Башни Латераны (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 69

— Копья долой! В щиты! — командует Рейнхард и по его команде оставшиеся — бросают копья на землю, опасность слишком близко, от копий уже нет толку. Теперь осталось биться как в древних легионах Альберио — давить ее щитами и доставать короткими клинками в промежутке между ними и…

Удар! Еще один! Расколотый надвое щит, выпученные глаза, пролетающий мимо Рейнхарда обрывок… ткани? Взмах боевого молота и его люди падают на землю как подкошенные — с раздробленными головами, разбитыми щитами, с доспехами, проломленными в грудине аж до позвоночника. Он видит, как умирает на земле Блажек, пикинер из Пустовицы, совсем еще молодой парень, сын молочника. Пришел только год назад, а теперь — захлёбывается в своей крови, пытаясь зажать руками дыру в груди, большую дыру — как раз по размеру бойка молота старого барона…

— Демоны! — рычит Рейнхард, бросаясь в атаку: — умри, тварь! Я не прощу тебе командира!

Удар!

Последнее что видит Рейнхард — это синее-синее небо над головой. Пронзительно синее и такое близкое, что кажется — просто протяни руку и коснешься его пальцами. Наступает тишина. Тишина и спокойствие. Он поднимает руку вверх и с удивлением видит, что на месте его правой кисти — обрывок чего-то отвратительно бурого, красного, с торчащими обломками костей. Он успевает подумать, что это нехорошо, а потом… потом нога в серебристом доспехе с размаху опускается ему на голову.

Густав стоял у края проёма, там, где ещё час назад были массивные дубовые створки. Теперь — куча обугленных обломков, дымящихся, чёрных. Шляпа сдвинута на затылок, рука на рукояти топорика. Глаза прищурены — смотрит вперёд, на мост, на поле боя. На неё.

К нему подбежали первые — те, кого Элеонора подняла раньше всех. Рудольф — лейтенант «Алых Клинков», шрамы на лице, палаш в руке. Выбежал из-за угла здания, тяжело дышит, остановился рядом с Густавом. Открыл рот — хотел спросить что-то. Посмотрел туда, куда смотрит Густав.

Замер.

Рот остался открытым, глаза расширились. Палаш чуть опустился — рука ослабла, но пальцы не разжались. Сжал рукоять — крепче, инстинктивно.

— … охренеть…

Максимилиан тоже из «Алых Клинков», молодой рубака, куртка нараспашку, кавалерийский палаш в руке. Выбежал следом, остановился, посмотрел туда же. Часто-часто заморгал, так, словно бы не верил своим глазам. Палаш задрожал в руке — слегка, еле заметно. Пальцы побелели — сжал так сильно, что костяшки хрустнули.

— … святые угодники… — пробормотал он.

Дитрих — сержант тяжёлой пехоты, здоровяк, двуручный меч на плече. Вышел медленно, тяжело — голова раскалывается после заклинания. Остановился за спинами, посмотрел через плечо Рудольфа. Замолчал. Несколько секунд — просто смотрел.

Меч съехал с плеча — рука ослабла. Опустился вниз, острие коснулось камня. Но пальцы не разжались — держит, крепко, как учили.

Сглотнул — тяжело, горло пересохло.

Сорок лет на войне. Видел всё. Штурмы, резню, магов, големов. Но такого… Такого не бывает.

Мессер — капитан «Алых Клинков», единственный кто может держать этих галантных головорезов в узде. Спустился с лестницы, остановился у них за спинами, растолкал всех и вышел вперед. Вытаращил глаза. Потянулся рукой в затылок, почесать, на полпути наткнулся на сталь шлема и опустил руку.

— Это, млять что такое там происходит? — выдавил он из себя, не ожидая ответа.

Бранибор Каменски по кличке «Железная Челюсть» командир наемной роты тяжелой пехоты, старый солдат, седая борода, боевой топор на длинной рукояти в руке. Спустился медленно, остановился рядом с Мессером, посмотрел туда же. Качнул головой.

Видел Деворанта. Шестьдесят лет назад. Один против сотни. Думал — предел. Ошибался.

Топор чуть опустился, уперся кончиком лезвия в камень.

Рядом встал молодой солдат из городской стражи, копьё в руке. Спустился следом, остановился, посмотрел. Побледнел — сильнее Максимилиана. Копьё задрожало в руках — сильно, заметно. Пальцы побелели — сжал так, что дерево древка скрипнуло.

