Великий диктатор. Книга четвертая (СИ) - "Alex Berest" - Страница 51

- Дирижабль! - прокричал ворвавшийся в кабинет пехотный капитан. - В небе висит германский дирижабль! Именно с него боши и корректируют свою осадную артиллерию.

Подтверждая его слова, здание дворца тряхнуло от нескольких близких разрывов. На месте скульптуры арабского воина, украшавшего въезд на Йенский мост, взметнулся вверх столб обломков и пыли.

- Вызывайте пилотов, пусть попробуют сбить или отогнать эту летающую колбасу. Иначе боши превратят весь центр в руины, - приказал бригадный генерал.

- Будет исполнено! - козырнул капитан и выскочил из кабинета.

Новая серия взрывов вновь встряхнула старый дворец, и звон стёкол донёсся уже отовсюду.

- Мой генерал. Я думаю, что германцам стало известно местонахождение вашего штаба, и они бьют по нам, - высказал предположение де Голль.

- Вполне может быть, - кивнул Петен и распорядился. - Уходим в метрополитен. Общая эвакуация штаба и госпиталя.

…..

- К вам господин Хонда, мой диктатор, - оповестил меня по внутреннему телефону Тойво Антикайнен.

Я с сожалением отложил Петроградские Ведомости, в которых была большая статья Константина Антипова, в коей он, с присущей только ему живостью описания, излагал ход судебного процесса над княгиней Евгенией Шаховской, застрелившей Григория Распутина. Судя по всему, её адвокат, Александр Владимирович Бобрищев-Пушкин, в скором времени добьётся освобождения своей подзащитной.

И это несмотря на давление со стороны монаршей семьи. Почти весь Петроград встал на защиту княгини. Если раньше её поливали грязью все, кому было не лень, за распутное поведение на фронте и аборт, то после стрельбы в доме по адресу Гороховая 64 она стала настоящей героиней. Те, кому Распутин уже давно стоял поперёк горла, в короткий срок организовали сбор средств на защиту бывшей пилотессы. А собранные за два дня по подписке почти сто тысяч рублей помогли нанять лучших адвокатов и юристов для защиты Шаховской.

- Да, да, я его ожидаю. Проси, - ответил я своему адъютанту и с сожалением покосился на недочитанную газету.

- Пляши, Матти-кун, - заявил мне Котаро Хонда как только оказался в моём кабинете. - Я нашёл то, о чём ты так долго мечтал.

- Неужели алюминий? - не поверил я, так как знал, что в Финляндии моего предыдущего мира алюминиевых пород практически не было.

То небольшое месторождение бокситов, которое удалось обнаружить в Лапландии, уже почти истощилось. Хоть мы и успели создать запас этого металла до начала войны, но новое месторождение будет явно не лишним.

- И насколько оно богатое? Где находится? На наших землях — или придётся выкупать? — засыпал я японца вопросами.

- А вот не скажу, пока не спляшешь! - ехидно улыбнулся Хонда.

- Ну, значит, не узнаю. Не могу я танцевать. Травма у меня, - я кивнул в сторону костылей, прислоненных к картотечному шкафу, и демонстративно вытянул из под стола ногу в бинте.

Три дня назад преставился барон Рамзай. Он и так протянул больше, чем давали ему времени врачи. Всё-таки, что не говори, он был сильным стариком. Вчера прошли похороны. Пышные, многолюдные, с привлечением финляндской гвардии и с артиллерийским салютом. И вот на его поминах я первый раз в этой, новой жизни, перебрал с алкоголем. И во время спуска по лестнице оступился. Нога подвернулась, вызвав резкую и сильную боль, которая меня почти протрезвила, поэтому и падение я уже контролировал, не допустив встречи моей головы со ступеньками.

Меня тут же окружила охрана и, подхватив под руки, поволокла в автомобиль. Благо, что прощание с генералом было организованно недалеко от моей фармацевтической фабрики, на территории которой находилась небольшая клиника. Туда-то меня и доставили. К моему удивлению, встретил нас не дежурный врач, а мой компаньон Пол Ярвинен, который засиделся над каким-то исследованием и, узнав кого привезли, тут же кинулся на помощь. И с ходу, ощупав мой опухший голеностоп, предположил, что это простой вывих. Но на всякий случай решил сделать мне рентген повреждённой конечности.

