Золото Омейядов. Часть первая (СИ) - "Ортензия" - Страница 26

Я попытался рассмотреть Джамакандаба более внимательно.

Низкий лоб, толстые губы. Его дряблые щёки с неровной щетиной висели, делая лицо вытянутым и худым. Это я ещё при дневном свете разглядел. И было оно размалёванное и свирепое, без единого проблеска благородства. Да и откуда взяться благородству на лице дикаря? Его там априори не могло быть.

А кто-нибудь когда-нибудь вообще видел благородство на лице туземца в XVII веке, кроме Фенимора Купера, конечно. У него все могикане благородные, а ирокезы — негодяи. Смею заверить, что Ункас, о котором он рассказал, на самом деле был той ещё сволочью.

На низком лбу вождя белым цветом были выведены полоски сверху вниз, частично напоминая забор вокруг сарая. Подобная полоса была расположена на переносице и совсем коротенькая над верхней губой. На щеках — пять кругов, один в другом, как мишень в тире. А толстым губам позавидовала бы Иванова из Болгарии, запамятовал её имя, читал, что они у неё самые большие в мире. Колола дура кислоту три раза в год. У Джамакандаба они родные, и что он, попади в будущее, мог попасть в Книгу рекордов Гиннеса, ему и в голову не придёт.

Духи у него другие. Не в духах дело. Мозгов у дурака меньше, чем у таракана. Послушал бы своего друга колдуна и прогулялся в лес Дуя. Глядишь, Дулая бы ему их вправил.

В этот момент Джамакандаба глянул точно в нашу сторону, словно почувствовал, что я его разглядываю, и улыбнулся, показав не только большие зубы, но и дёсны. Улыбочка барракуды, но он этого не знает лишь по одной причине: зеркало в Африке отсутствует как вид.

— Так он что, в самом деле колдун? Я думала, это выдумка, — сказала Элен, когда стало понятно, что продолжения не будет.

— Почему выдумка? Экстрасенсы не вчера появились. Это в Европе таких сжигали на костре, но не всех. Кто-то был приближенным к королю: звездочеты и прочие. А здесь они быстро пробивались. Вспомнить старую колдунью. А может, именно кровь помогала, потому и хлебала литрами.

— Но я всё равно ни слова не поняла из этого английского, — махнула рукой Элен, — что он объяснял, о чём говорил. Абракадабра какая-то.

— Я тоже не совсем понял. Сейчас барон своим будет переводить на французский, может, из этого станет понятнее.

И действительно, все столпились вокруг барона, и он, принявшись жестикулировать руками, начал что-то рассказывать. Вот только нам от этого легче не стало. Монах отошёл метров на десять и расхаживал влево-вправо, периодически останавливаясь и разглядывая неприступные скалы монастыря.

А с другой стороны, почему неприступные? Понаделали сотню лестниц и создали бы нам проблему. Вот только в голову им такое не могло прийти при свободном проходе. И очень надеялся, что ночью атаковать не будут, а подождут до рассвета.

— А может, и мне расскажете, что колдун сказал? — подала голос Дженни, сообразив, что перевода не дождётся. — Что это вообще было?

— Да срань какая-то, — отмахнулась Элен, — вообще ничего не поняла и тем более не запомнила. Дух Леса, Дух воина. Ерунда полная.

— Я запомнил, — подумал, может, африканка лучше нас знает про ритуалы и что за глаза из солёной воды. Хоть что-то в детстве ей рассказывали до того момента, как во Францию укатила.

— И?

И я передал почти слово в слово.

— Вот чёрт! — Элен только руками развела. — Как ты запомнил эту муть? Тут же слова повторить невозможно даже на десятый раз. — И, обернувшись к Дженни, добавила: — Ну что, много поняла?

— Звезда, пролившая много слёз, — это солнце, которого не было видно во время сезона дождей, — сказала Дженни. — А воин с глазами солёной воды — это ты. Они, вероятно, были на берегу океана. Только он синий, а в реках вода постоянно мутная. Колдун считает, что все, кто останутся здесь, сегодня умрут. Ты убьёшь. Оторвёшь им руки и ноги, и тогда они не будут помогать племени.

— Ничего себе! — Элен откинула прядь волос назад и с удивлением уставилась на меня, словно это я выдал такую информацию.

