Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович - Страница 19

– Приведи его сюда, – сказал поп служанке, – только пусть хорошо вытрет ноги.

Он закрыл тетрадь, спрятал её в ящик стола и, придав лицу кроткий, «пастырский» вид, повернулся к двери, за которой слышались тяжёлые шаги.

Служанка привела незнакомца. Он, видимо, чувствовал себя очень неловко, держал кепку в руке за спиной, кланялся, неспокойно оглядывался и переступал с ноги на ногу. Отец Степан стоял молча, сложив на животе руки, и проницательным взглядом изучал посетителя.

Некоторое мгновение они молча наблюдали друг друга. Священнослужитель считал, что он хорошо разбирается в людях. И действительно, иногда ему было достаточно услышать несколько слов, увидеть несколько движений, чтобы определить характер или, по крайней мере, намерения человека, с которым он впервые встречался. Но этот краснолицый, небритый здоровяк в рваном комбинезоне был полной загадкой. Казалось, в нём таится какая-то опасность. Глаза!.. Да, именно глаза незнакомца – чёрные, наглые, бесцеремонные, как у цыгана-конокрада, вызвали у отца Степана чувство тревоги. Они не подходили к растерянному и униженному виду этого человека.

«Мошенник?» – спросил сам у себя поп и, ещё не найдя ответа, ласково улыбнулся гостю, пряча за улыбкой свою настороженность.

– Вы хотели меня видеть? Можете говорить о своём деле. Прошу вас.

Незнакомец ткнул коротким толстым пальцем в грудь хозяина и спросил:

– Ты главный батюшка будешь? Тебя мне надо.

– Слушаю, – кивнул головой отец Степан.

Незнакомец беспокойно оглянулся на служанку и недовольно цокнул языком. Он, видимо, хотел разговаривать с «главным батюшкой» с глазу на глаз. «Мошенник!» – уже твёрдо решил отец Степан и подал знак служанке. Та быстро вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Незнакомец изобразил на лице отчаяние, замотал чёрной лохматой головой и вытащил из кармана что-то небольшое, старательно завёрнутое в кусок грязной старой газеты.

– Хочу тебе показать. Скажи честно, как духовный батюшка скажи мне, что это? Посмотри.

И он поднёс к лицу попа зажатую в толстых пальцах маленькую золотую монету.

Поп внутренне усмехнулся: да, он угадал, это какой–то мелкий мошенник и хочет обмануть его, выдавая фальшивую монету за золотую... Но монета оказалась не фальшивой. Это была настоящая золотая монета, она казалась необыкновенно тяжёлой для своего небольшого размера.

– Смотри, пожалуйста, харашо смотри, – требовал незнакомец, – Вот эту. И эту... Смотри – все. Здесь шесть штук. Больше не брал. Скажи мне, что за вещь?

Незнакомец высыпал из бумажки на руку несколько монет и нервно облизал толстые красные губы.

Отец Степан внимательно осмотрел тяжёлые желтые кругляшки, подбросил их на ладони и почувствовал, что его ладонь вспотела. Маленькие тяжёлые монеты казались горячими, словно их слегка подогрели на огне, и теперь они пекли руку.

– Это золото, – сказал поп тихо. Вдруг его пронизало раздражение. Он почувствовал тошноту, физическую слабость. Так всегда бывало с ним, когда его пальцы касались золота... Поп поспешно протянул к незнакомцу руку, чтобы вернуть монету, но лохматый здоровяк как будто не заметил этого движения.

– Золото? – недоверчиво спросил он, – Неправду говоришь... Смотри хорошо, прошу тебя, смотри со всех сторон. Не смейся над бедным человеком. Золото...

В ту минуту незнакомец был похож на сумасшедшего, он дико водил глазами, кусал губы, тряс лохматой головой.

«Играет», – отметил про себя поп. Но золотые монеты пекли его пальцы. Он снова слегка подбросил жёлтые кругляшки на ладони.

– Это золото, – повторил отец Степан, – настоящие золотые монеты.

Наконец он вернул золотые деньги их владельцу и, словно избавившись от соблазна, облегчённо вздохнул.

– Цена?! – дико воскликнул здоровяк, – Скажи, какую цену может иметь такая вещь?

Цену золота поп знал хорошо. Он прикинул в голове, сколько могут, не торгуясь, заплатить на чёрной бирже за золотую пятёрку, но из осторожности сказал лишь четвёртую часть той суммы.

– За всё это? – словно не веря в своё счастье, спросил незнакомец.

