Ненормальный практик 6 (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 45

— Ты куда пропадал⁈

— В туалет, — коротко отвечаю, продолжая стрелять.

— Вообще оборзел! — тот от моей наглости даже расхохотался.

Продолжаю стрелять. Цель. Выстрел. Попадание. Перезарядка. Повтор.

Снова.

Снова.

Снова и снова.

Наконец, британцы откатываться. Снова организованно, под прикрытием стрелков. Отходят. Перестраиваются.

Вторая волна отбита.

Наш взвод ещё меньше. Всего восемнадцать человек. Половина погибла.

— Собрать… раненых, — хрипит Олаф. Голос севший, измотанный. — Медикам… передать. Мёртвых… сложить.

Помогаю.

Нахожу выживших, тащу на себе в тыл. Нахожу мёртвых, закрываю глаза тем, у кого открыты, складываю в сторону.

Работаю механически. Разум отключён. Кажется, из-за постоянной концентрации и сам подустал. Но делаю свою работу.

Короткая передышка. Ем хлеб. Пью воду из фляги. Проверяю арбалет — работает, тетива цела. Смотрю на небо. Ещё час и стемнеет.

Но британцы не стали ждать темноты.

Пошли в третью атаку. Вероятно, последнюю за сегодня. Бросили двадцать тысяч, если не больше. Пытаются сломить нашу оборону до наступления ночи.

Снова ревут рога. Бьют барабаны. Разносятся боевые кличи.

И снова ад.

Артиллерия лупит без остановки. Летят, не переставая, снаряды.

Взрывы.

Взрывы, взрывы. Земля дрожит, воздух воет.

Лучники поливают друг друга без передышки. Стрел так много, что темнеет небо.

— Прикрыться!

Контурщики держат барьеры изо всех сил, но стрел слишком много. Щиты мигают, перегружаются, падают. Практики выдыхаются.

— Барьер падает!

— Держи! Ещё немного!

— Не могу бля… Сил нет…

Рукопашная идёт по всей линии фронта. Яростная, безжалостная. Пехота дерётся насмерть, но наглые, упорные британцы прорываются в нескольких местах. Тут же бросают резерв на затык брешей.

— Третий батальон, вперёд!

— Закрыть прорыв на левом фланге!

— Не дать им пройти!

Снова крики. Снова стоны. Снова боль и смерть. Люди убивают друг друга со звериной яростью. Без благородства, без чести. Кто под руку попадёт. Главное — убить и не быть убитым.

— За Империю, сука!

— За Королеву, блядь!

— Не отступать! Стоять до конца!

— Прорываются мрази!

— Режьте их козлов!

Я же стреляю. Болты кончились давно. Использую подобранные стрелы. Имперские, британские, давно похер. Хер знает чей лук в руках. Стреляю. Снова. Снова. И снова. Сам уклоняюсь от стрел. Стал приоритетной целью. Уже семеро стрелков целенаправленно устраивали на меня охоту. Все семеро мертвы.

Британский лейтенант командует прорывом. Убираю его. Стрела в шею. Падает.

Практик создаёт барьер. Убираю.

Знаменосец поднимает упавшее знамя, пытается вдохновить товарищей. Пошёл нахер. Выстрел. Падает на знамя.

Стрелы кончаются. Все. Больше нет. Вокруг только мёртвецы, у них я всё уже подобрал, использовал.

Взвод… взвод теперь можно назвать десятком.

Только что прибежавший лучник с колчаном, полным стрел, не успевает приложить стрелу, как получает болт в сердце. Тук. И упал. Как и его лук вместе с рассыпавшимися по снегу стрелами. Подбираю.

Двое с седьмого уже каким-то образом сместились к нам. Оба прикрывают друг друга. Эфирный снаряд падает прям меж ними. Взрыв. Оба исчезают во вспышке эфира.

— Твою мать! Ваську и Гришу разнесло!

— Не смотри, блядь! Стреляй!

Лизка с Олафом держат щиты. Потные, мокрые, все в чужой крови.

— Держаться! — орёт та. — Ещё немного! Ещё немного!

Олаф рядом с ней поднимает чей-то меч, колет британцу в бедро.

— Не отступать! — рычит он. — Не отходить!

Британцы тоже бьются с отчаянием обречённых. Понимают — это последняя атака сегодня. Если не прорвут сейчас, придётся отступать и повторять завтра. А завтра имперцы подтянут свежие силы. Сейчас или никогда.

А потому давят, давят, давят всей массой. Не только в нашем секторе. Повсюду.

