Осень семнадцатого (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 43

А вопросы, проклятые, неотвязные вопросы, висят в воздухе, как трупный смрад. Кто стоит за убийцами? Куда ведут нити? Только ли на «Аврору»? Или выше, в Адмиралтейство, в Генеральный штаб, в самые, быть может, неожиданные кабинеты? Какова истинная цель покушения? Сеять хаос? Устранить именно Papa, чтобы расчистить дорогу мне, тому, кого они считают слабым и неопытным? Или им была нужна просто кровь, любая царская кровь, как символ? Куда смотрели службы охраны? И, главное, что делать теперь?

Сменить коменданта дворца? Сменить министра внутренних дел? Сменить шефа жандармов? Это легко приказать. Но — на кого сменить? Кому можно доверять? Вчерашние верные люди сегодня оказываются заговорщиками, а вчерашние заговорщики завтра могут потребовать портфели. Этот калейдоскоп лиц и фамилий кружится перед глазами, и в нем нет ни одной по-настоящему ясной, надежной фигуры. Всё зыбко, всё предано, всё вызывает сомнение. И в центре этого хаоса — я, сидящий на холодной скамье в парке, где убили моего отца, пытающийся понять, как жить дальше и как править этой необъятной, безумной, бесконечно любимой и ненавистной страной.

Мы составили вчерне список неотложных дел. Налетело, как саранчи на зелёную ниву, восемьдесят девять пунктов. Восемьдесят девять злобных, неотступных требований момента, каждое из которых претендовало на первенство и грозно взирало на нас с листов бумаги. Попытались выбрать самые неотложные, те, что горят уже не синим, а ослепительно белым пламенем. Вышло сорок три. Почти вполовину меньше — уже достижение, маленькая победа разума над хаосом. В иные, более спокойные времена, подобный список показался бы свидетельством краха государственной машины. Теперь же на него смотрели почти с оптимизмом: всего сорок три пожара, которые требуется тушить одновременно.

Впрочем, как заметил я себе, не так и много, если разобраться. Мы ж не сами будем впрягаться в эти телеги. Задача монарха, как мне всегда внушали, не в том, чтобы лично тушить каждый загоревшийся сарай в империи, а в том, чтобы поставить задачу. Правильно сформулированную правильную задачу перед правильными людьми. Осуществляя, разумеется, учёт и контроль, но опять же не самолично контролируя каждый винтик, а возложив сие на других правильных людей. Здесь-то и заключена главная загадка, достойная античного сфинкса: а есть ли в стране эти самые «правильные люди»? Должны быть, как не быть. Держава наша велика и обильна, как гласит древняя летопись. Но вот порядок в ней, увы, далеко не всегда обретается. И где искать этих идеальных исполнителей — в тиши министерских кабинетов, в громыхающих штабах, в дымных залах заседаний Думы? Вопрос оставался открытым.

Нет, меня, разумеется, с готовностью, даже с настойчивостью, желают освободить от сих тягот и хлопот. Дума, эта говорливая и многоликая наследница земских соборов, уже выступает за «ответственное министерство». Термин звучит солидно и даже заманчиво, пахнет прогрессом и европейским порядком. Но на практике, если вникнуть в их туманные, но уверенные разглагольствования, это означает, что Дума будет сама назначать министров, сама давать им поручения, сама с них спрашивать, а царь, что царь… Царь будет «царствовать, но не править». Прекрасная формула, вывезенная, кажется, из какой-то английской брошюры. Ага, размечтались. Я мысленно представил себе картину: я, в парадном мундире, с короной на голове и скипетром в руке, важно восседаю на троне, в то время как некие господа в пиджаках, избранные неизвестно кем и за что, вершат судьбами России. Нет, уж лучше тогда сразу учредить титул «Первый Почетный Зритель Российской Империи».

