Барон фон дер Зайцев 2 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 31

Это нужно до самого озера идти, чтобы увидеть дымы. Естественно, никто этим и не собирался заниматься. Семён строго запретил и объяснил — зачем.

— Дураками ворогов считать не след, я бы дозоры вокруг лагеря выставил… — десятник помолчал, ожидая возражения, что херня, мол, дядька Семён, все вражины имбецилы с дегенератами, они ложку мимо рта сувают. Не дождался и продолжил. — Сидит вон в тех камышах дозорный и сразу вас увидит. Потому из леса ни ногой. Иоганн и твоей ни ногой. Усёк?

— Их бин понимайт, very well поньять, — согласно кивнул барончик, не мог чуть воя не подразнить. Он целый урчум — бурчум, а там всего лишь десятник послужильцев.

— Гут, — сплюнул остатками пульпы вой, и они с Андрейкой ушли, пригибаясь, по опушке, хоронясь за кусты лещины. Листвы нет, но лещина такими плотными кустами вверх к солнцу лезет, что никакой листвы и не надо. Двухметровый «ствол» почти получается.

Стоять на морозе было скучно и даже холодно. Мороз не прямо уж тридцать восемь, или тридцать девять, когда там ртуть замерзает, нет, градусов семь, а то и меньше. Но семь градусов зимой, на Урале, это тепло и комфортно. Здесь же сырость и ветер с моря превращали семь градусов в непереносимую лютую стужу.

В лесу пасмурность усиливалась, а вот ветер под хук на лисьем подлом меху перестал залезать, пару минут можно и постоять, прижимаясь к тёплому боку лошади. Хоть и вонючему.

Стояли пять минут. Потом стояли десять. Десять минут — это совсем не пять. Это десять. Потом стояли пятнадцать. И пятнадцать….

В общем, замёрзли все, и Иоганн начал уже жалеть пацанов, они же в железе стоят. Себя тоже жалеть начал, он не в железе, но почему-то не менее холодно.

— Идут, — впавшего в замерзание парня дёрнул за рукав фон Бок.

Неожиданно. Белый кусок полотна, который по совету Иоганна надел Семён, хоть и с бурчанием, и который он натянул вместо плаща, был в крови. У Адрейки тоже полотно было забрызгано кровью. Не такое большое пятно, а несколько малых. Нашёл этот кусок полотна Иоганн в сундуке мачехи, когда шёлк они зелёный искали с Семёном. Тогда не нужен был. А сегодня парень перед выходом вспомнил и уломал Марию пожертвовать на оборону замка. Длинный кусок разрезали на два поменьше и вырезали в каждом отверстие для головы, а потом, как у него на хуке с лисьим мехом, две прорези почти до горла впереди сделали. Получился замечательный маскхалат для работы диверсантов в условиях снега. Пригодился. И вот теперь вся красота коту под хвост.

— Уходим? — фон Бок неправильно явно истолковал жест десятника. Тот руку поднял, не махнул, а поднял, но в сторону замка. Иоганн понял, что он пацанов — новиков и прочих к вниманию так призывает.

— Дозор сняли. Двое было. Говорил же не дураки вороги. Дозоры поставили. Ещё два есть, на восходе и на полдне. Сказали эти. Те. Сейчас троих мне надо. Менять их придут на закате. Их тоже того… в Ад спровадить. Это опять жмудь с литвинами. Те, что отстали, я понимаю, от войска, что на Ригу двигалось. Они город взяли — Митаву, что на полдень от нас. Вёрст пятьдесят на полдень. И они не дорогами шли, а лесом. Думали быстрее, а там реки, да болота. Заблудились потопли, разбежались. Четыре сотни с небольшим осталось. Они не знают, что их главные силы ушли от Риги. В Ригу. Идут.

— Так и пусть идут. Зачем нам влезать, — Иоганн синхронно переводил эмоциональную речь Семёна фон Боку. Немец русский-то учил, но, как и Иоганн жмудский, пока только если очень медленно, и руками помогая себе, умел шпрехать.

— Так им Пиньки не миновать.

Семён назвал имена пацанов, и они уже собирались уходить, но потом послужильщик остановился и на Иоганна внимательно эдак посмотрел.

— Я что думаю, Иоганн… Нам надо как тогда… Как в прошлый-то раз. Обстрелять их. Под утро. Думал так. А только зима, помёрзнем. Ты давай дуй в замок…

— Я не замёрз, я тепло одет…

— Дурень ты и неслух. Ты послушай, что говорю, а после выкобенивайся. Тебе нужно в замок… и всех сюда веди. Всех это всех. Старого зайца со всеми его стрелками. И Матвейку с Фомой — новиков, и Самсона с тюфяком. Всех. Ночью на них нападём. И стрелами закидаем, и из пушки пальнём. Я бы утёк, когда на меня ночью-то да из пушки, да стрелы. Ну, посмотрим, а если что, то ударим строем, учились же. Рановато, но учились. Всё, дуй в замок. Коня не жалей и там не тяните, до темноты вам сюда надо.

