Участковый. Книга вторая (СИ) - Барчук Павел - Страница 24

— Не там землю носом роешь, инквизитор. Ищи того, кто сам ищет. Он идёт. Он скоро будет здесь.

Меня будто током ударило. Нечто подобное уже мне говорили. Буквально вчера. Суккуб. Я резко обернулся, однако на том месте, где оставил таксу и вещи, уже ничего и никого не было.

Глава 12

Я возвращался в отдел после поимки таксы-оборотня со странным, двойственным чувством.

С одной стороны это было удовлетворение. Как ни крути, но со своими обязанностями инквизитора я более-менее справляюсь. Вон, уже и беса приструнил, и с призраком разобрался, и суккуба изгнал, и оборотню звездюлей вставил. С другой стороны — упорно крутилось в голове тревожное предупреждение, брошенное мне вдогонку спекулянтом.

«Он идёт. Он скоро будет здесь».

Фраза, идентичная той, что произнес перед изгнанием суккуб. Два независимых источника твердят об одном и том же. Звоночек? А то! Это очень мало похоже на совпадение. Такое чувство, будто прямо за моей спиной сгущается тень, но я не могу пока понять, чья. А главное — зачем? Кто этот загадочный ОН? Что ему надо?

Семёнов, немного опечаленный упущенным фарцовщиком, но довольный хоть каким-то трофеем в виде рюкзака, догнал меня возле отдела.

— Что там? Ты проверил? — Спросил старлей на ходу.

— Нет. Когда и где?

Вообще, конечно, все я проверил. Более того, убедился, что из рюкзака загадочным образом испарился тот самый платок с блестящими предметами, который мы с Семеновым видели возле ног оборотня на рынке.

Теперь внутри лежали только старые штаны с разодранными коленками, насквозь пропитавшиеся по́том, и два куска хозяйственного мыла. Так понимаю, спекулянт, прежде чем привести себя в божеский вид и убежать, прихватил самое ценное с собой. Правда, не понимаю, когда он успел это сделать. Слишком мало было времени. Ловкость рук, ё-моё.

Но, если рассуждать здраво, так даже лучше. Оборотень больше не сунется на рынок, значит, считай, факт нарушения закона ликвидирован. А вот пальчики, которые могли бы найти, да и сами предметы, среди которых, скорее всего, были те самые крестики или нечто подобное, — это потенциальная проблема. Нам оно надо? Нам оно не надо. А то, чего доброго, выйдут на этого оборотня недоделанного и придется изворачиваться, чтоб его вытащить.

— Ну ты вообще… — Протянул Семёнов.

Он взял рюкзак из моих рук, заглянул внутрь. Однако тут же отпрянул, сморщив нос. Запах старых треников, смешанный с ароматом хозяйственного мыла, бил по обонянию как пудовая кувалда.

— Вот ведь гад… И что нам с этим делать? — Старлей посмотрел на меня вопросительно, а потом, махнув рукой, сам же ответил. — Да ни хрена мы с этим не сделаем. Относи в вещдоки. Не выбрасывать же. А я пока рапорт составлю.

Мы с Семёновым вошли в отдел и сразу двинулись в разные стороны. Он — к кабинету, я — на поиски комнаты для хранения вещдоков.

Нужное мне помещение располагалась в самом конце длинного коридора на первом этаже. Это оказалась небольшая комната, заставленная стеллажами до самого потолка. Стеллажи, в свою очередь, были завалены картонными коробками с описью, прикрепленной к боковой стенке.

На некоторых, пожелтевших от времени, листах даты стояли едва ли не эпохи «правления» Никиты Сергеевича Хрущева.

За ветхой деревянной «конторкой», отгораживающей святая святых от посетителей, восседала Клавдия Степановна — живой памятник самой себе.

Пожилая, с седыми пучками волос, торчащими во все стороны, в очках с такими толстыми линзами, что ее глаза казались двумя огромными мутными озерами, эта особа выглядела, прямо скажем, не как сотрудник милиции, а как пенсионерка, случайно ошибшаяся дверью.

Однако, Семёнов меня предупредил, что ее безобидный образ это — иллюзия. Приманка для наивных сотрудников, еще не имевших возможности столкнуться с отвратительным характером Клавдии Степановны.

