Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара - Страница 18

Итак, мы с друзьями устроили небольшой праздник в салоне. Сначала было очень оживлённо, все говорили одновременно. Дауд хотел знать об Эвелине и Уолтере, которыми искренне восхищался; Селим хвастался здоровьем, красотой и умом своих детей (по моему мнению, у него их было слишком много для человека, которому ещё не исполнилось двадцати, но таков арабский образ жизни); Давид рассказал деду (без сомнения, тщательно взвешивая слова) о летних приключениях в селении шейха Мохаммеда; Эмерсон расспрашивал о гробнице и последних деяниях трудолюбивых грабителей гробниц из Гурнеха.

Затем группы распались и сформировались заново. Я заметила, что Селим ушёл в угол с Давидом и Рамзесом, и по приглушённому смеху и низким голосам пришла к выводу, что на очереди ещё одна, полная версия летних приключений.

Абдулла уселся рядом со мной на диване. Некоторое время мы сидели в дружеском молчании. По мере того, как сгущалась темнота, рассеянный свет ближайшей лампы смягчал его суровое лицо, и я подумала: как странно, что я чувствую себя так непринуждённо с человеком, настолько отличным от меня во всех отношениях – по полу, возрасту, религии, национальности и культуре. В памяти ожил презрительный вопрос, заданный им в тот первый сезон в Египте: «Что это за женщина, которая доставляет нам столько хлопот?» За прошедшие годы он доставил мне массу хлопот, рискуя своей жизнью не один, а множество раз; и моё первоначальное недоверие к нему превратилось в глубокое уважение и искреннюю привязанность.

Я не знала, сколько лет Абдулле. Борода, начинавшая седеть, когда мы впервые встретились, теперь стала снежно-белой, а высокое тело было уже не таким стройным, как раньше. Эмерсон несколько раз пытался убедить его уйти на покой, но у него не хватило духу настаивать. Абдулла гордился своим положением, и не без оснований. Он был самым опытным реисом в Египте, и я не сомневалась, что он мог бы провести археологические раскопки более компетентно, чем многие из самопровозглашённых египтологов, которые слонялись там и сям.

Абдулла наблюдал за молодёжью. К ним присоединилась Нефрет, её медно-золотая головка была в центре внимания юношей.

– Он стал прекрасным человеком, – мягко произнёс Абдулла. – Они будут хорошей парой, он и Нур Мисур.

«Свет Египта» – так прозвали Нефрет. В какой-то момент мне показалось, что местоимение мужского рода относится к Давиду. Когда я поняла, кого на самом деле Абдулла имел в виду, то была потрясена не меньше.

– Рамзес и Нефрет? Почему ты так решил, Абдулла, чёрт возьми?

Абдулла искоса взглянул на меня.

– Этого не было в твоих мыслях, Ситт Хаким[81], или в мыслях Отца Проклятий? Ну что ж, да будет так, как велит Аллах.

– Без сомнения, – сухо бросила я. – Давид тоже прекрасный молодой человек, Абдулла. Мы все им очень гордимся.

– Да. Меня утешает мысль, что он займёт моё место, когда я стану слишком стар, чтобы работать на Отца Проклятий.

Ещё одно потрясение! Мы хотели выучить Давида на египтолога; он был талантливым художником с высоким интеллектом – слишком высоким, чтобы тратить его на должность бригадира рабочих. Обсуждал ли Эмерсон наши планы с Абдуллой? Конечно, должен был. Однако Эмерсон полагал: нет необходимости говорить людям о своих планах, поскольку им всё равно придётся воплощать эти планы в жизнь.

– Но, – начала я, – это несправедливо по отношению к Дауду, Селиму и остальным – поставить над ними мальчика намного моложе, без их опыта…

– Они будут подчиняться моему приказу. Давиду известно то, чего они не знают. Он будет… – Абдулла сделал паузу, а затем неохотно продолжил: – Когда-нибудь он будет почти так же хорош, как я.

Вечеринка продолжалась довольно долго. Я знала, что сегодня ночью мы не сойдём на берег, поэтому приказала повару приготовить еду для большой группы. После того, как люди отправились обратно в Гурнех, а мы удалились в свои каюты, я передала Эмерсону слова Абдуллы о Давиде.

– Чёрт побери, – выругался Эмерсон, швыряя только что снятый ботинок в стену.

