не знаю, как меня за глаза называют некоторые.

— Гордей…

— Двадцать восемь лет Гордей. И ты опять куда-то погрузилась в пучины задумчивости. — Он вздохнул: — что еще тебя тревожит?

Она тихо спросила:

— Гордей, и что будет дальше?

— Ты вообще? Или только про себя?

— Я про Илью.

— А… Если про него… То дальше… — он потер подбородок. — Дальше у нас есть полоз. У нас есть герой Зимовский. И у нас нет никаких улик. Вообще. Илья молодец, что все же вышел на полоза и поймал его. Хотя это меня тоже пугает — столько раз полоз легко уходил незамеченным, и тут раз, и Илья вышел на него. Слишком легко…

— Илья, между прочим, на операции. На грани жизни и смерти. И ты называешь это легко?

— Прости, Таюшка, но это так и есть. Легко. После нападения на Кота Илья же его не взял. А тут — нашел. Тревожно мне, хотя я могу и сильно ошибаться.

Тае ругаться захотелось. Но не на Гордея же. Она сцепила зубы и подняла глаза вверх, ища успокоения. Для верности она еще и считала про себя. До тридцати дошла, когда поняла, что снова может говорить.

— Так что с уликами?

— Ни. Че. Го. Я поднял дело об аварии. Виновником признан твой отец. Плохие погодные условия, опасная манера езды. Я поднял дело о ритуале Снегурочка. Вязев мертв, иных на месте ритуала не было. Подосинов в тот вечер весь день был в лаборатории, есть записи в журнале. Но записи легко подделать — дописать позже. Камер тогда в лабораториях не было.

— Операция Зимовского? — напомнила Тая.

— Надо поднять его историю болезни, но, Таюшка, тринадцать лет прошло. И была война. Мы можем никого не найти. Но я попытаюсь, ты же меня знаешь, Тая. У него было несколько операций, если ты не в курсе. Три раза за годы войны он был на грани жизни и смерти — еле собирали заново. Ты не знала? Не знала… — вздохнул Гордей. — Посмотри на это с другой стороны — он тоже не знает, сколько раз ты рисковала собой. Полагаю, гораздо чаще. Таюшка, гены могли забрать на любой операции. И не факт, что этим людям уже не промыли мозги… Я проверю все, что смогу.

— Оба ритуала с веретеном… Нити жизни были короткие.

Гордей разбил в пух и прах её довод: