Курсант. На Берлин 4 (СИ) - Барчук Павел - Страница 15

Услышав имя «француженки», Подкидыш сделал «стойку», как сторожевой пёс.

— Это та дамочка, что отиралась возле Риекки? Чего надо было?

— Она… знает про банк. Про то, что я передал тебе шкатулку. Знает твой позывной. Собственно говоря, отсюда и необходимость встретиться.

Лицо Подкидыша стало еще более напряжённым.

— Как⁈ Откуда⁈ Мы сделали все чисто. Не подкопаешься.

— Она стояла напротив банка. Видела. Видела, как я тебе передал. Видела, как ты откатился. Она наблюдала за всей операцией.

— Сука! — вырвалось у Ивана. Он сжал кулаки. — И что? Угрозы?

— Хуже. Она заявила, что является нашим связным. Позывной «Племянница». Прислана Центром. Требует архив. Немедленно. Дала десять дней.

Иван замер. Его глаза сузились до щелочек, в них мелькнул холодный, расчётливый блеск.

— Связной? «Племянница»? — Он медленно покачал головой. — Похоже на правду, да. Ожидали связного. Но… слишком уж вовремя она объявилась. — Подкидыш посмотрел мне прямо в глаза. — Ты веришь ей?

— Верю ли я, что она связной? Возможно. Но верю ли я ей? Нет, Иван. Нет. Она лгала мне вчера. Напрямую. Про Клячина. Делала вид, что не знает его, не видела. А я знаю — она врала. Значит, у неё свои игры. И архив в этих играх — разменная монета. Отдавать ей бумаги нельзя.

— Согласен, — резко кивнул Подкидыш. Он потрогал холщовую сумку. — Значит, план меняется.

— Кардинально. Архив не должен достаться ни ей, ни Мюллеру, ни британцам. Никому. Он слишком опасен. Но… прежде чем что-то решать… — Я глотнул холодного влажного воздуха. — Надо посмотреть, что внутри. По-настоящему. Не верхний слой, а всё.

Иван понимающе кивнул. Он посмотрел по сторонам, его взгляд скользнул по зарослям плюща, покрывавшим нижнюю часть склепа.

— Здесь. Быстро.

Мы отодвинули густые, мокрые ветви. За ними, у самого основания, в кирпичной кладке был искусно замаскированный тайник — несколько выдвижных, ничем не примечательных кирпичей. Иван ловко вынул их. В нише лежала та самая шкатулка. Небольшая, но массивная, с потертыми углами и простым замком.

— Вот чертяка… — Я усмехнулся и покачал головой. — А это что тогда?

Мой взгляд переместился к сумке, которую Подкидыш держал в руке.

— Ты думаешь, я бы стал так запросто разгуливать с секретными документами по Берлину? — Хохотнул Ванька. — Обижаешь. Заранее пришел и здесь спрятал. В сумке просто парочка консерв.

Иван сунул руку в тайник, достал шкатулку, быстро вернул на место кирпичи, замаскировав нишу плющом, а затем передал столь необходимую всем коробочку мне. Она была холодной и неожиданно тяжёлой в руках.

— Открывай. Здесь безопасно. Но быстро. — Коротко бросил Ванька.

Мои пальцы дрожали, когда я достал отмычку (простая скрепка, всегда при мне). Замок щёлкнул с негромким, зловещим звуком в тишине кладбища. Я откинул крышку.

Первое, что бросилось в глаза — драгоценности. Не горы сказочных сокровищ, о которых, возможно, грезил Риекки, но весьма значительные. Горсть неогранённых, но крупных алмазов, мерцающих холодным блеском даже в сером свете. Состояние. Не фантастическое, но более чем достаточное, чтобы обеспечить безбедную жизнь где-нибудь вдали от Европы.

Однако это было лишь верхним слоем. Под драгоценностями лежало главное. Пачки писем, плотно исписанных листов, докладных записок. Бумаги пожелтели от времени, но чернила были чёткими. Я схватил первую пачку.

Письма. Десятки писем. На простой бумаге, на официальных бланках, на бланках Коминтерна. Адресованы разным высокопоставленным лицам в СССР. И подписи… Я узнавал фамилии. Те, что мелькали в сводках, на трибунах Мавзолея, в списках наркомов.

Содержание… Это я посмотрю уже дома. Возможно. А то, может, и не буду смотреть. Черт его знает, нужна ли мне эта информация.

