Друзья кругом враги - Алварес Дженнифер Линн - Страница 5

Мы помогаем друг другу встать и добираемся до второго этажа.

– Джесс! – кричу я. – Ты здесь?

Мы заглядываем в туалет и в гостевую комнату, потом подходим к белой двери. Тиган стоит у меня за спиной, и я чувствую ее теплое дыхание.

– Это твоя комната? – спрашиваю я.

Тиган открывает дверь, демонстрируя кровать с балдахином, застеленную белым атласным бельем. Поверх лежат декоративные розовые подушки и меховые пледы. С кровати соскакивает, предварительно зашипев на меня, полосатый кот и выбегает в коридор. Тиган толкает меня внутрь и закрывает дверь.

– Вряд ли Джесс здесь, – замечаю я, поворачиваясь.

Тиган прислоняет меня к огромному панорамному окну. Одна створка приоткрыта, и, когда Тиган прижимается ко мне, я ощущаю соленый океанский воздух. Меня качает, в ушах шумит прибой. Сердце, громко стуча, несется вскачь.

– Слышишь, как плещется океан? – совершенно по-идиотски спрашиваю я.

Комната вокруг нас кружится.

– Давай приляжем, – предлагает Тиган. – Протрезвеем.

Она впивается в меня взглядом, и ее глаза напоминают панорамный бассейн ее родителей – глубокий, бесконечный и соблазнительный. Я ныряю в них, но нельзя плыть в глазных яблоках: того и гляди утонешь. Я резко подаюсь в сторону двери.

– Нет-нет, останься на минутку. – Тиган берет меня за руку и притягивает ближе.

Я вдыхаю запах земляничного шампуня и вишневого блеска для губ. Каждый нерв напряжен. Потом кожа встречается с атласом простыни: Тиган усадила меня на кровать.

Тиган проводит пальцами вниз по моей груди к животу, и желание пробуждается, как дремавший дракон. Я возбужден и налакался текилы. Нахмуренное лицо Джесс некоторое время маячит перед глазами, но исчезает, как только Тиган стягивает блузку.

– Лучше не надо, – шепчу я.

Грудь почти вываливается из чашек голубого кружевного бра, а талия у Тиган такая тонкая, что у меня перехватывает дыхание.

– Поцелуй меня, – шепчет она.

Кровь закипает, приливает вниз, и я прижимаюсь к губам Тиган и, закрывая глаза, просовываю язык ей в рот. Прикосновение губ такое же нежное, как атлас на кровати.

Тиган стаскивает с меня футболку и садится ко мне на колени. Мы снова целуемся. Мои руки стискивают ее бедра.

– Сними с меня лифчик, – подстрекает она.

Я нащупываю и расстегиваю застежку, и груди свободно падают. Мой пьяный мозг шкворчит и переключается на автопилот. Остальная наша одежда падает на пол, конечности переплетаются, и вот я уже у Тиган между ног и взмываю к небесам.

Я уже не в постели Тиган, и вообще не в ее доме – я парю над океаном. В голове пусто, ни одной мысли. Я жаркий трепещущий шар, обретающий форму, расплывающийся, ритмично пульсирующий.

Я взлетаю выше и выше, слишком далеко от земли, чтобы выжить. Меня уносит в космос, к звездам, к неизведанным мирам, и, когда больше уже невозможно набирать высоту, в теле взрываются тысячи экстатических пузырьков. Крылья, теперь дырявые, обмякают, и я падаю в океан. Ну и пусть. Во мне нет ни воли к борьбе, ни сознания, ни обязательств – ничего.

Вода омывает меня, затягивая в свои глубины. Туда, где темно и холодно. Туда, где я остаюсь один. Туда, где я тону. Но вдруг оказывается, что я не в пучине океана, а в мягкой атласной постели Тиган. Понятия не имею, сколько проходит времени, а в голове витает одинокая мысль, похожая на вздох умирающего: «Я изменил Джесс».

Глядя на лежащую рядом роскошную обнаженную девушку, я принимаю поспешное и не лучшее решение: «Надо это скрыть».

Глава 4

– Что это у тебя за вид?

