Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара - Страница 11

***

И всё же никто не мог вызвать меньше эмоций, чем миссис Уитни-Джонс. У меня появилось достаточно возможностей узнать о ней больше, пока мы пили чай; по сути дела, недоброжелатели могли бы сказать, что она монополизировала разговор.

Мистер Фрейзер преувеличил её опыт, объясняла она с очаровательной скромностью. Она изучала иероглифы и историю Египта в Университетском колледже в Лондоне, но была всего лишь самой скромной ученицей, и это – её первая поездка в Египет. Как она этого ждала! Как она рада лично познакомиться с людьми, чьей работой так восхищалась! И действительно, она, казалось, была хорошо знакома — не с сенсационными историями, слишком часто заполнявшими английские газеты, а с нашими научными трудами. Особенно бурно она восхваляла монументальную «Историю Египта», принадлежащую перу Эмерсона.

Эмерсон, который предвкушал «утомительный час пустой болтовни со скучными молодыми людьми», был рад вместо этого прочесть лекцию о египтологии и вовсе не собирался позволять кому-либо ещё вставить хоть слово.

Я задавалась вопросом, влюбится ли миссис Уитни-Джонс в Эмерсона. Обычно женщины не оставались равнодушными. Я подумала, что по сравнению с другими она не представляет особой угрозы. Возраст оценить мне не удалось. Лицо – гладкое и без морщин, но густые волосы были испещрены седыми прожилками, расположенными удивительно правильными полосами, как у кошки. Да и сама она напоминала кошку, особенно когда улыбалась: губы изогнуты, а глаза необычного зеленовато-золотого оттенка. Ещё сильнее наводило на мысль о кошке выражение её лица. Нет ничего более самодовольного, чем умиротворённый кот.

Теперь, когда я ближе разглядела Дональда Фрейзера, то поняла, что он тоже изменился, и не в лучшую сторону. Немного потолстел, выглядел дряблым и не в форме. Однако сохранял отличное расположение духа и с большим интересом следил за беседой между Эмерсоном и его поклонницей – ещё одно изменение, поскольку Дональд никогда не имел склонности к интеллектуальному развитию.

У молодых людей сохранялся пустой, терпеливый взгляд детей, которых заставили присутствовать на общественном мероприятии для взрослых, и они считают секунды до его окончания. Рамзес всё время поглядывал на Энид. Невозмутимое выражение его лица не давало мне ключа к его мыслям, но я задавалась вопросом, был ли он, как и я, поражён её изменившимся взором.

И только когда мы уже собирались расстаться, произошло что-то необычное. Дональд первым завёл разговор на эту тему:

– В этом сезоне вы займётесь поисками гробниц в Долине Царей, профессор?

– Не совсем, – ответил Эмерсон.

– Значит, в Долине Цариц[62]?

Его настойчивость показалась мне необычной. Ещё более странным было то, как Энид смотрела на него – как кошка на мышиную нору.

– Я не знаю, что вас оскорбляет, – довольно любезно произнёс Эмерсон. – Мы будем работать в Царской Долине[63], но если вы надеетесь оказаться свидетелем сенсационного открытия, мистер Фрейзер, вам придётся составить компанию другому египтологу. Гробницы, которые я собираюсь исследовать, всем известны, и ни для кого не представляют интереса, кроме учёных.

– Тогда зачем с ними возиться? – не унимался Дональд. – Безусловно, вам лучше найти новую, неизвестную гробницу – могилу королевы или принцессы.

– Нет, Дональд, вы не должны читать лекции профессору, – воскликнула миссис Уитни-Джонс. – Он, знаете ли, авторитет.

– Да, конечно. Но...

– Господи, как поздно, – перебила миссис Уитни-Джонс. – Мы не смеем больше задерживать вас. Давно уже я не получала такого удовольствия!

Энид говорила очень мало. Теперь она пробормотала:

– Но это же не прощание, верно? Конечно, мы ещё встретимся – в Луксоре, если не здесь, не в Каире?

Я выразилась – не совсем правдиво – что надеюсь, так оно и будет, и после дальнейшего обмена любезностями миссис Уитни-Джонс крепко взяла Дональда за руку и увела его.

