Ассасин 1: миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим - Страница 7

— Запомните, господа, — говорил он, поднимая небольшой брусок тротила, — главное в подрывном деле не сила взрыва, а его точность. Грамотно установленный заряд в сто граммов эффективнее пуда взрывчатки, заложенной наугад.

За соседней партой сидел штабс-капитан Белозерский, приземистый офицер с широким лицом и умными темными глазами. Сын московского купца, получившего дворянство за заслуги перед императорским двором, он выделялся среди остальных практическим складом ума и знанием восточных языков. Я вспомнил, что он три года провел в Туркестане, изучая местные обычаи и торговые пути.

После лекции по взрывному делу последовал урок дешифровки. Крылов раздал нам листы с перехваченными немецкими депешами, написанными готическим шрифтом и зашифрованными методом множественной подстановки.

Я взялся за работу, стараясь не демонстрировать слишком явных способностей. Память Бурного подсказывала нужные приемы, но я заставлял себя работать медленнее, делать вид, что некоторые места в шифрах требуют размышлений. За соседними партами мои товарищи сосредоточенно вчитывались в тексты, то и дело обращаясь к справочникам.

Поручик Римский-Корсаков, молодой артиллерист с живыми карими глазами, подошел к дешифровке математически, составляя таблицы частотности букв. Его образование в Михайловской академии давало ему преимущество в работе с числовыми закономерностями.

Рядом с ним сидел поручик Шуйский, гвардеец из Преображенского полка с лихо закрученными усами и безупречной выправкой. Я вспомнил его как прекрасного фехтовальщика и знатока европейской дипломатии, но с шифрами он справлялся с трудом, предпочитая более прямолинейные методы.

В дальнем углу класса расположился подпоручик Ахматов, донской казак с загорелым лицом и цепкими серыми глазами. Он работал молча и сосредоточенно, время от времени делая пометки на полях. За его кажущейся простотой скрывался острый ум и феноменальная наблюдательность.

К концу урока я завершил дешифровку одним из первых, но не стал демонстрировать результат, делая вид, что проверяю решение. Крылов обошел класс, посмотрел работы, и остался доволен общим уровнем подготовки.

После обеденного перерыва последовали занятия по радиотелеграфу в специально оборудованной аудитории. Здесь стояли столы с передающими аппаратами, сложными устройствами из медных катушек, стеклянных ламп и множества переключателей. Воздух наполнен характерным запахом озона и нагретого металла.

Преподаватель, капитан Морозов, инженер по образованию, объяснял принципы работы беспроволочного телеграфа. Мы изучали азбуку Морзе, тренировались передавать и принимать сообщения, осваивали настройку аппаратуры.

Лебединский, несмотря на свои светские манеры, оказался на удивление способным к техническим наукам. Его тонкие пальцы ловко манипулировали переключателями, а музыкальный слух помогал различать тонкости телеграфного кода.

Белозерский подходил к изучению радиодела с практической стороны, интересуясь прежде всего дальностью связи и возможностями применения в полевых условиях. Его опыт службы в песках Каракума и тугаях Кашгара научил ценить надежные средства связи.

Вторую половину дня мы посвятили физической подготовке. Мы переоделись в гимнастические костюмы, белые рубашки и темные шаровары, и отправились в спортивный зал, расположенный в цокольном этаже здания.

Зал представлял из себя просторное помещение с высокими сводчатыми потолками и окнами под самой крышей. Стены обшиты деревянными панелями, пол покрыт толстыми матами. Вдоль стен висели шпаги, сабли, винтовки и различные гимнастические снаряды.

Занятия по рукопашному бою вел полковник Краснов лично. Жилистый мужчина с шрамом через всю левую щеку, он демонстрировал приемы борьбы и самообороны с профессиональной четкостью ветерана многих сражений.

— Забудьте джентльменские правила и дуэльный кодекс, господа, — говорил он, показывая болевой прием на добровольце. — В настоящем бою нет правил, есть только результат. Ваша задача — остаться в живых и выполнить задание.

