Царская дорога (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 3

— Как вы тут командуете своими флажками? — растерянно посмотрел на кормчего Тимофей. — Я не знаю эту науку.

— Что передать, господин? — спросил кормчий.

— Как что? — почесал голову новоявленный царь. — Высаживаемся и всех ливийцев пускаем под нож. Не можем мы государевых людей бросить. Я же для этого и поставлен, чтобы торговый народ охранять.

— Бело-черный флаг поднять! — заорал кормчий.

Купцам на берегу приходилось туго. Сотни полторы ливийцев с дикими воплями наскакивали на пятьдесят ахейцев, вставших в круг и ощетинившихся копьями. Если бы не один из них, в роскошном доспехе, достойном царя, то их всех давно бы уже перерезали. Он отбивался длинным мечом, разя полуголых кочевников одного за другим, но даже его отвага не помогала. Гребцы падали один за другим, а круг моряков неумолимо сужался.

Две сотни афинян оказались весьма кстати. Кое-как выученные, но крепкие и злые ребята построились, а Тимофей взмахнул мечом и проорал безотказное заклинание, которое пустил в народ сам царь Эней. Говорят, оно дарует победу даже в самых безнадежных случаях. Воины в Энгоми рассказывали, что именно с ним царь в одиночку искрошил отряд мятежных троянцев, прорвавшихся в лагерь легиона.

— Мочи козлов! — разнеслось над полем битвы, и афиняне, которые понятия не имели, какое отношение имеют мокрые козлы к этим ливийцам, ударили им во фланг, полностью смешав строй.

Центр войска, где стоял сам Тимофей, Главк и два десятка воинов его гвардии, разодетых в железо и золото, расплескал ливийцев, словно грязную лужу. Не может полуголый босяк противостоять такому воину. Потому-то почти каждый взмах меча заканчивался чьей-то гибелью или тяжелой раной. Наконечники копий скользили по железу боков, а жалкие кремневые жала стрел и вовсе рассыпались в крошку. Тимофей сек одного за другим, сберегая дыхание, а в десяти шагах от него утробно ухал Главк, который крошил своей булавой кости, черепа и щиты.

— Чтоб тебя! — сжал зубы Тимофей, когда рядом упал Ктесипп, пропустивший укол в шею. — Да что же ты, парень! Как глупо вышло!

И он развалил ключицу ливийца, который даже порадоваться не успел своей победе. Кочевники качнулись назад и побежали, а Тимофей заорал.

— Не выпускать никого! До самой деревни гнать!

— К чему они тебе? — к Тимофею подошел незнакомый воин, который снял шлем с потной головы. — Пусть бегут.

— Ты не понимаешь, — покачал головой Тимофей. — Царь Эней пришел сюда навсегда. Мы немного почистим этот берег, и заодно парни возьмут добычу. Весной сюда приплывут царские люди, здесь должно быть спокойно. Я иду в Иберию. Сам ванакс пожаловал мне ее. Мне нужен скот, и мне нужны рабы. Я не собираюсь пахать землю сам. Я не для этого ушел из дома в пятнадцать лет.

— Одиссей, — протянул руку царь Итаки.

— Я много слышал о тебе. Тимофей меня зовут!

— Не слыхал, — пожал Одиссей плечами. — Но, судя по всему, я что-то пропустил за последние месяцы. Меня долго не было. Если ты идешь в Иберию, то бери под себя гавань на южном берегу, у самых Столбов. Там, где водятся обезьяны. Если ты сделаешь там приличный порт, с едой, вином и шлюхами, то скоро станешь богаче ванакса.

— Туда и иду, — оскалил зубы Тимофей. — Очень я хочу богатым стать. А то как ни возьму золота, все сквозь пальцы уходит.

— Бывай, парень, — протянул руку Одиссей, — свидимся еще, если боги дадут.

Он повернулся к своим людям и проорал.

— Чего уставились? Убитых похоронить, работу закончить! Можете не спешить. Эти парни здесь надолго.

Могучий воин, увешанный золотом, пошел за войском, преследующим бегущих ливийцев, а Одиссей пробурчал.

— Из новых людей паренек. Своим мечом царское ожерелье выслужил, значит. И куда теперь нам, урожденным басилеям податься? Пахать он не хочет, брезгует честным трудом! Поглядите на него! А я вот пашу, и не переломился пока. Великие боги! Что за времена наступили? И откуда все эти люди на нашу голову повыползли?