Но как колдун узнал про пулемёт? Его бы в Москву, на «Битву экстрасенсов», задал бы он там жару!

— А откуда ты это знаешь? — поинтересовался я у Дженни.

— Я не всё время находилась в Париже. У меня есть подруги, которые живут в маленьких деревнях. Я ездила в свободное время, французский преподавала. Они так и разговаривают. У них нет слова «цвет». Красный — когда солнце садится, жёлтый — когда солнце в зените, синий — вода в океане и так далее. А вообще, не знаю, как сейчас, но там они создают ритуалы, чтобы провести чёткую грань между детством и взрослой жизнью.

— Двадцать первый век, — сказала Элен, — во всей своей красе. Как же мне повезло не родиться в Африке! А я ещё переживала, что появилась на свет в трущобах Нью-Йорка. Теперь понимаю: там было гораздо уютнее. А здесь просто убогое место.

И она возмущённо наморщила свой изящный носик, изогнув левую бровь домиком.

И вот как же у неё это великолепно получалось!

Элен могла мягко улыбаться. Она могла внимательно следить за движениями своего тела, положением рук и наклоном головы. Ей тонко удавалось скрывать свои эмоции, лгать или правдоподобно отрицать то, с чем была согласна. Она мастерски контролировала выражения своего лица, но у неё никогда не поддавались контролю движения бровей.

А бровь может быть показателем возраста, социального статуса или уровня развития. Тонкие, короткие, длинные или изогнутые — они не просто делают женщин презентабельными, но и раскрывают определённые грани личности.

Я раньше не обращал на это особого внимания, но Элен…её брови могли точно передать настроение девушки за долю секунды: заметно-нетерпеливое или недовольно-красноречивое, вопросительно-грозное или энергично-осуждающее. И всё это происходило во время едва уловимого движения бровей.

— Африка — не убогое место, — возразила Дженни. — Многие из Европы приезжают сюда жить и остаются навсегда.

— Вот сейчас расплачусь от умиления, — тут же съехидничала Элен.

— Слушай, Алекс, — не обратив внимания на блондинку, сказала Дженни, — а ведь мы можем тоже стать при короле Людовике звездочётами! Представляешь, как он обрадуется, когда мы ему расскажем, что явились из XXI века и знаем будущее!

— Вот ты полная дура, Дженни. Обрадуется король! Жди. Не знаю, существуют ли в это время дома для сумасшедших, но точно уверена, что они прекрасно обойдутся без моего присутствия, и это если, конечно, про нас не вспомнит инквизиция.

Элен перебил наушник, заговорив гнусавым голосом:

«Мы позавтракали в трёх лье от Парижа и потому отправились прямиком к дому мадам Фабье».

«Мадам Фабье? Но что можно делать у мадам Фабье в такую рань, скажите на милость?» — спросил ещё один незнакомый голос.

«Мы бражничали до полудня. А что ещё оставалось, пока не явилась Гертруда».

«А я вам так замечу, — вклинился в разговор третий, — заметьте, это мужчина желает женщину, а она очень долго этому сопротивляется. Так кому же в итоге обязаны сын или дочь своим рождением? По-моему, предельно ясно: исключительно настойчивости отца».

Несколько человек так громко рассмеялись, что их было слышно и без динамика.

Улыбнуло. И ведь не поспоришь.

«Это всё потому, что они не очень тщательно отдают себе отчёт в своих стремлениях», — проговорил снова гнусавый голос, и они вновь расхохотались.

Я глянул в НСПУМ на монаха. Он прошёл мимо развлекающихся французов и остановился рядом с бароном.

— Что скажете, падре? — спросил Анри.

— Скажу, что являться сюда с моей стороны было эпической глупостью, но что сделано, то сделано. Моя старая прабабка (когда я родился, она ещё была жива) сказала моей матери, чтобы та передала мне, когда я вырасту, опасаться чёрного принца с глазами, как воды, омывающие Южный Тироль. Что этот день может быть для меня последним. До сегодняшнего дня я, сколько ни бился, не мог разгадать этот ребус. Но сейчас мне ясно одно: этого принца нужно уничтожить не позднее завтрашнего дня. Не очень я доверяю колдуну, но вместе с предсказанием моей бабки всё это выглядит весьма устрашающе.