Надо сказать, что моё давнее распоряжение о проверке влияния рентгеновских лучей на здоровье исследуемых исполнял именно доктор Ярвинен. Он облучал мышей, крыс, морских свинок, кроликов, и очень быстро пришёл к выводу о вредном воздействии лучей на живые организмы. Ничего нового, он, по сути, не открыл. Подобные исследования проводились повсеместно. В 1904 году помощник Томаса Эдисона Кларенс Далли стал первым зарегистрированным человеком, умершим в результате воздействия рентгеновских лучей.

Но я же давал своим учёным задание не столько выяснить угрозу воздействия излучения при проведении рентгенограмм, сколько найти средства защиты от этих невидимых лучей. Том Ярвинен, проводя эти исследования, очень увлёкся новой темой. Он даже связался с северо-американским стоматологом Уильямом Гербертом Роллинсом, который ещё в 1902 году призывал использовать для защиты глаз очки со свинцовыми стёклами.

Через полгода интенсивной переписки Роллинс плюнул на свою стоматологическую практику в Новом Орлеане и переехал к нам в княжество, где они вместе с Ярвиненом увлеченно экспериментировали над средствами защиты. Благо, что нам по-прежнему присылали революционеров на опыты, и двум новоявленным радиологам было на ком проводить исследования. Они даже придумали единицу измерения радиации и назвали её - «ЯР», по первым буквам своих фамилий.

И вот, для того чтобы сделать мне рентген нижней части повреждённой ноги, меня закутали в целый балахон со свинцовыми плитками, а сам Ярвинен во время работы аппарата находился в специальной кабинке, полностью, как он заверял, защищённой от проникновения рентгеновских лучей.

- Доктор, вы бы лучше сам аппарат обложили свинцовыми плитами, чтобы не допустить излучения в разные стороны, - посоветовал я нашему нобелевскому лауреату, когда он хвалился средствами защиты.

- Вот же! Я даже не подумал про такое, - задумчиво пробормотал Ярвинен.

В итоге, на снимке оказалось, что у меня нет ни перелома, ни даже накола. А значит, я получил самый простой вывих. Мне смазали какой-то мазью опухшее место и наложили тугую повязку. После чего, вручили пару костылей и отправили домой. Правда, домой я не поехал. Не хотел пугать своей травмой беременную супругу. Созвонившись с ней и отговорившись срочными делами, я велел отвезти меня в пентхауз небоскрёба.

- Что случилось, Матти? - удивился Котаро Хонда, вырывая меня из воспоминаний. - Только не говори мне, что в тебя опять стреляли.

- Нет. Слава богу, не стреляли. Выпил лишнего и оступился на лестнице, - честно признался я японцу. - Но за хорошие новости могу и спеть. Я неплохо пою. Особенно церковные гимны.

- Ой, да Бисямон с тобой, - непонятно кого упомянул мой инженер. - Я и без твоих песен и плясок обойдусь. Одно дело всё-таки делаем. Но пару моих просьб ты всё-таки выполнишь.

- Да хоть три, - снисходительно кивнул я. - А кто такой этот Бисямон, про которого вы сказали?

- А! Это японский бог богатства и процветания. Ладно. Давай вернёмся к алюминию.

- Я не против. Хотите что-нибудь? Кофе или чай? Есть очень хороший китайский жёлтый чай. Недавно отец Антона Фоккера новую партию прислал.

- Лучше кофе. А чай, если можно, ты мне пришли домой. А то я знаю, что твои мальчишки-адъютанты его заваривать не умеют.

- Ну, почему не умеют? - улыбнулся я, после того как заказал Антикайнену два кофе. - Вот ваш младший, Джиро Хонда, вполне хороший чай заваривает. А ведь он тоже мой адъютант. Ладно, оставим обсуждения способов заварки чая на другое время. Поведайте мне, что там со свинцовым рудником, алюминием и строительством железной дороги. Или Уно Гюллинг ещё не добрался туда?

- Добрался. Одна колея уже проложена. Поэтому я и дал добро на завоз оборудования для разворачивания добычи вульфенита.

- Вульфенит? - удивился я. - В отчётах Рамзая были сведения о галените.

- Галенит лишь поверхностно залегает. Нижние слои все сплошь из вульфенита. Твой геолог же не копался глубоко. Пробил малые шурфы, взял пробы и уехал.