Отец Степан выдержал ещё одно испытание.

– Нет, – сказал он, слегка бледнея, – Это цена каждой монеты.

Незнакомец от изумления открыл рот.

– Как? Каждый маленький вещ стоит так много?

Кивком головы отец Степан подтвердил свою оценку.

Незнакомец с удивлением взглянул на монеты, хрипло засмеялся, потряс головой и перевёл взгляд на попа. В его глазах плясала безумная радость.

– Спасибо, батюшка, век не забуду. Возьми, пожалуйста, на память. Подарок!..

Он протянул руку с монетами, но ошарашенный поп даже не прикоснулся к ним. Виски его горели, но он всё же не терял самообладания. Отец Степан – осторожный человек, и его не так легко затянуть в ловушку.

– Бери, – простодушно уговаривал попа незнакомец, – бери, не бойся. У меня есть много таких маленьких вещей... – Он засмеялся отрывистым, похожим на кашель смехом... – Бери как подарок. Хочешь – все, хочешь – одну, две... Ну? Почему не берёшь? Почему обижаешь меня?

Монеты сияли перед самым носом попа. Странный, взволнованный человек, стоявший у порога, был неизмеримо счастлив и предлагал их отцу Степану, не требуя ничего взамен, а просто даруя «на память». Как говорит этот голодранец, у него много «таких маленьких вещей», этих золотых круглячков, и он даже не подозревает, какая настоящая цена этим монетам.

Блеск золота ослеплял отца Степана. Тот трезвый, реальный мир, в котором всегда жил холодно-благоразумный служитель культа, исчезал. Вместо него приходила восточная сказка. Да, то, что рассказывал незнакомец, походило на сказку.

...их двое. Он и его земляк, пожилой мужчина. Они – удмурты. Батюшка никогда не слышал о такой нации? Есть такие люди, живут далеко за Волгой, за Уралом. Удмурты говорят на своём языке, но среди них немало придерживаются православной веры. Там и церкви есть, и батюшки, и крест на груди носят...

Ему в Удмуртии не очень везло. Так вот думал он, думал, как жить дальше, взял, да и завербовался со своим соседом-стариком сюда, в Коломыю, на строительство. Уже почти месяц работают они, канавы под фундамент копают. Заработок плохой, денег мало, нечего домой послать. Но вчера вот что с ними случилось. Старик зацепил лопатой в канаве что-то железное. Откопали – сундучок. Открыли, а там вроде деньги – бумажные, полуистлевшие, и такие жёлтые тяжёлые «копейки». Старик говорит – клад. Что делать? Отнесли они поздно вечером шкатулку на кладбище, зажгли свечу и давай считать деньги. Всю ночь считали... Они со стариком неграмотные, но считать деньги умеют. Таких маленьких монет, как те, что он показал батюшке, – сто шестьдесят, но есть ещё монеты побольше и потяжелее. Тех больших – девяносто две. Старик говорит: может, это золото? Но ни старик, ни он никогда раньше не держали золота в руках. Показать кому-нибудь боятся – обманут, вырвут, убьют. Старик говорит: иди к попу, спрашивай главного батюшку. Поп не обманет верующего человека, скажет правду... Сейчас старик на кладбище сидит, сторожит клад. Ни на шаг отойти от сундучка не хочет. И вот перед ними вопрос: что делать с золотом? Везти с собой домой – боязно. Да и что они, тёмные люди, будут делать с золотом дома? Один для них выход – продать. А где найти верного человека с такой большой суммой денег?

– Я вам найду покупателя, – сказал отец Степан. Он понимал, что у него денег маловато для покупки такого количества золота, как бы дёшево ни отдали его удмурты, и решил подыскать среди своих друзей надёжного компаньона.

– Нет, батюшка, – энергично и даже испуганно запротестовал удмурт, – Никому золота мы не покажем, боимся... Не дай бог! Мы только тебе верим, батюшка. Ты не обманешь. Хочешь – покупай сам. Принесём ящик, смотри, плати деньги – и всё золото твое. А мы деньга за пазуху, на поезд – и айда домой! Семействам радость повезём.

«А что, если этот чудак согласится отдать золото за небольшую сумму, почти даром?» – подумал отец Степан. В это время он уже был рад, что удмурт не соглашается показать золото кому-нибудь другому и у него не будет конкурентов в этой выгодной сделке. Поп быстро подсчитал в голове ту сумму, которая была у него. Вместе с деньгами, которые собрали верующие на церковь и отдали ему на сохранение, он мог соскрести тысяч двадцать.