Где-то справа слышу крик:

— Прорвались! Они прорвали первую линию!

— Резерв! Нужен резерв!

— Держать! Любой ценой держать!

Поворачиваю голову. Вижу, как в трёхстах метрах справа британцы проломили участок обороны. Хлынули во вторую линию. Имперские резервы бросаются затыкать брешь. Завязывается схватка. Критический момент. Если прорвут там — покатится гребанное домино. Другие участки не выдержат. Оборона рухнет. Выцеливаю самых ретивых бритов. Первый. Минус. Второй. Минус. Третий. Четвёртый. Пятый. И их маленький очаг так и не разгорелся в бушующее пламя. Вовремя его погасил. Подоспел и резерв. Британцев отбрасывают, оттесняют назад.

И затрубили рога.

Протяжные, усталые.

— Возвращаемся на позиции!

— Отход! Организованный отход!

Британцы отходят. Стемнело. Они не успели. Не смогли. На сегодня конечно же.

Медленно, с боем, под прикрытием своих стрелков они отступают. Последние отряды отходят, не поворачиваясь спиной, готовые отразить преследование. Но преследования нет. Имперцы не двигаются с позиций. Все измотаны до предела. Все хотят одного — чтобы это, наконец, кончилось хотя бы на сегодня.

Бой затихает.

Перестрелка прекращается. В темноте не видно целей, стрелять бессмысленно. Последние британцы отступают за пределы досягаемости и исчезают в снежной мгле.

Кругом лишь одно — тишина.

Странная, оглушающая после многочасового грохота. В ушах до сих пор звенит, не переставая. Башка гудит. Тело ноет от усталости. Стою, тяжело дышу, смотрю вокруг. И всё что вижу — лишь кошмар. Тысячи тел разбросаны на снегу. Имперцы, британцы, все смешались в одну мёртвую массу. Воронки от эфирных снарядов зияют чёрными дырами, десятки, сотни ям, заполненных снегом, кровью и плотью. Лужи крови замерзают на морозе в красный лёд. Повсюду торчат сломанные мечи, древки копий, щиты. Поваленные и растоптанные знамёна. И стрелы. В снегу, в телах, щитах, целый лес тонких древков с оперением.

Сбоку раздаётся громкий голос офицера:

— Собрать раненых! Медики, вперёд! Проверить каждого!

— Мёртвых посчитать! Опознать, если возможно!

— Оружие подобрать! Всё, что годится! Не оставлять британцам!

Слева уже другой командир:

— Второй батальон, держать позицию ещё час! Остальные — организованный отход в лагерь! По взводам! Не разбредаться!

Команды разносятся по всей линии фронта. Армия оживает. Медленно, измождённо, но организованно.

Олаф появляется откуда-то слева, морда серая от усталости, весь в порезах и синяках.

— Шестой взвод! — хрипит он. Голос практически пропал, но всё ещё слышен. — Собраться! Кто может идти — вставайте! Кто ранен — поддержим! Идём в лагерь!

И вот мы — восемь выживших, с трудом поднимаемся. Кто стонет от боли, кто хромает, кто просто стоит, пошатываясь. Но все на ногах. Что уже победа.

— Двигаемся с остальными наёмниками! — продолжает старик Олаф. — Держаться вместе! Не отставать!

Идём. Медленно, очень медленно. Ноги налиты свинцом, спина ноет, руки еле держат луки и арбалеты. Но идём.

Вокруг двигаются другие части. Регулярная пехота отступает строем. Потрёпанным, поредевшим. Слева кавалерия ведёт лошадей пешком — многие животные ранены, хромают, но их берегут, не бросают. Артиллеристы привели яков, дабы оттащить пушки. Везде медики с носилками снуют, подбирают раненых…

…До лагеря около двух километров. В нормальных условиях — полчаса ходьбы. Сейчас же вышло почти на час. Идём колонной, тысячи людей, растянувшихся на сотни метров. Мерцаем эфирными фонарями по всей длине колонны, как светлячки в темноте.

Иду-бреду, вокруг разговоры. Наёмники делятся впечатлениями, эмоциями, пытаются осмыслить пережитое.

— … думал всё, конец. Британец меч занёс, я уже глаза закрыл. А он вдруг падает, стрела в ухе торчит. До сих пор не знаю, кто стрелял, но если он жив — да хранят его Небеса…

— Везунчик ты, Петя. Мне тоже повезло. Эфирный снаряд в трёх метрах разорвался, меня только ударной волной тряхнуло. А парни рядом… в клочья… пиздец… это… это…