Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 92

— Неплохой приют, — отметил Гришаня.

Я повернулся к нему, уточнил:

— С чего ты взял?

— Да потому что у детишек, — Гришаня кивнул в сторону площадки, — глаза живые, радостью светятся. И дети смеются. Значит, здесь их любят и заботятся. Поверьте, Павел Филиппович, я в приютских разбираюсь. У некоторых пацанов с малолетства такой отпечаток на лице, словно они острог и каторгу строгую прошли. Такие не то, что смеются, даже улыбаются редко. А если и улыбаются, то это больше похоже на оскал как у зверей хищных. А эти… другие.

Я не стал отвечать, а лишь вздохнул. Гришаня говорил просто, но в его словах была своя правда. Мы поднялись по ступеням крыльца, я потянул на себя заскрипевшую тяжелую створку, и мы вошли в просторный холл.

За стойкой справа от входа сидела мать-распорядительница, высокая, худая женщина с усталым лицом и мягкими глазами. Она некоторое время пристально рассматривала нас, а затем, видимо различив герб семьи на моем пиджаке, радостно улыбнулась:

— Павел Филиппович! — сказала она, сложив руки в молитвенном жесте. — Какая честь вас видеть!

Я улыбнулся.

— И вам доброго утра, матушка.

— Вы просто наш спаситель, — начала женщина с лёгким поклоном. — Потому что в последнее время в наш приют пошло настоящее паломничество с просьбой взять старших детей в ученики. Мы теперь молимся за вас каждое утро.

— Благодарю. — Я слегка поклонился. — Но молитесь лучше за детей. Им это нужнее. Вряд ли Искупитель слышит молитвы за душу некроманта.

— Искупитель слышит просьбы за любую душу, — с мягкой улыбкой ответила женщина.

— Надеюсь, жалоб от детей, которых отдали в обучение, не поступает? — с легкой тревогой уточнил я, и мать-распорядительница замотала головой:

— Искупитель с вами. Они счастливы и изучают новые ремесла. Вы дали путевку в жизнь многим, мастер Чехов. Это дорогого стоит. Благодаря вам, они не пополнят ряды уличных банд.

При этих словах, женщина как-то странно покосилась на Гришаню, но тот ловко отвел взгляд, делая вид, что ничего не заметил.

— Мне нужно поговорить с двумя воспитанниками, — произнес я, меняя тему разговора. — Леонидом и Иваном.

Лицо матушки на миг изменилось. Улыбка не исчезла, но в глазах промелькнула осторожность.

— Простите, мастер Чехов, но… мальчиков больше нет в приюте. Их забрали.

— Как это? — я нахмурился. — Куда они делись?

Женщина склонила голову и терпеливо пояснила:

— Их взяли на воспитание.

— Кто? — уточнил я.

— Простите, — тихо произнесла она. — Это информация под защитой. Я не могу назвать имена тех, кто взял ответственность за Ванюшу и Леонида.

Я хотел было возразить, но промолчал. Информация о том, куда отдали на воспитание детей, и правда была тайной, которую защищал закон.

— Понимаю, — сказал я и поклонился. — Спасибо, матушка.

— Но смею вас заверить, что мальчики в хороших руках, — она светло улыбнулась, словно пытаясь уверить меня в том, что эта тайна не должна была тяготить мою душу.

— Спасибо вам за добрые слова, — я кивнул.

— Отобедаете с нами? — робко уточнила женщина, но я покачал головой:

— Простите, у меня еще много дел.

— Понимаю, — ответила женщина. — Народный адвокат, который защищает интересы простых людей всегда занят.

Я тепло улыбнулся:

— Но на днях я обязательно вернусь в ваш приют и с радостью отобедаю с воспитанниками, — заверил я мать-распорядительницу. — До встречи.

— До встречи, мастер Чехов, — ответила женщина и осенила меня знаком Искупителя. Картина вышла настолько забавной, что Гришаня прикрыл ладонью лицо, пряча улыбку.

Мы вышли на крыльцо. Тяжелая дверь со скрипом захлопнулась за нами. Солнце уже стояло высоко, и воздух пах мёдом и прогретым камнем. Детская площадка уже пустовала. Видимо, старшая сестра увела воспитанников на второй завтрак.

— Простите меня, Павел Филиппович, но я все время ожидал, что вы начнете дымиться.

