Царская дорога (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 36

Захолустная знать захолустного царства сидела на лавках вдоль стен, из кирпича которых кое-где торчала солома. Грубые рубахи из козьей шерсти и крапивы подпоясаны кожаными ремнями с массивными пряжками. Шеи их украшают бусы из раковин и медные обручи. Почтенные мужи в нетерпении переминаются босыми ногами. Натруженные руки передают друг другу железный серп, который был пока в единственном экземпляре. Серп испытали на последней жатве, и показал он себя выше всяких похвал. Уважаемые люди теперь спали и видели, как бы заполучить себе такое богатство.

— Все по слову твоему вышло, царица, — сказали старейшины окрестных деревень, когда Феано отдала назад горшок с просом и важно выпрямила спину. — С урожаем мы. Открой, что боги тебе еще шепчут?

— Боги шепчут мне, почтенные, — с достоинством произнесла Феано, — что все поля нужно на четыре очереди разделить. Год сажаем ячмень, год просо, год бобы, а на год земле отдых дать нужно, и скот на ней пасти. Так на Кипре делают, и там уже позабыли про голод. Великая Мать благословляет урожаи царя царей.

— Я если не уродит ячмень? — почесали головы старейшины. — Вот зальет его зимними дождями и размоет поле. Тогда как быть? Пустовать земле?

— Тогда тут же просо высаживать, — не задумываясь, ответила Феано. Она много раз присутствовала на заседаниях Царского совета, где отчитывался диойкет. — Сразу же, пока зимняя влага в земле есть. А после жатвы под пар ту землю пустить. Пусть козы и овцы пасутся, удобряют ее. Полю после такого отдыхать нужно. Великая Мать разгневается, если землю без конца сохой терзать.

— Четыре разных поля, значит, — задумались старейшины. — Непривычно, конечно, но все сделаем, как скажешь. У нас два поля всегда было, но против воли богини не пойдем. Да и вернее будет одновременно ячмень, просо и бобы растить. Если что-то одно не уродит, то другим спасемся.

— Тогда так и делайте! — подвел под разговором черту Тимофей, которому все это изрядно надоело. Он в сельском хозяйстве понимал чуть меньше, чем в вязании шерстяных носков. Царь и раньше это занятие всей душой ненавидел, так за годы скитаний по миру еще и прочно позабыл все, чему учил его отец.

С оживленным гулом старейшины встали со скамей и покинули комнатку, которая служила мегароном царственной чете, а Тимофей взял в руки лицо Феано и посмотрел ей в глаза.

— Да что бы я делал без тебя, жена!

— Разбойничал бы, пока не убили! — усмехнулась Феано и обеспокоенно повернула голову. — Ой! Пифагор проснулся. Пойду я, покормить его надо.

Пифагор, «Возвещенный пифией». Так назвала она сына, вспомнив, кто предсказал ей встречу с будущим мужем. Мальчишка все это время преспокойно спал в соседней комнатушке. Его люлька стояла рядом с дощатым ложем родителей, занимая почти все оставшееся в спальне пространство.

Тимофей выпрямился во весь свой немалый рост и поморщился, когда макушка коснулась потолка. Даже на его непритязательный вкус новый дворец — просто лачуга. Он никогда не забудет глаз жены, когда она впервые переступила порог этого холостяцкого логова. Тогда на голых кирпичных стенах висело оружие, а на дощатом столе засохли липкие лужи вина. К чести Феано, она даже слова не сказала за все это время, хотя ее собственный дом в Энгоми не шел ни в какое сравнение с этой дырой.

— Ничего, обживемся. Весной строиться начну, — буркнул Тимофей себе под нос, но от чуткого уха жены это не укрылось. Да и сложно тут укрыться. Феано была от него шагах в семи, не больше. Она легла на бок, положив рядом сына, который все еще требовал грудь.

— Я тебе скажу, муж мой, что нужно построить, — крикнула она в открытую дверь. — И не приведи боги, если там не будет купальни. Я тебя прирежу ночью.

— Купальня! Ишь, чего удумала! — угрюмо засопел Тимофей. — Да где я тебе возьму столько? Купцов-то еще нет. С кого взять?

— Ну, даже не знаю, — пожала плечами Феано. — Я свою работу делаю, а ты делай свою. Позвал замуж женщину из хорошей семьи, так не жалуйся теперь. Мне без купальни никак нельзя. Если купцов нет, ограбь кого-нибудь.

— Да вроде только что ограбил, кого смог, — почесал Тимофей курчавый затылок. — Надо как-нибудь до олова добраться. Царь Эней сказал, где-то на севере оно, в горах. Олово, серебро и свинец. А еще много серебра на востоке, если вдоль берега моря пойти. На север схожу, все ближе, да и места знакомые. Я те горы своими глазами видел.