Я остановилась на полпути к двери. Мама сидела за обеденным столом, читая «Нью-Йорк таймс» и потягивая лимонад со льдом. За стеклянной стеной у нее за спиной открывался вид на Тихий океан с плещущимся у берега аквамариновым прибоем. Яркое сияние солнца в сочетании со строгим материнским тоном заставило меня оглядеть свой прикид: тесные джинсовые шорты и короткий топ поверх лифа от бикини – ничего необычного для редкого в этих краях жаркого дня. Впрочем, мама нашла бы изъяны даже у Христа.

– А что тебе не нравится?

Мама закрыла газету.

– Ты уже не такая хворостинка, как была раньше, детка. Пора прикрывать телеса. – Она выразительно взглянула на мои целлюлитные бедра, туго обтянутые шортами.

– Мам!

– Не убивай гонца. – Она внимательнее осмотрела меня. – Иди-ка к себе, Фасолька, и оденься поприличнее.

Слезы унижения вскипели у меня в уголках глаз.

– Я просто иду на пляж.

Летом, пока не было занятий в школе, мама обычно позволяла мне носить что угодно.

Она поджала губы.

– Не забывай: куда бы ни шла, ты всюду представляешь семью. Хоть мы и оказались в Калифорнии, но в наших родных краях другие представления о приличиях. Что ты дальше станешь себе позволять? Рваные джинсы? Спортивный костюм на уроках? Татуировки?

Мама шесть лет была сенатором Соединенных Штатов от Алабамы, пока не проиграла на выборах янки-переселенцу, чего так и не смогла пережить. Ей пришлось удалиться от дел и переехать поближе к брату, но потеря высокого поста не погасила ее одержимости безупречным и непререкаемым общественным имиджем семьи. Мама не имела понятия, что каждое утро я переодеваюсь на школьной парковке, меняя уродливые брюки цвета хаки на тесные рваные джинсы, а туфли от Гуччи на конверсы и распуская зализанные назад волосы, чтобы потом собрать их в небрежный узел. Если она собирается доставать меня по поводу пляжной одежды, лето предстоит невыносимо нудное.

Мама не понимала связи между стильным внешним видом и популярностью, между модой и дружбой. Это же Калифорния, и если ей здесь не нравится, не надо было тащить нас сюда. Но ничего такого я не сказала, а протопала наверх, надела другие шорты и выпрямила волосы утюжком.

Сердце пело, когда я спускалась по крутой лестнице от нашего дома на скале к пляжу. Берег – шумный, дикий, непредсказуемый – обладал всеми качествами, которых недоставало нашему жилищу с геометрически правильной планировкой. Пляж манил к себе без всякого стеснения, как старшие пацаны с их блудливыми лапами. Морской воздух трепал мои залитые лаком волосы и раздувал топ, выставляя напоказ грудь в купальнике, тонкую талию и плоский живот – те части тела, которые еще не вызывали осуждения матери. Я чувствовала себя свободной.

Первой меня заметила Шона, а потом и остальные – Брендон, Маркус, Хейли и Кьяра. Они заняли участок сухого песка, защищенный от ветра. Я помахала друзьям:

– Салют всем! Классное место!

Девочки бросились приветствовать меня, нахваливая мой новый белый купальник.

– Из Нью-Йорка? – поинтересовалась Хейли.

Мама ездила на Восточное побережье на прошлой неделе, но в последнее время мне стало труднее заслужить роскошные подарки, привозимые ею из путешествий. В прошлом году оценки у меня поползли вниз, и поговаривали, что в следующем сезоне меня исключат из стартового состава школьной команды по волейболу: я стала хуже подавать мяч и уже не могла подпрыгивать с такой же легкостью, как раньше. Тренер намекнул, что мне нужно похудеть, и из-за его нахального заявления мамино желание дарить мне дорогие вещи засохло, как персик на солнце.

– Это «Вильбрекен», – солгала я.

Глаза у Хейли загорелись завистью.

– Везет тебе. А косметика тоже новая? – Она любовалась блестящими тенями и густыми черными ресницами, которые я наклеила утром, – дешевкой из сетевого магазина.

– «Шанель», – снова соврала я.

Растолкав подружек, я бросила свою сумку в середину пляжного одеяла. Мальчишки прохлаждались на большой прибившейся к берегу коряге: Маркус строгал палку десятисантиметровым ножом, а Брендон, как всегда, возился с видеокамерой.

– Умоляю, дайте попить. – Я вытянула вперед руку, и через пару мгновений в ней материализовалась банка ледяного хард-зельцера – любезность от Хейли. Я отхлебнула напиток и облизала губы.