Я старался не выделяться среди товарищей, демонстрируя хорошую, но не исключительную подготовку. Мои движения были точными, но я скрывал истинную скорость реакции и знание приемов, которым никогда не учили в российских военных училищах.

Шуйский оказался действительно мастером рукопашного боя. Его движения были элегантными и эффективными, техника отточена годами тренировок в гвардейских полках. Краснов не раз ставил его в пример остальным.

Ахматов дрался по-казачьи — хватко, изобретательно, используя любые подручные средства. Его приемы были менее изысканными, чем у гвардейца, но не менее действенными.

Римский-Корсаков компенсировал недостаток опыта аналитическим подходом, стараясь понять принципы каждого приема и найти наиболее рациональные способы их применения.

После рукопашного боя занятия по фехтованию. Мы взяли шпаги из пирамид у стены и встали в пары. Клинки были учебными, с защитными наконечниками, но требовали серьезного отношения, синяки и ссадины были обычным делом.

Здесь безусловно лидировал Шуйский. Его движения с клинком были поэзией в действии — точные выпады, молниеносные парирования, изящные уколы. Я старался держаться на среднем уровне, хотя память тела подсказывала гораздо более эффективные приемы.

Заключительной частью дня была стрельба на полигоне во дворе казармы. Я поразился, насколько далеко за прошедшие века шагнуло искусство умерщвления человека человеком. Сразу влюбился в эти смертоносные орудия убийства, поражаясь их неукротимой эффективности.

Мы стреляли из револьверов системы «Наган» и винтовок Мосина по мишеням, установленным на различных дистанциях.

Здесь вне конкуренции уже оказался Ахматов. Его казачья выучка проявлялась в каждом выстреле, все пули ложились кучно в центр мишени. Белозерский также показывал отличные результаты, очевидно, имея опыт настоящих боевых действий.

Я быстро освоился с огнестрельным оружием, и стрелял хорошо, но старался не привлекать излишнего внимания к своим способностям. Память Бурного подсказывала нужную технику, но я добавлял незначительные ошибки, чтобы результаты выглядели естественно. Хотя чувствовал, что могу стрелять гораздо лучше.

К вечеру, когда прозвенел звонок об окончании занятий, я чувствовал приятную усталость и удовлетворение от работы. Мои товарищи тоже выглядели довольными, день был насыщенным и полезным.

Мы возвращались в казарму, обсуждая прошедшие уроки, делясь впечатлениями, строя планы на завтра. Постепенно я начинал чувствовать себя частью этой маленькой группы офицеров, объединенных общей целью и взаимной ответственностью.

Но когда я пришел, то сразу получил срочный вызов через вестового к Редигеру.

Глава 4

Испытание

К вечеру, когда мы вернулись в казарму после ужина, я почувствовал приятную усталость от насыщенного дня. Лебединский развалился на кровати с томиком Пушкина, Белозерский что-то записывал в толстую тетрадь, а Римский-Корсаков чертил какие-то схемы на листе бумаги.

— Знаете, господа, — произнес Лебединский, не отрываясь от книги, — а ведь наша профессия удивительно похожа на литературу. Сплошные выдуманные истории и перевоплощения.

— Только последствия несколько серьезнее, чем плохая рецензия, — заметил Жедринский, чистивший свой револьвер.

В дверь постучали. Вошел знакомый вестовой, рядовой Семенов с неизменно серьезным выражением лица.

— Господин поручик Бурный, — доложил он, вытягиваясь в струнку, — полковник Редигер приказал немедленно прибыть к нему в кабинет.

Воцарилась тишина. Все подняли головы, с любопытством глядя на меня.

— Интересно, — протянул Лебединский. — И что бы это могло означать? Особое внимание начальства к нашему выздоравливающему товарищу?

— Может, проверяют последствия травмы, — предположил Белозерский.

— А может, наоборот, убедились, что голова работает как часы, — усмехнулся Жедринский.