Моя императрица (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 14

Катерина криво ухмыльнулась, бросив на меня недоверчивый взгляд. Хмыкнула. Затем столь же недоверчиво посмотрела на Фике и подошла к ней. Та тут же подскочила с кресла. Смущенно спрятала яблоко за спину, быстро прожевала то, что у нее оставалось во рту и тяжело проглотила. Широко улыбнулась, глядя на Катерину ясным невинным взором.

И тогда Катерина сказала одну из своих загадочных, одной ей понятных фраз:

— Ну, здравствуй, тезка. Так вот ты какая на самом деле… великая царица…

— Като! — окликнул я ее. — Фике тебе не тезка, ее зовут совсем иначе. Она просто принцесса, причем не так уж и давно. Ее батюшку пожаловали в герцоги лишь для того, чтобы она могла выйти замуж за Великого князя Ульриха… Так что ты ошиблась. Она не царица.

— Здесь — нет, — с прежней загадочностью отозвалась Катерина. — А там, — она неопределенно мотнула головой куда-то вбок, — очень даже да.

И, не отводя глаз от принцессы, поклонилась ей. Фике немного растерялась, но сразу спохватилась и сделала торопливый книксен.

Что ж, знакомство состоялось. Больше ждать было нечего.

— Значит так! — объявил я. — Сейчас мне просто необходимо поспать хотя бы несколько часов. Я не желаю слушать рассказы о том, как мадам Завадская выставила своего сына из дома вместе с его заграничной принцессой. И нечего не хочу знать о тех мирах, где наша Фике вдруг стала великой царицей… Я просто хочу спать, друзья мои! Гаврила, приготовь комнаты для наших гостей. Раздельные!

Я развернулся к притихшей у камина Парашке.

— Прасковья, поможешь принцессе помыться и переодеться ко сну… А сейчас прошу меня извинить, — я двумя пальцами коснулся треуголки, — но я вынужден откланяться, друзья мои.

Уже у лестницы я остановился и вновь обернулся.

— И да — всем покойной ночи. Советую приготовиться — может случиться так, что завтра для вас будет последний день в Санкт-Петербурге…

Глава 7

Поучение юного неофита и срамные болезни сильных мира сего

Как я и предполагал, возвращению Кристофа из заграничной поездки его домашние не сильно-то и обрадовались.

Нет, поначалу, конечно, его встретили едва ли не с восторгом! Папенька то и дело похлопывал по спине и требовал подробного рассказа о всех приключениях в этом вертепе вурдалаков. А маменька так даже слезу пустила.

Но это продолжалось всего пару минут, ровно до того момента, пока Софи Завадская не намекнула брату, что пора бы и представить ту неизвестную молодую особу, которая прибыла вместе с ним. К тому же на одной лошади.

Вот тут Кристоф и смутился. Он прекрасно понимал, что если объяснить всё парой фраз, то вопросов у родных окажется еще больше. А все случившееся с ним в поездке будет выглядеть по меньшей мере предосудительно.

А то! Удалой молодец прибыл в чужую страну, соблазнил невесту тамошнего правителя, а в заключении выкрал ее и увез для собственной услады! Именно так бы все это и выглядело, если бы он рассказал нашу историю в двух словах.

Впрочем, даже если бы он добавил подробностей и не жалел эпитетов, все равно картина от этого сильно не изменилась бы. Как не смотри, а принцесса была чужой невестой. Более того — она была почти Великой княгиней, правительницей той странной земли! Ей ничего не угрожало, а все слухи о шести предыдущих женах князя Ульриха, погибших при странных обстоятельствах, могли быть просто выдумкой.

Как бы то ни было, а с точки зрения Великого князя Сагарского, да и любого здравомыслящего человека, Кристоф Завадский был преступником. Более того — чтобы выкрасть принцессу, он заколол барона Марбаха, ближайшего наперсника Великого князя! Этого сладострастного недотепу, лишившегося одного глаза в поисках удовольствий. А значит, Кристоф был обычным убийцей, и его следовало бы отправить на эшафот.

В общем, неофит мой пустился в долгие и нудные объяснения, которые только усугубили ситуацию. В результате маменька потребовала от него немедленно вернуть девицу прежнему владельцу, а самому запереться в своей комнате и тщательно подумать над собственным поведением.

