Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 4

Плохо дело, очень плохо. Гришку срочно отыскать надобно, да отправить на Огнёву заимку, покуда я не решу, что же делать дальше.

Подумав немного, я порвал Гришкину записку на несколько частей, уложил обрывки обратно под камень и припорошил травой по краям, чтобы не видно было, что камень трогали. Если в мое отсутствие Гришка снова заявится, то по этим обрывкам он смекнет, что пора трубить отбой.

Напоследок я погасил «лунный маяк» и выглянул за калитку — убедиться, что на улице в этот час никого нет. Затем направился обратно к дому. У самого крыльца остановился. Мне показалось вдруг, что правая ладонь у меня слегка светится в темноте мертвенно-бледным светом. Я недоуменно ее осмотрел, попытался отряхнуть с нее это свечение, полагая, что это налипли на нее какие-то остатки «лунного маяка». Но нет, это не помогло — ладонь продолжала светиться. Свечение не было столь уж явным, и будь сейчас немного светлее, я и не заметил бы ничего, но…

Но мне стало не по себе.

Я с усердием потер ладонь о штаны. Не помогло. А может даже наоборот — свечение слегка усилилось. Тогда я потряс рукой, как делают, когда обожгутся о печь, и, к моему удивлению, это возымело действие. Но не такое, на какое я рассчитывал.

Мертвенное свечение слетело с руки и зависло в воздухе, сохранив форму моей ладони. Я отчетливо видел каждый палец, каждую складочку, даже завитки и узоры на подушечках. Я рассчитывал, что эта странная ладонь быстро рассеется, и даже дунул на нее, чтобы это случилось как можно скорее, но вместо желаемого результата ладонь вдруг… ожила! Она качнулась, сжала пальцы, оставив вытянутым лишь указательный, а затем начертила в воздухе прямо передо мной крест.

Линии этого креста заискрились, мне показалось, что я слышу даже легкое потрескивание, исходящее от этих искр. Внезапно линии продолжились сами собой — вверх на целую сажень, и вниз до земли, а в стороны протянулись так, что теперь и рук не хватило бы, чтобы их охватить.

— Что за чертовщина? — пробормотал я.

Я нарочно сказал это вслух, чтобы слышать собственный голос. Мне почему-то показалось, что от этого будет не столь жутко стоять перед этим странным невероятным крестом, созданным моей же рукой. Но собственный голос показался мне сейчас каким-то незнакомым, низким и хриплым, и от этого сделалось еще более неприятно. Даже в груди похолодело.

А светящийся отпечаток ладони в этот момент помутнел, рассыпался на мириады белых огоньков и превратился в тусклое облачко, которое моментально было рассеяно в ночи.

Но крест продолжал светиться, и чем дольше я смотрел на него, тем отчетливее понимал, что никакой на самом деле это не крест — это был просто крестообразный разрез в пространстве, и стоило мне только лишь отогнуть края, как…

Повинуясь каком-то едва слышному голосу внутри меня, я протянул руки вперед и сделал движение, каким обычно распахивал по утрам занавески на окне в своей комнате.

Я уже знал, что последует за этим. И не ошибся. Пространство разверзлось, открыв моему взору угольно-черный проход в Запределье. А еще миг спустя я увидел, как потекла от самого прохода вглубь таинственной темноты светящаяся «тропа». Это было похоже на большой пылающий клубок ниток, который катится по полу, оставляя за собой такую же пылающую нить. На нее легко можно было ступить и идти сквозь мрак прямиком в точке выхода.

Вот только в этот раз я не задал никакой точки выхода. И потому это клубок в нерешительности замер в нескольких шагах от прохода, дрожа и покачиваясь. Он явно ждал от меня дальнейших указаний.

Именно от меня! Потому что это я открыл проход! Сам!

Я с изумлением посмотрел на свою ладонь. Она больше не светилась. Это была обычная рука обычного человека. Человека, который отныне был сам способен открывать «тайные тропы»!

В несколько нехитрых пасов руками я закрыл проход, стряхнул искры со швов в пространстве на землю и затушил их, протяжно дунув в их сторону.

