Поломка на краю галактики - Керет Этгар - Страница 5

А я ему говорю: чувак, я тебя уже год не видел, расскажи мне, что у тебя как, что нового? Спроси у меня, как мои дела. Как ребеночек.

– Ничего у меня никак, – говорит он мне нетерпеливо. – И нечего мне спрашивать тебя про ребеночка, я уже все про него знаю. Несколько дней назад я слышал твое интервью по радио. Ты болтал про ребеночка все это сраное интервью – как он говорит такое и как он делает сякое. Тебя интервьюер спрашивает про творчество, про жизнь в Израиле, про иранскую угрозу, а ты, как челюсти ротвейлера, впился в цитатки из своего сына, как будто он какой-то буддийский мудрец.

– Но он и правда мудрый, – защищаюсь я, – у него особый взгляд на жизнь, иной, чем у нас, взрослых.

– Отлично, – цедит Тодд. – Очень хорошо. Так что скажешь, ты пишешь мне рассказ или нет?

И вот я сижу за пластиковым столом, притворяющимся деревянным, в средней руки отеле, притворяющемся люксовым, который израильское консульство сняло мне на два дня, и пытаюсь написать рассказ для Тодда. Пытаюсь отыскать в своей жизни какое-то переживание, благодаря которому девушки рассмотрят возможность лечь с Тоддом в постель. И не то чтобы я понимал, почему Тодду трудно найти девушку. Он приятный, довольно обаятельный парень, из тех, кто сбегает от красивых забеременевших официанток, которые работают в дайнере маленького городка. Может быть, в этом и проблема: он не вызывает доверия. У женщин, я имею в виду. С романтической точки зрения. Потому что, я же говорю, когда речь о горящем доме или тонущем корабле, на него можно целиком положиться. Может быть, именно это я и должен написать – рассказ, от которого девушки решат, что на Тодда можно положиться. Что можно опереться на него. Или, наоборот, рассказ, который прояснит каждой, кто будет читать, что надежность и партнер, на которого можно положиться, – не такие уж важные фишки. Что надо следовать за своим сердцем и не париться про будущее. Следовать за своим сердцем и обнаружить, что ты беременна, когда Тодд уже давно в другом городе. Организовывает поэтические чтения на Марсе под эгидой NASA. А через пять лет, когда он в прямом эфире посвятит все мероприятие тебе и Сильвии Плат, ты сможешь ткнуть пальцем в экран и сказать: “Видишь, Тодд-джуниор?[5] Видишь этого человека в скафандре? Это твой папа”. Может быть, я должен написать рассказ об этом. О девушке, которая знакома с таким вот Тоддом, и он обаятельный, и он за вечную свободную любовь и за все остальные глупости, в которые мужчины, желающие трахнуть весь мир, верят до глубины души. И он с энтузиазмом объясняет ей про эволюцию и про то, что женщины моногамны, потому что хотят самца, который будет защищать их потомство, а мужчины полигамны, потому что хотят оплодотворить как можно больше женщин. И что с этим ничего нельзя поделать, таков закон природы. И этот закон сильнее, чем любой консервативный претендент на брак или статья в “Космополитен” “Как не дать сбежать твоему мужу”. Нужно жить здесь и сейчас, говорит мужчина в рассказе, и спит с ней, и потом разбивает ей сердце. И в то же самое время он не ведет себя как кусок дерьма, о котором можно забыть, и все. Он ведет себя как Тодд. В том смысле, что, пока он разрушает ей жизнь, он по-прежнему добр, мил и эмоционален, и это утомительно, но способно растопить сердце. И поэтому забыть его – и все – еще тяжелее. Но в конце, когда ей это удается, она понимает, что оно того стоило. И в этом загвоздка, в “оно того стоило”. Потому что со всем остальным я вполне коннекчусь, как мобильный телефон с доступным вайфаем, но с “оно того стоило” у меня все непросто. Поскольку – ну что может девушка из рассказа получить в результате этого лобового столкновения с Тоддоми, этого “наехал и скрылся”, кроме еще одной прискорбной царапины на бампере своей души?

– “Когда она проснулась в постели, его уже не было, – вслух читает Тодд с листа, – но его запах еще остался. Запах слез мальчика, который закатывает скандал в лавочке, где ему отказываются купить игрушку. Запах пота бандита, который слышит, как из мегафона раздается низкий хриплый голос, требующий, чтобы бандит вышел наружу с поднятыми руками. Запах школьницы, явившейся на отбор в группу чирлидерок”. – Внезапно он прерывается и разочарованно смотрит на меня. – Чё это за дерьмо? – спрашивает он. – Мой пот не пахнет. Фак, я вообще не потею. Я купил специальный дезодорант, он действует двадцать четыре часа. И эта школьница, и бандит, и мальчик… Это отстой, чувак! Если девушка это прочтет, нет шансов, что она пойдет со мной в постель.

