"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Машуков Тимур - Страница 35

Но знать следователь мог только обрывки, а не всю картину, как бы не пытался показать себя всезнающим.

А ведь сейчас удачный момент, которым надо пользоваться. Нужно узнать, что именно известно ему, напрямую узнать. Но будет непросто.

И говорить буду только я, потому что следак будет хитрить и подводить всё так, как выгодно ему: чтобы Шустрый или Царевич запутались, раскололись и взяли всё на себя, спасая остальных.

Надо выяснять это самому, отвлекать следователя, чтобы парни подготовились, вызвонили остальных, чтобы даже адвокат Халявы научил их, как говорить.

С этим нужно работать самому, чтобы никого из наших не подставить. Остальное — по ходу дела. Ну а теперь пора привлечь его внимание.

— Брехня, — громко сказал я. — Это же байка старая. Про «белых колготок» слыхал? Мол, снайперши приезжают, наших стреляют. Тебе любой взвод расскажет, как сами поймали такую и что с ней было потом. Но зато я могу тебе кое-что важное рассказать.

— Ну давай с тобой начнём, — неохотно согласился Ерёмин, но взгляд у него блеснул от нетерпения.

Ну что же. Поехали.

Глава 14

Сейчас в кабинете, кстати, в том самом, где толстый опер совсем недавно ел бутерброд, я думал, кого же мне напоминает военный следователь майор Ерёмин. И вспомнил.

Видели мы там одного такого капитана из Генерального штаба — представителя объединённого командования, сидящего в Моздоке. Чистенький блондинчик с располагающей внешностью, но у которого при виде усталых солдат с лица не сходила брезгливость, а наши офицеры смотрели на него с недоумением, как на пришельца из другого мира.

Он был у нас недолго, но запомнился одним случаем. Как-то раз разведчики из нашего батальона попали в засаду у хлебозавода в Грозном, и полковник послал им в помощь танки и БМП.

Парни вернулись, но тот чистенький капитан-блондинчик, который постоянно зажимал нос белым платочком и стыдливо отворачивал глаза, когда видел убитых и раненых, написал рапорт о служебном несоответствии на нашего полковника. Оказывается, полкан действовал, несмотря на прямой запрет отправлять в тот район помощь. Мол, договорённости были нарушены, очередное перемирие из тех, на которые никто не обращал внимания.

Благо, обошлось без серьёзных последствий для полковника.

Но чем мне и остальным это запомнилось? Просто нам повезло больше других — у нас было достаточно грамотных офицеров, воевавших в Афганистане. Начиная с Аверина, в память о котором свечки в церкви ставили даже те, кто не был верующим, и заканчивая нашим комбригом.

Да, было много новичков из гражданских вузов и салаг из военных училищ с погонами на плечах. Были и вредные, были и хитрые, но было мало сук, которые могли просто положить ребят ни за что. И было много тех, кого стоило уважать. Вот поэтому нам повезло.

И вот такой гад нам сразу и запомнился, на контрасте.

Короче, майор Ерёмин выглядел так, будто тот капитанчик повзрослел и заматерел, а ещё научился скрывать брезгливость за толстым слоем цинизма.

Но люди-то видят, кто это такой. Думаю, не только у меня чесались кулаки, чтобы ему врезать. Даже опера, присутствовавшие при допросе, косились на него. Но какая разница, что они думают? Он следователь, пусть и военный, свой, а я — проблемный житель, от которого они не знают, чего ждать. И на всякий случай ждут плохого.

Я сидел у окна, никаких наручников у меня, конечно же, не было, ведь меня и не задерживали. И лампу мне в глаза никто не направлял. Просто пришёл в типичный рабочий кабинет, прокуренный, заваленный бумагами и хламом. Единственное отличие от кабинета любой другой организации этих времён — у здешних сотрудников были табельные пистолеты.

На стене висел плакат-календарь с Рэмбо, вооружённым огромным ножом с зубчиками на обухе.

— А помните фильм про крокодила Данди? — спросил я. — Разве это нож? Вот это нож!

Один из оперов, молодой, носящий свитер, засмеялся. Этот парень со светло-русыми волосами явно устроился недавно, и возрастом не старше Самовара или Моржова. На гладких моложавых щеках видно раздражение от бритья.

