Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара - Страница 63

Мне следовало это знать. Спор разгорелся так быстро и стал настолько жарким, что я не могла произнести ни слова. Вполне очевидно, что оба были настроены и готовы.

– Больше некому сыграть эту роль! – настаивала Нефрет.

– Ошибаешься, – сказал Рамзес.

– Никакая «симпатичная малютка-египтянка» не способна это сыграть! Она примется хихикать, пропустит реплику или…

– Я не имею в виду симпатичную малютку-египтянку...

– И тётя Амелия тоже не подойдёт. Она должна участвовать; её отсутствие заметят. Ты можешь сказать им, что мне нездоровится или…

– Нет, не матушка. Я.

Я, вероятно, могла бы заставить других услышать себя, но полностью лишилась дара речи – как и Нефрет. Рамзесу, во всяком случае, удалось заставить её замолчать; рот оставался открытым, но в течение нескольких секунд раздавались только булькающие звуки. Я боялась, что Нефрет рассмеётся – искушение было незаурядным – но она выбрала другую, гораздо более разрушительную форму насмешки. Осмотрев сына с головы до ног, она сказала:

– Тебе придётся сбрить усы.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я думал об этом, – ответил Рамзес.

– И готов принести жертву? Как трогательно! Нет, Рамзес, дорогой, ни в коем случае. Это красивые усы, и тебе, должно быть, потребовалось много времени, чтобы отрастить их.

– Вот что, Нефрет… – начала я.

– Но, тётя Амелия! – Нефрет повернулась ко мне. – Рамзеса ни за что на свете не перепутаешь с девушкой, даже в плотной вуали, без усов и в глубокой тени. Он… э-э… – Она сдавленно рассмеялась. – Он – не той формы!

Ночные тени ползли по восточному небу, и робкие звёзды сияли в сгущающейся синеве. Рамзес сидел на парапете в своей любимой позе, прислонившись спиной к одной из колонн и вытянув длинные ноги. Сумерки размыли его очертания, но истинность возражений Нефрет была очевидна. До того как...

Не знаю, как он это устроил, но мне, к сожалению, было известно, что навыки Рамзеса в искусстве маскировки не ограничивались накладными бородами и другими очевидными предметами того же рода. Изменение было настолько незначительным, что его невозможно было определить, но внезапно его силуэт смягчился, а длинные прямые конечности приобрели изогнутые очертания.

– Я хотел, чтобы меня увидели полулежащим, – сообщил Рамзес. – В сладострастной позе.

Нефрет пробормотала с невольным восхищением:

– Да, ты мог бы справиться. Но зачем так беспокоиться, когда я...

– Хватит, – перебила я. – Ни один из вас не будет играть принцессу. Я выбрала для этой роли идеального человека.

Меня осенило мгновенно, как зачастую озаряют подобные вдохновения – хотя полагаю, что знаток психологии назвал бы их результатом бессознательного мышления, внезапно поднимающегося на поверхность разума. Так как мне требовалось время подумать, прежде чем что-то предпринять, я отказалась отвечать на полные любопытства вопросы, которыми меня забросали дети.

– Я объясню позже, – заверила я. – Уже поздно, и Нефрет не успела рассказать нам о своём разговоре с полковником.

Али пришёл позвать нас на ужин. Стол украсил прекрасный букет из роз, резеды и других цветов. Я предположила, что его прислал кто-то из наших друзей; мне часто оказывали знаки внимания такого рода.

В конце концов, как призналась Нефрет, она мало что могла нам сообщить. Самая интересная новость заключалась в том, что Беллингемы больше не жили в отеле. Сайрус предложил им воспользоваться своей дахабией, «Долиной Царей».

В этом не было ничего необычного. Сайрус часто совершал такой щедрый и открытый жест. Он вечно приглашал кого-нибудь остаться с ним в «Замке», потому что был самым гостеприимным из людей и любил компанию. Дахабия большую часть времени оставалась пустой, но, как это было типично для Сайруса, команда и персонал сохранялись и щедро оплачивались.

Однако это были не те новости, которые я хотела узнать. «Долина Царей» пришвартована на Западном берегу. Место оказалось не таким безопасным, как Луксор с его яркими огнями и толпами туристов.