Глава 2

Нашел! Знаменитые каменоломни Сиракуз находились именно здесь. Даже сомнений быть не может. Старый город на сицилийском берегу строился из того известняка, что добывали тут же. Это место называлось Латомия, знаменитая тюрьма-каменоломня, где сгинули тысячи афинян, которые решили в 413 году до нашей эры переломить ход Пелопоннесской войны. Афинский флот погиб, граждане пошли рубить камень, а Афины навсегда потеряли статус великой державы. Камня тут просто завались, и он превосходный по качеству. Хватит и на храмы, и на стены, и на дома горожан. Это не гранит, его можно и колоть, и пилить, формируя блоки нужного размера. Дело осталось за малым: требуются люди, и много.

Впрочем, с разбойным контингентом у меня проблем нет. Дураки никогда не переводятся, и кое-кто из них уже пошел на второй круг. Люди Кноссо, видя бывшего каторжника с выжженным трезубцем на плече, тут же оформляют его на второй срок. А он не три года, как раньше, а все пять. Вот сюда их и повезем, потому что с Серифоса некоторые откинувшиеся товарищи уже отказываются уезжать и требуют доставить к ним жен и детей. Да и неудивительно. Жизнь там спокойная, понятная и относительно сытая. Руби себе железную руду и сдавай план. А потом хоть зерно сей, хоть коз води, никто тебе слова не скажет.

— Сдвоенную когорту Хрисагона сюда перебросим, — заявил я Абарису, который старательно сопел рядом.

— Неплохо бы, — кивнул тот. — Уж слишком крепко он на восточном берегу окопался. Как Алалах и Арвад взял, так загордился прямо. А там городишки такие, что слова доброго не стоят.

— Тогда новых парней ему дайте, — подумав, сказал я. — Оформим как повышение. Можем даже звание присвоить. Вояка-то он толковый.

— Согласен, — кивнул Абарис. — Все новое пополнение ему отдадим. Пусть гоняет до весны, а потом ведет сюда.

Честолюбие удачливых вояк — бич Античности. Приходится тасовать людей, бросать их в разные концы света и менять солдат. Иначе беда-а…

— Государь! — гонец из лагеря приложил руку к сердцу. — Корабль пришел, а на нем царь Одиссей.

— Как Одиссей? — удивился я. — Не ждал его так рано.

Нет, это не ошибка. Царь Итаки, который прокалился солнцем и ветром дочерна, стоял довольный, как человек, угадавший последнюю букву и получивший заветный автомобиль. Его корабль приткнулся к берегу Сицилии в будущей Большой гавани, что с южной стороны пролива. И вместо приветствия он протягивает мне серый камушек, который тускло блестит в лучах осеннего солнышка.

— Неужели нашел? — выдохнул я.

— Нашел, — оскалился тот. — В Иберии нашел. Не поплыли мы на те острова. Боги были против, сгинули бы в дороге.

— Да и плевать на них, — махнул я рукой. — Сходим еще. Что в трюмах?

— Оловянная руда, — оскалился Одиссей. — Мытая. Осталось раздробить и переплавить.

— Ух-х! — только и смог сказать я. — А Корос где?

— Там остался, — Одиссей махнул в сторону запада. — Сказал, будет язык учить и добычу налаживать. Очень тем парням вино понравилось, бусы и цветные тряпки.

— Я не расплачусь с ним, — покрутил я головой в удивлении. — Кстати, он мне ничего не передавал?

— Да! Вот! — засуетился Одиссей и вытащил из сумы кипу аккуратно сшитых листов. — Все писал и писал свои крючки. Каждый вечер чего-то карябал, бедолага.

— Вот за это спасибо-о… — протянул я, стараясь не показать дрожь в руках.

Одиссей даже не понимает, что за сокровище мне привез. Это же лоция, или перипл, как называли в древности такие документы. В нем указаны удобные стоянки, источники с хорошей водой, ветры, течения и даже племена, что попадаются в дороге, и их обычаи. Этому периплу нет цены. За него тирцы и сидонцы отсыплют мешок золота и даже не поморщатся.

— Раздели со мной стол, — обнял я его за плечи и повел к шатру. — Ты, наверное, изголодался в дороге.

— Баранины от души поел, — усмехнулся Одиссей. — Тимофей угостил.

— Тимофей? — удивился я. — Он должен в Ливии одно местечко под город почистить. Ты тоже там был?