Следующая пачка — докладные записки самого Сергея Витцке. Их я не ожидал увидеть. Мне казалось, в шкатулке должны быть бумаги, которые отцу передали на хранение. И все. А тут — конкретные отчёты, чёткие, сухие, как выстрел. Отчёты о расследованиях. Подозрения в двойной игре. Имена. Фамилии. Конкретные факты срыва операций, «странных» совпадений, утечек информации.

Одна фамилия сразу бросилась в глаза — Бекетов… Я завис, изучая это сочетание букв. Анализ связей товарища старшего майора госбезопасности с определёнными кругами в НКВД. То есть… Сергей Витцке изначально знал, что из себя представляет его друг? Ну или как минимум, на момент своего возвращения понимал. Отец явно что-то планировал в отношении этого человека.

— Курсант… — Прошептал Подкидыш, заглядывая через мое плечо. Его лицо было белым как мел. — Это же… Это ж всех расстреляют к чертям собачьим! И тебя первого, если узнают, что столь опасная информация у тебя в руках!

Похоже, Ванька успел бегло прочесть несколько строк и рассмотреть несколько писем. Даже этой мелочи ему хватило, чтоб понять, насколько все серьезно.

Я захлопнул шкатулку. Звук был громким, как выстрел в тишине кладбища. Сердце бешено колотилось.

Хранить архив — безумие. Передавать Жульет — самоубийство. Эти бумаги — слишком большой соблазн. Слишком мощное оружие. Оно может уничтожить не только врагов, но и тех, кто попытается им воспользоваться.

— Решение одно, — сказал я, мой голос звучал хрипло от напряжения. — Сейчас нужно разделить содержимое.

Иван насторожился.

— Как?

— Драгоценности — тебе. Спрячешь. Глухо спрячешь. Как «чрезвычайный фонд». На черный день. Для всех нас. Если что… это шанс сбежать, подкупить, выжить. — Я ткнул пальцем в шкатулку. — Бумаги — мне. Я найду способ… обезвредить их. Навсегда. Сжечь. Утопить. Растворить в кислоте. Но так, чтобы никто и никогда не нашёл.

Иван долго смотрел на меня, потом на шкатулку.

— Драгоценности… рискованно держать у меня, — пробормотал он.

— Рискованнее хранить это вместе! — Я постучал костяшками пальцев по крышке шкатулки. Все, кому не лень, ищут ее. В первую очередь, конечно, архив. Разделив, мы уменьшаем ставку. Камешки останутся в шкатулке, а бумаги заберу. Спрячу их так, что не найдёт никто. И уничтожу при первой же возможности.

Молчание повисло между нами, прерываемое только шелестом дождя в листве. Наконец Иван резко кивнул.

— Ладно. Делим. Быстро. Спрячу. Сегодня же.– Глухо пообещал он, в его голосе слышалась стальная уверенность.

Я осторожно вытащил стопку бумаг и писем, оставив драгоценности на месте, закрыл шкатулку и протянул ее Ваньке. Теперь она стала значительно легче.

— Уходи первым, — сказал я Ивану. — Покинем это место разными путями. Будь осторожен. Жульет знает тебя в лицо. И тех двоих надо вычислить. Совершенно не понятно, откуда они вылезли. Не люблю мутных загадочных личностей.

Подкидыш кивнул, схватил шкатулку, подумал немного, потом окинул взглядом мрачные аллеи, сунул коробочку с драгоценностями в сумку и, не прощаясь, растворился в зарослях, как настоящая тень. Я остался один у склепа, прижимая к себе стопку бумаг.

Дождь лил сильнее, смывая Ванькины следы на земле, но не смывая тяжести выбора. Теперь я нёс не просто архив. Я нёс бомбу с часовым механизмом, тикающую в такт моему бешено стучащему сердцу. И часы эти отсчитывали последние месяцы до того, как Берлин, а за ним и весь мир, взорвётся огнём.

Германия, Берлин, май 1939

Ванька Подкидыш сидел за столиком у окна в баре «Ост-Энд», задумчиво изучая сгущающийся за стеклом сумрак. Бар этот считался заведением среднего уровня, среднего достатка и средних людей. Людей, которые настолько неприметны, настолько незначительны в новой реальности фашистского режима, что до них просто никому нет дела.

А соответственно, бар «Ост-Энд» редко посещали всякие личности с невзрачными, плохо запоминающимися лицами. Те самые личности, которые собирают по крупицам информацию, а потом несут ее в клювике в Гестапо. То есть, о баре «Ост-Энд» можно было сказать, что это не совсем уж дыра, но и точно не ресторан элитного уровня. Именно тот вариант, который Ваньке сейчас подходил больше всего.