Я испытывал некий внутренний трепет перед этим неожиданным открытием. Да, отныне я владел ремеслом «тропунов», но я не познал его полностью, да и никто до сих пор не сделал этого. Потому как невозможно постичь бесконечное Запределье полностью. Можно слегка изучить лишь малую ее часть, методом проб и ошибок, да и ошибки эти зачастую могут быть кровавыми.

Но все же это было началом очень большого пути. Я почувствовал, как уровень моей внутренней свободы невообразимо расширился в эту минуту. Мир вокруг меня стал просто колоссальным, раздулся до огромных размеров, и я сам пока еще не видел его границ.

Меня охватило чувство восторга. Восторга от собственной силы, мощи, от той свободы действий, которую я обрел вместе с силой демонов. Она разрасталась во мне постепенно, неторопливо, но неизбежно и неотвратимо, и я понял вдруг, что жажду узнать, каковым же будет следующее ее проявление. А я еще понял, что с нетерпением жду, когда можно будет проверить ее в деле…

Над плечами моими заструилось, сплетаясь световыми прядями, зеленое и красное свечение от моих «эполет», и я поторопился похлопать себя по щекам и до жара в коже растереть лицо, чтобы унять те чувства, что в эту минуту разгорались во мне.

Помогло. Свечение угасло, восторг внутри меня тоже приутих. Окончательно взяв себя в руки, я на всякий случай еще раз нахлопал себе по щекам и только после этого вошел в дом.

Уснуть я не мог еще долго. Руки так и чесались испробовать свое новое умение еще раз, и только осознание того, что шутки с Запредельем могут плохо закончится, останавливало меня от этого. Слишком свежа еще была в памяти картина того, как закрывшийся проход отделяет голову императрицы Марии Николаевны от ее тела. Я даже пытался представить себе, что почувствовала она в это миг, когда бесконечно тонкое лезвие пространства отсекло ей голову вместе с частью плеча.

Вряд ли в первое мгновение она поняла, что случилось. Подумала, наверное, что просто оступилась и упала на землю. Но мозг ее не мог умереть моментально! Хотя бы еще несколько секунд она могла видеть и слушать, и вместе с тем осознавать реальность. Да и ход времени для нее замедлился настолько, что в конечном счете она поняла абсолютно все. Увидела, что никакого тела у нее больше нет, и осознала, что вся она теперь — это только голова с куском плеча, и ничего больше. И успела почувствовать ужас от всего происходящего, от предчувствия собственной смерти, которая произойдет через мгновение. Которая уже произошла!

А потом мир перед ее распахнутыми глазами наполнился красными красками, утонул в алом тумане, и сознание ее помутилось…

А душа? Как же быть с душой? Если голова, отделенная от тела, еще какое-то мгновение способна осознавать себя, способна думать и видеть, то значит и душа находится где-то там же, внутри черепа?

Надо же, а я всегда полагал, что она располагается в человеке где-то чуть выше сердца. Но если бы это было так, то она покинула бы обезглавленное тело где-нибудь в Запределье, и осталась бы метаться там, не упокоенная, на веки вечные.

Но нет — я сам видел, как угасал разум в глазах императрицы. А если бы души в ней уже не было, то и разума никакого я бы там уже не увидел…

С этими мыслями я наконец и уснул.

Гаврила растолкал меня ни свет ни заря. Теплой воды в таз налил, бритву свежезаточенную принес, даже пену мыльную сбил. Но брить меня не стал — брился я завсегда сам, как и батюшка мой покойный. Зеркало и добрая бритва — вот и все, что мне было нужно.

Побрившись и втерев в щеки пригоршню «кельнской воды», я некоторое время думал о том, какой наряд для предстоящей аудиенции мне стоит выбрать. Вряд ли мундир камер-юнкера будет здесь уместен. Почему-то я был уверен, что речь пойдет не о моих дворцовых обязанностях, которые с некоторых пор стали никому не нужны. Даже если бы решено было отменить жалование, которое все камер-юнкеры до сих пор получали из казны, то не стал бы светлейший приглашать меня на аудиенцию, чтобы сообщить об этом. Слишком велика честь!