– Ругань не поможет, Эмерсон. Ты должен поговорить с ним. Уверена, он был бы рад видеть, как его внук покоряет мир.

– Ты не понимаешь. – Эмерсон швырнул второй ботинок рядом с первым. – В мире Абдуллы его положение – самое высокое, самое гордое, чего способен достичь человек. Как он может признать, что безбородый мальчик, его собственный внук, станет его начальником?

– Это очень умно с твоей стороны, Эмерсон, – удивилась я. – В психологическом плане…

– Не произноси это слово, Амелия. Ты же знаешь, как я его ненавижу! Это не психология, а просто здравый смысл. Я поговорю с ним снова, обещаю. – Эмерсон встал, потянулся и зевнул. Золотые пальцы света, вырывавшегося из лампы, ласкали бугрившиеся мышцы у него на груди. – Э-э… тебе нужна помощь с…

– Я не хочу беспокоить тебя, дорогой.

– Мне совсем не трудно, Пибоди.

Я не собиралась упоминать другое невероятное предположение Абдуллы, но оно настолько засело в памяти, что я стала злиться. Конечно, не на дорогого старого Абдуллу; браки по договорённости – обычное явление в Египте, и финансовые факторы имеют большее значение, чем чувства причастных молодых людей. Циник может утверждать, что подобные соображения преобладают и в нашем обществе, и, вероятно, циник будет прав. Немногие любящие мамы посчитают какую-либо уловку безнравственной, если она поможет их сыновьям вступить в «хороший» брак. Неужели мир так думает обо мне – что я храню Нефрет, наследницу лорда Блэктауэра, для моего сына?

К счастью, на помощь мне пришло моё всем известное чувство юмора, прежде чем я полностью потеряла самообладание. «Говорят? Кто говорит? Пусть говорят!» Никогда бы подобной презренной схеме не нашлось места в груди Амелии П. Эмерсон! Я была уверена, что такая идея детям даже не приходила в голову. Они были воспитаны как брат и сестра. Как сказал кто-то – возможно, я сама – для романтики нет ничего более разрушительного, чем близость.

Кроме того, они оба были слишком молоды. Ответственный молодой человек даже не думает о женитьбе до того, как ему исполнится 25 лет.

Уж и не знаю, какая особенная психологическая причуда побудила меня спросить:

– Как мужчины называют Рамзеса, Эмерсон?

Эмерсон усмехнулся.

– У него масса прозвищ, Пибоди.

– Ты понимаешь, о чём я. Нефрет – это Нур Мисур, я – Ситт Хаким, а ты – Абу Шитаим. Разве у них нет такого же прозвища для Рамзеса?

Но ответа я не получила, так как на уме у Эмерсона было нечто совершенно другое.

***

Мы встали ещё до рассвета, горя желанием поскорее добраться до дома и приступить к работе. Как обычно, мы завтракали на верхней палубе, наблюдая, как звёзды гаснут, а восточные скалы становятся ярче и меняют спектр отражённых цветов рассвета, от дымно-серого до аметистового и от розового до бледно-серебристо-золотого.

Как обычно, день начался со споров.

Рамзес и Давид (то есть Рамзес) решили, что останутся на борту дахабии в течение всего сезона. Они (я не сомневалась, что Рамзес как следует натаскал Давида) представили серию правдоподобных аргументов. Дом слишком мал для четырёх человек, там нет нужного количества кабинетов. Нет необходимости в дополнительных слугах, поскольку они будут брать еду с собой и убирать свои комнаты, а Хасан и команда большую часть времени проводят на дахабии, и...

И так далее. Всё это было правдой, но не имело ничего общего с настоящими причинами, по которым они выдвинули это предложение.

Как я и ожидала, Эмерсон встал на их сторону. Мужчины всегда стоят друг за друга. Нефрет ещё больше усложнила ситуацию, заявив: если Рамзесу и Давиду разрешат остаться на борту, ей следует предоставить такую же привилегию. Излишне говорить, что я немедленно отвергла эту идею.

– С ума сойти! – выпалила я после того, как Нефрет убежала в свою комнату, чтобы закончить сборы, а мальчики незаметно удалились. – Я начинаю задаваться вопросом, научится ли когда-нибудь эта девица надлежащему поведению цивилизованного человека. Можешь представить себе, какие сплетни начнутся, если я позволю ей остаться здесь с ними без сопровождения? Ночью?