— Это не человек. Такое… невозможно…

— Заткнись, сопляк. Заткнись, иначе клянусь Святым Августином и твоей матушкой я захлопну тебе пасть. — говорит старый Густав: — это — наша дейна! И сейчас она… — он прерывается. Смотрит вдаль.

— Это… там же шатер Арнульфа? — ни к кому не обращаясь задает вопрос Мессер, засовывая сорванную где-то травинку в уголок рта: — вон тот, большой со стягами? Безумная девчонка…

— Не дойдет… — качает головой Густав: — слишком много их там. И… защитные руны. Не дойдет. Ей бы к лесу, правее, а там уйти и… — он машет рукой.

— А вдруг? — опять ни к кому не обращается капитан «Алых Клинков»: — она же… неостановима. Черт… такая девчонка. Надо было приударить.

— А я ей комплимент давеча говорил. — замечает Бранибор Каменски.

— Серьезно? Ты и комплимент? — край рта Мессера чуть искривляется, но глаза внимательно следят за полем боя: — черт, уходи оттуда, дейна! Отступай! Мы прикроем!

— Безымянная! — гаркает Бранибор, да так, что все чуть присаживаются на месте от громкости его рева: — ОТХОДИ! ХВАТИТ! МЫ ПРИКРОЕМ!

Лео бежит вниз по лестнице — быстро, спотыкаясь, хватается за перила. Лицо бледное, глаза красные — Элеонора только что подняла его, голова раскалывается, в ушах звенит, мир плывёт.

Добежал до конца, выбежал к воротам, остановился. Увидел их — Густава, Рудольфа, Максимилиана, Дитриха, Мессера, Бранибора. Все стоят, как статуи. Смотрят вперёд. Молчат.

Лео шагнул вперёд — медленно, неуверенно. Протолкался между Густавом и Рудольфом. Вышел вперёд. Посмотрел туда, куда смотрят все.

Увидел её.

Она сражается.

Вокруг неё — хаос. Люди падают — один, второй, пятый. Щиты раскалываются. Кровь брызжет — фонтанами, облаками. Крики, хруст, звон. Молот крутится — как вихрь, как смерть. Она не останавливается. Лео смотрел — не дыша, не моргая. Губы задрожали. Руки сжались в кулаки — так сильно, что ногти впились в ладони, пошла кровь. Не заметил. Шаг вперёд — один, медленно. Мимо тех, кто просто стоит и смотрит… Откуда-то появился Курт Ронингер, злой как черт, в пыльной куртке, с мечом на поясе, схватил за плечо, рванул назад:

— Стоять!

Лео вырывается — отчаянно, яростно. Не слышит. Не видит. Только она.

— Отпусти!

Курт держит крепко:

— Остановись придурок, тебя же там убьют!

Лео тянется — к ней, изо всех сил, как будто может дотянуться.

— Отпусти! Она там! Она… она… — голос срывается. Слёзы текут — не останавливаются. Мир вдруг вспыхивает алым, в голове звенит, на губах и во рту — привкус крови.

— Полегчало? — спрашивает Курт, держа его за воротник: — или еще добавить? Стой на месте, идиот. Сейчас ей ничто уже не поможет. Только чудо. Стой. Терпи. Если Господь… — он замолкает, смотрит вдаль. Рядом стоит Густав — не двигаясь, не моргая. Рука на рукояти топорика. Смотрит вперёд — туда, на мост, на поле боя. Губы шевелятся — беззвучно.

— Она идет прямо туда… прямо, мать его к Королю-Узурпатору в его блядский шатер! — шепчет он себе под нос.

Максимилиан часто моргает — раз, второй, третий. Не верит глазам: — … это невозможно… капитан, вы же видите? Давайте ее к нам в роту примем! Интересно, она умеет скакать на коне? Хотя, конечно… вы правы. Научим.

— Безумная девчонка. — бормочет Мессер и качает головой: — если она выживет, то я… наверное это любовь, а? Старый ты перец… — он толкает в плечо Бранибора Каменски, который хмурится, глядя на поле боя.

— Она идет. — говорит он, и слегка приподнимает свой топор, снова опускает его вниз, ударяя торцом рукояти о землю: — она идет. Медленно, но верно. Эти сукины дети едва ли не на плечах у нее висят, но она идет. Умница. Не стой, не давай зайти себе за спину, вертись, не подставляйся.

— Она же может убить короля… — вдруг произносит молодой солдат из городской стражи. Произносит так, как будто сам только что себе поверил: — она может убить Арнульфа!