Энид задержалась, натягивая перчатки.

– Через несколько дней мы уезжаем в Луксор, – прошептала она. – Будет ли у меня возможность увидеть вас… поговорить с вами наедине… прежде...

Эмерсон крепко взял меня за руку.

– Мы уезжаем завтра, – заявил он.

Я впервые услышала об этом, и поскольку восприняла его заявление не как констатацию факта, а как одну из тщетных попыток Эмерсона помешать мне «вмешиваться в чужие дела» (ему очень нравится так выражаться), проигнорировала его.

– Ты идёшь, Энид? – позвал её Дональд, который остановился и оглянулся; но моё интуитивное внутреннее чувство, редко подводящее меня, подсказало, что инициатива исходила не от мужчины, а от приятной, безобидной на вид женщины, скромно прижимавшейся к его руке.

На лице Энид снова появилось выражение отвращения и отчаяния.

– Значит, в Луксоре, – прошептала она. – Пожалуйста! Прошу вас, Амелия.

– Энид! – повторил Дональд.

– Идите, – прошептала я в ответ. – Увидимся в Луксоре.

– Нет, не увидимся, – возразил Эмерсон, когда Энид медленно удалилась, чтобы присоединиться к своим компаньонам.

– Она в глубоком горе, Эмерсон. Мы в долгу перед старым другом…

– Нет, не в долгу. – Он вынул часы из кармана. – Во сколько у тебя этот проклятый званый ужин? Мы опоздаем, если ты не перестанешь спорить и не будешь торопиться.

***

Нам не пришлось бы так спешить, если бы Эмерсон согласился с моим предложением снять номера в отеле на несколько дней. Он ненавидел фешенебельные отели и, как зачастую напоминал мне, купил дахабию, чтобы избежать необходимости останавливаться в «Шепарде» или «Континентале». В тот вечер для ужина я выбрала последнее заведение. Хотя «Шепард» всегда останется моим любимым отелем, как по сентиментальным, так и по практическим причинам, «Континенталь» был новее и недавно приобрёл швейцарского повара с высочайшей репутацией.

Нефрет тоже проголосовала за дахабию.

– В отеле ты всегда заставляешь меня носить шляпу и тесные туфли, – заявила она. – И там полно скучных людей, которые хотят говорить со мной о скучных вещах, и ты не позволяешь мне грубить им.

– Конечно, нет, – согласилась я, притворяясь шокированной. Втайне я радовалась, что Нефрет находила большинство молодых людей, которых встречала, скучными. Она была очень богатой молодой женщиной, а также очень красивой молодой женщиной, поэтому неудивительно, что за ней всегда следовала вереница поклонников. В большинстве своём – благовоспитанных бездельников, интересовавшихся только спортом и легкомысленным времяпрепровождением, так что Нефрет их привлекала по неправильным причинам – богатству и красоте. Она заслуживала неизмеримо большего, и я была абсолютно уверена, что она не должна выходить замуж, пока не найдёт мужчину, достойного её – мужчину, который разделит её интересы и будет уважать её характер, который полюбит её за ум и независимость, чувствительный характер и находчивость; мужчину – человека чести, интеллектуала; и, конечно, не лишённого физических достоинств, способных привлечь красивую молодую женщину. Короче – такой мужчина, как Эмерсон!

Благодаря упорству этого достойного восхищения, но раздражающего человека, нам пришлось вернуться на дахабию, чтобы переодеться. Когда наша компания собралась на палубе, Эмерсон выглядел довольно приветливо, поскольку я ослабила своё требование носить вечерний наряд, который он ненавидит. После того, как Рамзес втиснулся в свой прошлогодний вечерний костюм настолько, насколько это было возможно (не переставая возмущённо бормотать), мне пришлось согласиться, что одежда действительно слишком мала. Был заказан и готовился новый гардероб, но единственное, что мы смогли найти из готового платья – это твидовый костюм, похожий на костюм Давида. Золотисто-коричневая кожа Нефрет оттенялась белым шифоновым платьем, щедро отделанным клюнийскими кружевами[64] и хрустальными бусинами, и я считаю, что моё собственное платье из малинового атласа не умаляло в целом впечатляющего внешнего вида нашей семьи.