И поэтому в наших планах, пока еще черновых и зыбких, — Думу эту самую разогнать, как разгоняют дым от папиросы, и назначить перевыборы. С новым курсом. Расширить число представителей крестьянства. Мужик, даром что университетов не кончал и Маркса не читал, понимает жизнь куда яснее иного приват-доцента. Он понимает, что болтуны умеют только болтать, сидючи на его, мужицкой, шее. Думцев вона сколько набралось, никто из них пашню не пашет, а все пить-есть хотят, да в моторах разъезжать! Министры, значит, будут перед Думой отвечать, ладно, допустим. А Дума перед кем? Перед избирателем? Так тот далеко, его не слышно. Сегодня болтун и вор в Думе заседает, а завтра, глядишь, вильнул хвостом, да и махнул в заграницу, от греха подальше. А царь — это царь! Это на всю жизнь, до самого смертного часа. Это крест, а не привилегия. Опять же, одного прокормить проще, чем сотню дармоедов, да и чего царя кормить — у него, по общему убеждению, уже всего много.

Примерно так, сбивчиво, но убедительно для простого уха, будет вести свою агитацию «Пионерская правда», а за ней, как стая послушных гончих, подхватят и все прочие проправительственные газеты. У нас много козырей в рукавах, не сомневайтесь. Умереть так с музыкой, как говаривали козлятушки, а уж править — и подавно.

Но есть и одно огромное, опасное, как болото, «но». Главное — царь-то я царь, Государь Император и Самодержец Всероссийский, всё записано в основных законах империи, но… до совершеннолетия мне, увы, далековато. А несовершеннолетний император — это как рояль в кустах, но без струн. Или как автомобиль без бензина: конструкция внушительная, а движения нет. Регентский совет — вот выход, предложенный нам историей и здравым смыслом. Ma tante, Великая Княгиня Ольга Александровна, и сестры — Ольга и Татьяна — готовы взвалить на свои хрупкие плечи почётную обязанность исполнять обязанности царя до моего совершеннолетия. Но Великие Князья настаивают, что в сию тяжелую годину в регентском совете необходимо присутствие человека в штанах. Опытного, решительного и авторитетного. Мол, Papa не мог предвидеть такую кончину. А сейчас, видите ли, на грани само существование монархии! И в качестве спасителя, как нетрудно было догадаться, выбрали Николая Николаевича. Какая неожиданность! Ну да, его недавняя поездка в Вену, где он, по слухам, вёл какие-то туманные переговоры, подтвердила — или, вернее, должна была подтвердить — его ведущую роль среди Великих Князей. Опять же, и армия, говорят, на его стороне. И, что особенно важно, Гвардия.

При слове «гвардия» в памяти моей, напичканной свежими знаниями, сразу всплыли страницы секретных трудов. Гвардия в правлении несчастного Иоанна Антоновича точно так же отстранила Бирона от регентства, заменив его Анной Леопольдовной, а потом уж преображенцы довершили дело, возведя на престол Елизавету. Не хочу я судьбы Иоанна. Не хочу томиться в Шлиссельбурге, пусть даже и в позолоченной клетке. Эта мысль холодной змеей заползла в душу и застыла там.

Но вот что тревожит особенно, заставляя вновь и вновь возвращаться к роковой развязке в парке: Mama погибла. Papa погиб. Оба в результате заговора. Означает ли это, что история, меняясь в частностях, в деталях, в именах и датах, неизменна по своей сути? Что она, подобно фатальной машине, давит всё на своем пути, и никакие человеческие усилия не в силах вытолкнуть её из колеи? И что меня, моих сестер, и саму Российскую Империю ждёт всё тот же конец — бесславный, ужасный, кровавый?

Но покоряться никому, даже Истории, этой старой карге с лицом Медузы, я не собираюсь. Нет, не собираюсь!

Нужно оказать сопротивленье,

Что б в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними!

И никак иначе!

Шекспир, как всегда, подействовал благотворно. Образование — сила! Оно даёт не только знания, но и оружие — оружие духа, столь необходимое в минуты слабости.

И, отряхнув с себя уныние, я пошёл во дворец. Неспешным, но уверенным шагом, каким, должно быть, шел Гамлет на встречу с тенью отца, дабы получить заветный зарок.

Михайло Васильич принял мою шинель с таким благоговением, будто это была не простая шинель, а императорская мантия. В общем, так оно и было.

— Он здесь, Ваше Императорское Величество, — прошептал Михайло Васильич вполголоса, и в его глазах я увидел глубокое удовлетворение. Сам Император, хоть и малолетний, под его опекой! Он титуловал меня при каждой возможности, вкушая плод власти, хоть и отраженной.