– Ты прочти до конца, – настаиваю я. – Это хороший рассказ. Я, когда закончил его писать, просто плакал.

– Молодец, – говорит Тодд, – реально. Знаешь, когда я в последний раз плакал? Когда упал со своего горного велосипеда, разбил голову и мне должны были наложить двадцать швов. И больно, и страховки не было. Так что, пока меня шили, я не мог даже орать и жалеть себя, как все нормальные люди, потому что мне надо было думать, откуда я деньги возьму. Это был последний раз, когда я плакал. И что ты тоже плакал – меня это очень трогает, честное слово, только это не помогает, это вообще не разруливает мою ситуацию с девушками.

– Я всего лишь пытаюсь объяснить тебе, что это хороший рассказ, – говорю я. – И я рад, что его написал.

– Никто не просил тебя написать хороший рассказ, – начинает сердиться Тодд. – Я просил написать рассказ, который мне поможет. Который поможет твоему другу справиться с реальной проблемой. Если бы я просил тебя сдать кровь, чтобы спасти мою жизнь, а вместо этого ты написал бы хороший рассказ и поплакал, пока читал его на моих похоронах…

– Ты не умер, – перебиваю я, – ты даже не умираешь.

– Я – да, – орет Тодд, – я – да! Я правда умираю! Я один! Я один, и для меня это просто пипец!!! Как ты не понимаешь! У меня нет болтливого ребеночка, и я не могу пересказывать своей красивой жене мудрые фразочки, которые он выдает в детском саду. У меня нет! Этот рассказ – я всю ночь не спал, я просто лежал в постели и думал: вот сейчас, вот сейчас мой друг из Израиля бросит мне спасательный круг и я больше не буду один. А пока я цеплялся за эту обнадеживающую мысль, ты сидел себе и писал хороший рассказ.

Повисает короткая пауза, и после нее я говорю Тодду, что мне очень жаль. Короткие паузы жилы из меня вытягивают. Тодд кивает и говорит, что ничего страшного, и добавляет, что он тоже немножко переборщил, и что все это по его вине, и что он вообще не должен был обращаться ко мне с такой идиотской просьбой, но он просто в отчаянии.

– Я на секунду забыл, какой у тебя тяжелый стиль, понимаешь. С образами, и идеями, и всякой хренью. У меня в голове все было гораздо проще, по кайфу. Не великое произведение. Что-нибудь такое легонькое, типа начинается со слов “Мой друг Тодд просит, чтобы я написал для него рассказ, который поможет ему затаскивать девушек в постель” и заканчивается каким-нибудь прикольным постмодернистским фокусом. А у тебя, знаешь, не хватает панчлайна. Не просто не хватает панчлайна, а не хватает секси такого панчлайна, загадочного.

– Я могу и так написать, – говорю я после короткого молчания. – Реально, я могу написать и так.

Концентрат машины

Посреди моей большой пустой гостиной, между потертым кожаным диваном и древней стереосистемой, которая проигрывает поцарапанные блюзовые пластинки, стоит мятый металлический брикет. Красный с белой полосой. Когда свет солнца падает на него под правильным углом, он может ослепить своим блеском. Это не стол, хотя я часто что-нибудь на него кладу. Не было еще человека, который, войдя в мой дом, не спросил бы, что это такое. И каждый раз я даю новый ответ. В зависимости от настроения, а еще в зависимости от того, кто спрашивает.

Иногда я говорю: “Мне это от папы досталось”. Иногда: “Это тяжелое воспоминание”. Иногда: “Это кабриолет «мустанг шестьдесят восемь»”. Или: “Это красное сияющее возмездие”. А иногда даже: “Это якорь, который удерживает весь дом на месте. Без него все давно бы улетело в небеса”. Иногда я просто отвечаю: “Это произведение искусства”. Мужчины всегда пытаются поднять брикет – и всегда безрезультатно. Женщины всегда осторожно прикасаются к нему тыльной стороной ладони, как будто меряют температуру у больного ребенка. А если женщина прикасается к брикету прямо ладонью, поглаживает и говорит, например: “Оно прохладное” или “Оно хорошее”, для меня это знак, что с этой женщиной стоит попытаться переспать.