— А ты сам? — уточнил я с ухмылкой. — Я был уверен, что у тебя хвост отвалиться.

— Нет у меня хвоста, — проворчал парень, но зачем-то отряхнул штаны пониже спины. — И в храмах я вполне себе неплохо себя чувствую. Тут часто оставляют печеньки у образов святых.

— Их же собирают, чтобы отдать детям, — я попытался усовестить Гришаню.

— А я в глубине души тоже ребенок. И не так уж и сильно в глубине, — возразил он.

Мы спустились с крыльца и Гришаня спросил:

— Что это значит: «взяли на воспитание»?

— Это значит, что дети станут жить в семье, как приёмные, — объяснил я. — Не усыновленные, а на правах приёмных. Им могут купить отчества, дать фамилии. Но прав наследования титулов у них не будет. Хотя…

Я собирался продолжить, но вдруг замер. Потому что за коваными воротами я заметил знакомые силуэты. Сердце на мгновение сбилось с ритма. По аллее, между старых лип, шли четверо: двое взрослых и двое подростков.

— Вот и ответ, — произнёс я тихо и направился к воротам.

Филипп Петрович и Людмила Фёдоровна не торопясь шли по дорожке, а рядом с ними топали двое подростков. Леонид и Ванька. Те самые. Оба выглядели довольными, оживлёнными, с лицами, на которых впервые появилось что-то похожее на уверенность. Людмила Фёдоровна держала Ваньку за руку, что-то рассказывала, а тот смеялся. Леонид шагал рядом с отцом, явно гордый, что взрослый мужчина говорит с ним на равных.

Я свернул в парк, Гришаня направился за мной.

— Доброе утро, — поздоровался я, подходя ближе.

Отец обернулся. На его лице мелькнуло лёгкое смущение, которое, впрочем, быстро сменилось теплом.

— Доброе, Павел, — ответил он.

Парни застыли, растерянно глядя на меня. Воцарилась неловкая пауза.

— И почему ты не сказал… — начал было я.

— После того как Маргарита… пропала, я долго не мог прийти в себя, — начал отец. — В душе была пустота…

— Мальчики, идите погулять, — с теплой улыбкой произнесла Людмила Федоровна. Парни переглянулись, кивнули и направились по аллее. Я же взглянул на отца, ожидая продолжения.

— И чтобы забить эту пустоту, я отправился в тот монастырь, где служит Петр Алексеев. Тот самый, которого я когда-то отправил на каторгу. Хотя, признаться, никогда не был особо верующим человеком, — продолжил Филипп Петрович. — Но отчего-то решил поговорить именно с ним.

— Неожиданно, — удивился я.

— Он предложил мне обратиться со своим вопросом к Искупителю. Тот услышит меня и даст правильный ответ. Мне тогда показалось, что этот совет лишний. Но в тот же вечер я его задал. И ночью мне приснился сон, как я еду в этот приют и беру на воспитание двух детишек, которые заполнят пустоту в моей душе. И утром я решил: раз уж я не смог уделять достаточно времени тебе и… — на лицо отца набежала тень, но он все же продолжил, — может быть им я дам то, что не получили мои родные дети.

Я только кивнул и перевёл взгляд на Людмилу Фёдоровну. Она улыбалась тепло, чуть смущённо.

— Филипп Петрович обсуждал это со мной, — сказала она. — Мы… некоторое время общались по-приятельски.

— Когда? — удивленно поднял брови я. — Отец же…

— Есть такая вещь, как мобильный телефон, — перебила меня Яблокова. — С помощью него можно позвонить или написать сообщение. Очень удобная штука. Кстати, именно я и подсказала взять Леньку и Ваньку.

Я кивнул. И впервые не почувствовал ревности или недосказанности. Наоборот, в груди расцвела гордость.

Взглянул на сидевших на лавке детей, которые смеялись, обсуждая что-то между собой. На их лицах было то, что редко встретишь у взрослых: искреннее, неподдельное счастье. Я смотрел на них и думал, что, возможно, в этот раз у отца все получится как надо. А еще, что старший Чехов, наконец, перестал прятаться за делами. И начал просто жить.

Филипп Петрович между тем заметил стоявшего в паре шагах от меня Гришаню.

— А это кто? — спросил он, кивнув в сторону парня.

— Мой новый водитель на замену Фоме, — ответил я. — Хочет, как положено, присягнуть семье.