— Она помнит первого начальника отдела и знает, где находится каждый написанный за последние тридцать лет протокол. Это не женщина. Это –цербер. Несмотря на скромную должность, с ней лучше не связываться, — сказал мне Виктор, прежде чем уйти в кабинет.

Теперь я стоял напротив этого Цербера и, наверное, понимал, о чем говорил старлей.

— Сдавать? — буркнула она, даже не глянув в мою сторону. Взгляда не оторвала от толстой амбарной книги, в которую что-то записывала каллиграфическим почерком.

— Рюкзак. По делу о спекуляции, — ответил я, протягивая ношу.

Клавдия Степановна медленно, с театральным вздохом, подняла голову. Ее взгляд скользнул по рюкзаку, потом по мне.

— Опись содержимого есть? — спросила она, растягивая слова так, будто каждое из них вязкой смолой сковывало ее челюсть.

— Нет…Но там только старые штаны и мыло.

— Без описи не приму, — отрезала Клавдия Степановна, снова опуская взгляд к книге. — Составьте. По надлежащей форме. Заверьте у следователя. Потом приходите.

Я почувствовал, как во мне закипает знакомая еще по прошлой жизни ярость, которую всегда испытывал, сталкиваясь с бюрократической машиной.

— Клавдия Степановна, — начал я тихим, вкрадчивым голосом, стараясь не перейти на более жесткую манеру внсти разговор. — Еще раз. В рюкзаке лежат старые, порванные, воняющие черт знает чем штаны и два куска хозяйственного мыла. Понимаете? Все. Больше там нет НИ-ЧЕР-ТА!

Все-таки я не выдержал. К концу мой голос немного набрал децибелов и утратил вкрадчивую вежливость.

Клавдия Степановна отодвинула в сторону свою толстую книгу для записей, сложила пальцы рук «домиком», а потом наимерзейшим голосом заявила:

— Молодой человек, не знаю, как у вас там, в вашей Москве, а у нас тут — порядок. Без описи, заверенной надлежащим образом, никаких вещдоков. Это вам не на рынке картошку покупать. Будьте добры работать соответственно установленным правилам.

Понимая, что спор бесполезен, я сдержал матерные слова, рвущиеся наружу, взял рюкзак и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Хотя, на самом деле, мне этой дверью хотелось долбануть так, чтоб вся штукатурка с потолка осыпалась на голову Клавдии Степановне.

Мысленно уже составлял эту чертову опись, предвкушая, с каким наслаждением Сериков будет ее «заверять». Хотя, кто его знает, может, в своем новом, просветленном состоянии он поведет себя тоже по-новому. Интересно, как долго продлиться действие банных ведьминых процедур?

Прямой наводкой двинулся к кабинету участковых, но перед самой дверью остановился. Причина была достаточно проста. Я услышал взволнованный, почти истеричный голос Капустина, доносившийся из-за не до конца прикрытой створки.

— … понимаю, понимаю! — едва не плакал капитан. — Я исправлюсь! Я обязательно его найду! Я обыщу все! Прошу, дайте мне еще шанс! Это непростительная оплошность, я знаю! Только не отзывайте обратно. Дайте шанс исправить ошибку.

Я нахмурился. Капустин говорил так, будто признавался в государственной измене, а не в служебном промахе. Кому он мог докладывать с таким подобострастием? Семенову? Вряд ли. Полковнику Безралостному? Тот вызвал бы к себе.

Я тихонечко толкнул дверь, увеличивая зазор между деревянным полотном и дверным косяком, а затем заглянул в щель. Капустин стоял посреди кабинета спиной ко мне. Его плечи были напряжены, смотрел старший участковый в сторону окна, распахнутого настежь.

— Я не подведу! — продолжал умолять невидимого собеседника капитан. — Он должен быть здесь, я его никому не отдавал! Просто… просто кто-то мог взять по недоразумению. Но вы не переживайте. Все сделаю, чтоб найти.

А потом произошло нечто максимально странное и невероятное. Капустин вдруг с громким стоном бухнулся на колени и трижды со всей дури долбанулся лбом о пол. Пожалуй, если бы капитан внезапно разделся до гола и сообщил, что он гуманоид с планеты Альфа-Центавра, я был бы удивлен в меньшей степени.

Благодаря этим странным манипуляциям, когда старший участковый с тихим подвыванием хреначился лбом о линолеум, я, наконец смог полностью разглядеть окно.