Нефрет пришлось признать, что она очень мало узнала о трагических событиях пятилетнего прошлого.

– Вряд ли можно допрашивать вдовца, потерявшего близкого человека, о смерти его жены, особенно если этот вдовец занят поиском другой.

Эмерсон уронил нож.

– Что ты сказала?

– Я знаю эти признаки, – холодно бросила Нефрет. – Не считайте меня тщеславной; его больше заботило желание узнать о моём происхождении и прошлом, чем необходимость отвешивать мне комплименты, хотя и без них тоже не обошлось. Он спрашивал о дедушке, о родственниках со стороны матери, и засыпал меня вопросами о тех воображаемых миссионерах, которые, по его мнению, отвечали за моё воспитание в юности[193].

Она остановилась, чтобы взять кусок цыплёнка. Рамзес заметил:

– Судя по всему, он уже изучил твою историю.

Нефрет сглотнула.

– Естественно. Всем в Луксоре известна эта история, поэтому ему не составило труда узнать.

– Никто никогда не подвергал сомнению нашу выдумку о добрых миссионерах, – встревожилась я, поскольку старалась скрыть истинную историю первых тринадцати лет жизни Нефрет.

– Он не сомневался в этом. Он только хотел убедиться, что я всё ещё девственница.

У Давида перехватило дыхание. Рамзес моргнул. Стакан выпал из руки, и его содержимое разлилось по скатерти. Нефрет печально улыбнулась мне.

– О Боже, я и забыла. Это одно из слов, которые мне не следует использовать, кроме как в церкви. Уверяю вас, он выразился гораздо более деликатно.

Единственным человеком, чьё лицо нисколько не изменилось, остался Эмерсон. С тех пор, как Нефрет начала свой рассказ, оно застыло, будто маска мумии. Зашевелились только его губы.

– Деликатно… – повторил он.

– Эмерсон, держи себя в руках, – взволнованно вмешалась я. – Уверена, что этот человек не сделал ничего, чтобы оправдать твой отцовский гнев. Подобное необоснованное самомнение не редкость для вашего пола. Он не первый; ты же помнишь достопочтенного мистера Диллингхёрста, лорда Синклера и графа де ла Шифонье и…

– Не могу себе представить, – протянул Эмерсон, – почему вы думаете, что я вот-вот выйду из себя.

Он поднялся. Он наклонился вперёд. Он вытащил цветы из вазы и поднёс их к открытому окну. Медленно и методично он сорвал головки бедных красивых цветов с мокрых стеблей и выбросил их в ночь.

– О, – только и сказала я.

– Совершенно верно, – согласился Эмерсон. – А теперь, мои дорогие, нам лучше приготовиться к отъезду. Полагаю, Пибоди, вы с Нефрет захотите переодеться.

– И ты.

– Я полностью одет и относительно чист, – ответил Эмерсон, усаживаясь на своё место. – Собирайтесь, мои дорогие. Если тебе понадобится помощь с пуговицами, позови меня, Пибоди. Рамзес, я хотел бы поговорить с тобой и Давидом.

Когда Эмерсон ревёт, мы все его игнорируем. Когда он говорит таким тоном, разумнее всего немедленно повиноваться. В кротком безмолвии Нефрет вышла из комнаты. Я последовала за ней, а мальчики, повинуясь жесту Эмерсона, придвинули свои стулья поближе к нему.

Салфетки они оставили на своих местах. Проходя мимо, я увидела на одной из них небольшое малиновое пятно. Рамзес не просто моргнул. То ли ногти, то ли столовый прибор вонзились достаточно глубоко, чтобы проткнуть ладонь.

ГЛАВА 10

НАДЕЮСЬ, ТЕРПЕНИЕ МОЖНО

ПРИЧИСЛИТЬ К МОИМ ДОБРОДЕТЕЛЯМ.

НО НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ,

КОГДА ПРОМЕДЛЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ДАЁТ,

НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ.

К тому времени, как Эмерсон, хлопнув дверью, ввалился в нашу комнату, я уже закончила с пуговицами. Его чрезмерное спокойствие совсем не понравилось мне.