Второй опер постарше, одет в застиранную джинсовую рубашку, коротко стрижен, взгляд наглый, как у матёрого мента. На меня он смотрел так, будто записывал в память все приметы. Семёнова и Моржова не было, хотя Моржов периодически заходил в кабинет, чтобы взять какие-то бумаги или позвонить, а вот Семёнов пропал.

— Ну что, — проговорил следак Ерёмин. — Положение у тебя незавидное. Я бы на твоём месте написал чистосердечное и сотрудничал со следствием.

Пока он довольный, но чем больше тянулось время, тем сильнее он раздражался. Мне так кажется, он искренне ненавидит город и хочет как можно быстрее свалить отсюда. Каждый лишний час, проведённый здесь, его бесит. И я не даю ему отсюда уехать. Вот с таким видом он на меня смотрел.

Но чем больше я его вывожу, тем скорее он выдаст что-нибудь полезное. Да и часики тикают, время тянем.

— Ого, — я удивился. — А в честь чего я должен такое писать?

Если он говорил с тем человеком, о котором я думал, то тот не может знать все детали, его там не было. Даже если он видел нас в бинокль или через оптический прицел, или слышал чьи-то разговоры, даже если кто-то по пьянке брякнул об этом при нём — все детали он не знает.

Но следователь пытается показать себя всезнающим.

Ладно, что мне известно? Ерёмина сослали сюда в наказание, чтобы он занимался каким-то незначительным делом, а он что-то услышал о том случае и наглеет.

Думает, что это его билет назад, что он вернётся с триумфом и повышением. Поэтому торопится, берёт на понт, лишь бы ускорить события. Думает, что всё будет легко.

— Будто не знаешь, — проговорил следак. — Расскажи, как убивали журналиста.

— Какого? — спросил я. — Листьева? Так мы в армии были тогда, никак в Москву бы не успели приехать для такого дела. Хотя в газетке его траурный портрет видели.

— Хватит паясничать, — с раздражением сказал Ерёмин. — Отвечай серьёзно.

— А я серьёзно и отвечаю. Конкретные вопросы задавать можешь?

— А у тебя работы нет? — следак посмотрел на одного из оперов.

— Есть.

Молодой опер в свитере, который пару раз тихо прыснул в кулак от смеха, начал что-то печатать на серой пишущей машинке. Нажимал он строго одним пальцем. Машинка громко щёлкала при каждом нажатии.

— А у вас компьютеров нет, мужики? — спросил я.

— У начальника стоит, — сказал молодой. — Спонсорская помощь. Мы, правда, не знаем, как его включать.

— Ну если что, — начал я закидывать крючки, — зовите. Подскажу.

— Старицкий, — Ерёмин посмотрел на своё отражение в зеркально полированном портсигаре. — Не отвлекайся. Тебе вопрос был задан.

— Я и ответил. Какой вопрос — такой ответ.

— То есть, ты отрицаешь, что вы пытали, а потом выкинули в окно гражданина Великобритании?

Я не стал этого говорить вслух, конечно, но мы его не пытали, только внимательно осмотрели то, что нам показывал Аверин, включая синяк на плече.

А чего следак не упомянул про гранату в кармане? Забыл, держит при себе или вообще не знает про неё?

— А я думал, ты скажешь, что мы его с вертушки скинули, — я усмехнулся. — Или на танковом дуле повесили. Я и такие байки слышал. А ты же говорил, что тот журналист родом из Прибалтики, да? Мужики, — я посмотрел на оперов. — Там нигде не записано, что тот мужик в белых колготках был? Как раз бы тогда подошёл в тот отряд снайпер, о котором столько говорят. А то следователь всё собирает, я уже все армейские байки от него услышал.

— Да ничего там не записано, — смешливый опер хмыкнул.

— За это межнациональную рознь можно приписать, — добавил Ерёмин.

— Не, это ты мне не припишешь.

Следак начал что-то писать, громко сопя носом. А я думал о том, откуда он это знает. Семёнов мне намекнул про одного человека, совершившего самострел. Не знаю, сколько таких в городе, но одного я точно знаю.