Семён с отобранными новиками двинулся назад по протоптанной уже в снегу дорожке, а Иоганн вскочил на Галку и полетел к замку. Кобыла, застоявшаяся на морозе, и сама хотела согреться, потому, её и понукать не приходилось. Не знала, что всадник обманет её, вместо теплой конюшни и свежего запаренного овса тёплого и воды подогретой ждёт её короткий отдых и возвращение туда на мороз.

И чего людям неугомонным по ночам дома не сидится.

Воюют они! Вояки! Мать их.

Событие сорок седьмое

Опоздать на войну, имея при себе артиллерию, нельзя. А ещё, имея главную ударную силу, они же арбалетчики Старого зайца и Матвея с Фомой — лучших арбалетчиков из новиков, тем более, нельзя опоздать. И вот опоздали.

Иоганн словно предчувствовал что-то такое, не прямо уж так, что перед глазами была видна надпись, как на дисплее древнем зелёными буквами: «Поторопись, а то опоздаешь». Нет, где-то в районе солнечного сплетения нехорошо было, неуютно. Подгоняло. А Иоганн, соответственно, и Галку подгонял, и Ганса Шольца с его арбалетчиками, и тюфянчея Самсона с его доведённой до ума после боя у Пиньков тачанкой. На заднем торце телеги сделали мощнейшее из бруса ограждение высотою в метр почти. При этом ещё и железными полосами усилили и железными же уголками, укрепив и прикрепив это к настилу. Потом Иван Фёдорович, вспомнив, что на кораблях канатами крепили пушки к борту, чтобы они при отдаче не улетали и не крушили противоположный борт, решил как-то это повторить, попробовали соорудить такую систему и на телегу, а то встающие покойники и летающие крышки гроба — это, конечно, весело, но Иоганн потом правильную мысль высказал, что, не будь гроба, и ствол влетел бы в зад Соньке, а она кобыла здоровая и злая, загрызла бы потом тюфянчея, ну если бы пушка ей ноги задние не переломала, а только в анус залезла.

Понадобилось три выстрела из пушки, чтобы всё правильно закрепить. И теперь это не первая пушка, ту на поделки пустили. Всё же из ценного морёного дуба сделана. Сейчас новый ствол. И он на пять — семь миллиметров ширше предыдущего по наружи и на столько же больше калибр. Под шестьдесят уже миллиметров. Соответственно и гальки в ствол чуть больше заряжают и заряд на пару десятков грамм мощнее.

Самсон больше остальных задержал выезд. Телега, ай, тачанка была в снегу.

— Тута порох, он же порох, его в снег не можно. Нужно вытереть, смести, убрать, на землю сбросить.

— Самсон, там война, пока размышляешь, ай, давай вместе.

Голыми руками они начали сбрасывать снег с тачанки. Не, не всё так безалаберно, само орудие прикрыто попоной и куском ещё парусины сверху, и в снегу только телега. Ясно, что Иоганн загнал себе в подушечку у мизинца здоровущую занозу, которая не только впилась на сантиметр целый, но и кожу порвала. Армия замка понесла первые потери. Есть один трёхсотый. Тюфянчей дальше со снегом один боролся.

— Хреново ты, Самсон, за вверенным имуществом смотришь. Разгильдяйство и головотяпство, — выкусив заносу, бросил предъяву барончик.

— Так снизу мне и не видно, говорил пнуть тебя, чтобы про ходули не забыл. Время сейчас самое, становись на корточки, пну, — не остался в долгу тюфянчей.

— Димка, помоги, — увидев умильно наблюдающего за этой картиной арбалетчика Дидерихта, крикнул ему Иоганн, чтобы прервать перебранку. Сосало в солнечном сплетении, чувствовал парень, что опаздывают.

Пулемётный взвод вышел из, оставшегося совершенно уже беззащитного, замка через пятнадцать минут. Ворота некому было запереть, дед Игорь, да бабка Лукерья с Мариями запирали. Лизка помогала. А, ну ещё главплотник Игнациус соизволил выйти из своей мастерской. Та ещё сила, чтобы огромный сырой и тяжёлый от этого брус поднять и вставить в проушины. И ведь как назло ренегата Карлиса — Карлуша отпустили в Кеммерн к преподобному Мартину, крыльцо в оратории починить.