— Пойду на двор, — сказала Феано, передав ребенка подошедшей служанке. — Надо Великой Матери жертвы принести за новый урожай.

— Храм! — ударил себя по лбу Тимофей. — Нужен свой Храм! Тогда моя власть крепка будет. Великие боги! Да где мне сразу взять столько серебра?

— Люди овец стригут, — повернулась к нему Феано, которая почти что вышла из комнаты. — Выкупи у крестьян шерсть и отправь в Энгоми. Оттуда груз железных серпов и лемехов притащи. Вдоль ливийского берега даже зимой добраться можно, если с опаской идти. Царица Креуса купит все, что привезешь. У нее, стервы, столько ткани рабыни выдают, что она уже не знает, куда золото складывать. Ты же видел, сколько она мне подарила на свадьбу? Придушила бы гадину!

— Угу, — задумался Тимофей. И впрямь, кожи и шерсть тут были дешевы, зато все остальное стоило очень дорого. Он прикинул что-то, пошептал, загибая пальцы, а потом довольно заявил. — Будет тебе купальня, царица!

— Даже мысли иной не имела, — фыркнула Феано и вышла на двор. Там ее уже ждал разожженный жертвенник и люди, почтительно стоявшие вокруг. Они не смели начать без нее, без той, чьи молитвы летят стрелой прямо к уху Великой Матери.

* * *

В то же самое время. Пантикапей. Царство Таврида.

Пантикапей не впечатлял. Убогая россыпь каменных лачуг, взобравшихся на высокую гору, на столицу не тянула никак. Даже царский дворец находился взглядом как-то не вдруг, прячась среди таких же сложенных из ракушечника неприметных домиков. Храмов здесь не было, как не было городских стен и какого-либо порядка. Дома стояли как боги на душу положат, ибо людей здесь пока мало, а места много. Сам царь Сосруко отсутствовал. Он, как и всегда, бился за пастбища и поля, сгоняя с земли очередной род тавров.

Рапану и сам себе не посмел бы признаться, что безумно скучает по своей прошлой жизни. По той, в которой плавал с отцом по портам Великого моря и торговался за бронзовую булавку, срывая горло. Зуд странствий томил почтенного главу Купеческой гильдии, который месяцами был прикован к своему креслу, напоминавшему небольшой трон. Чин его был велик и важен, потому как купцы Энгоми богатели не по дням, а по часам, подминая под себя всю морскую торговлю. Хищные стаи царских бирем патрулировали воды, а флот, стоявший на Родосе, лишил хлеба лукканских пиратов, беспощадно наказывая их за разбой. Вышел в море с оружием, без товара и рыбацкой снасти — никто даже разбираться не станет. Пожалуй, мил друг, на гостеприимный остров Серифос, железную руду дробить. А если сопротивление оказал, то деревню твою сожгут, а тебя на кресте повесят, на самом видном месте. Чтобы, значит, почтенным налогоплательщикам этим зрелищем усладу взора обеспечить. Государь как-то сказал, что это в стоимость патента входит. Рапану думал, что пошутил он, ан нет. Не пошутил. Любой купец, который разбойников на крестах видит, тут же начинает испытывать небывалое почтение к власти и перестает сетовать на непомерную стоимость медных цифр на борту своего корабля. Государь назвал это…

— Да как же он это назвал? — прикусил губу Рапану. — Вот ведь пропасть, забыл! А, вспомнил! Наглядной агитацией он это назвал. Слово-то какое мудреное. Надо почаще его произносить, пусть здешняя деревенщина проникнется.

Неуемный зуд странствий все же победил и, как только взошли Плеяды, Рапану расцеловал всех трех жен и пятерых детей, и отправился на север. Он взял с собой крепких парней с луками и две объемистых гаулы, на которые погрузил полотно, масло, железо и соль. Беспроигрышный товар, когда не знаешь, куда плывешь. Соль нужна всем, везде и всегда. Только на Островах ее в достатке, где варницы построили. Там стоят каменные ванны, и из них солнце воду выпаривает. Государь сначала хотел монополию на соль ввести, да только не вышло у него ничего. Уж слишком просто ее получить, когда она вокруг тебя сама плавает. Плюнул тогда на эту затею царь Эней, да и обложил острова твердой соляной податью. Результат тот же, а возни никакой. Проехал раз в год, собрал и радуйся. А то, что людишки себе спроворили, выкупал за хорошие ножи столичной работы и готовую одежду. Двойной прибыток получается.