Папенька на это возразил, что новое путешествие в Сагар вылезет ему в копеечку. К тому же есть большая вероятность, что Кристофа там немедленно казнят, поскольку каждое из преступлений их сына даже в отдельности тянет как минимум на виселицу. А уж в совокупности ему могут назначить четвертование, колесование, сдирание кожи живьем или еще какой-нибудь ужас, который взбредет на оскорбленный ум Великого князя.

Да и девица ничего себе, хорошенькая. С виду дурочка, конечно, и ресницами своими пушистыми машет совсем по-коровьи, но это скорее всего от непонимания языка. Зато зубы вон какие белые да крепкие! А если приглядеться, то и фигура у нее ладная, такая нарожать им может штук пять внуков, а то и шесть, пока не сгорит от горячки родильной. Но ведь не все же сгорают! Многие выживают, и живут себе потом припеваючи…

Заслышав про внуков, мадам Завадская немного успокоилась, и даже обошла вокруг принцессы, оценивая ее уже с другой точки зрения. Но быстро опомнилась, встрепенулась и заявила, что ее желание иметь внуков не настолько сильно, чтобы смириться с тем, что на их роду отныне и навсегда теперь будет сиять несмываемое пятно позора.

Папенька ей возразил, что это смотря с какой стороны посмотреть. Девица сия может и будет выглядеть в глазах двора порочной, но зато сын их Кристоф для многих предстанет совсем в новом свете. Эдаким рыцарем, совершающим подвиги по имя прекрасной дамы. А девицу потом и поменять можно, когда страсти поутихнут.

Тут уже возмутился сам Кристоф. Он заявил, что менять девицу не позволит, и вообще не понимает, как можно использовать слово «поменять» в отношении благородной дамы. Он мог бы понять, если бы речь шла о какой-нибудь крестьянке или же о колесе от телеги, но о своей невесте он так говорить никому не разрешает.

Тут и сестрица влезла, спросила не ко времени, как же братец на этой немке жениться собрался, ежели она совсем другой веры и по-нашему не бельмеса. Кристоф возразил, что вот веру как раз можно и поменять. Что в любой ближайшей церкви принцессу окрестить можно сызнова по православному обычаю. А что касается языка, то Фике оказалась весьма способной ученицей, а если возникнут какие-то трудности, то с ней вполне можно изъясняться и по-французски.

Фике понимала, что в эти минуты обсуждается ее будущее, и потому натянула на лицо свою самую дружелюбную улыбку и заявила на сносном русском:

— Я уметь плавать как рыба!

— Молодец! — сразу же похвалил ее папенька. — Но это нам не пригодится…

В общем, слово за слово, все переругались. Софи Завадская заявила, что не желает, чтобы на нее пала хоть малейшая тень из-за всех этих сомнительных событий. И еще заявила, что ее горячо почитаемый жених, лейб-гвардии майор Архаров, вряд ли оценит действия Кристофа. И если они хоть как-то поспособствуют тому, чтобы расстроить ее свадьбу, то она лично убьет своего братца, лично убьет его немку и еще кого-нибудь, кто попадется ей в тот момент под руку.

Кристоф в ответ ей громко рассмеялся. И сказал, что сестрице беспокоиться совершенно не о чем, и если горячо почитаемый лейб-гвардии майор Архаров сбежит от нее, поджав хвост, будто побитый пес, то его место быстренько займет кто-нибудь другой. Желающих найдется немало. Вот и Петруша Вяземский давеча интересовался сестрицей, а род Вяземских куда как знатнее, чем какие-то там Архаровы!

Софи заявила ему, что древность рода Архаровых подтверждена документально, в то время как эта странная девица, которую он притащил из сагарских земель, вызывает у нее серьезные вопросы. И даже если она родит дурному братцу ребеночка, то у нее, Софи Завадской, все равно останутся колебания, а уж не упырячий ли это выродок.

Маменька встала на сторону дочери, и подтвердила, что ее мучают те же самые сомнения. Папенька, впрочем, подтолкнул ее в бок и громко прошипел, что так нельзя говорить при посторонних. Что глупая немка хоть и болтает по-русски только всякую чушь, но вполне может понимать то, о чем Софи только что сказала. И может обидеться.