Поломка на краю галактики - Керет Этгар - Страница 2

Пит-Пит, обнимающий меня сейчас за бедра и неспособный обхватить их полностью, словно я огромный баобаб, кричит этому человеку:

– У тебя есть суперспособности?

Человек снова показывает себе пальцем на ухо, как будто не слышит нас, и кричит:

– Мне надоело! Хватит! Сколько можно! – а Пит-Пит кричит ему в ответ, как будто они ведут самую обыкновенную беседу:

– Давай уже, лети, ну лети! – а у меня начинается паника – такая паника, которая всегда начинается, когда ты знаешь, что все зависит от тебя.

На работе у меня такого дофига. В семье тоже, но поменьше. Как тогда, по дороге в Сахне[2], когда я попытался затормозить и заклинило колеса. Машину повело, и я сказал себе: “Или ты сейчас справишься, или это конец”. В тот раз, в Сахне, я не справился и была серьезная авария. Лиат, единственная, кто не был пристегнут, погибла, и я остался с детьми один. Пит-Питу тогда было два, и он едва умел говорить, но Ноам постоянно спрашивал меня: “Когда вернется мама? Когда вернется мама?” – поймите, это продолжалось еще долго после похорон. Ему было восемь, а это возраст, когда уже положено понимать, что кто-то умер, но он продолжал спрашивать, а я, и без его бесящих вопросов понимая, что это произошло из-за меня, хотел уже со всем покончить, в точности как человек на крыше. Но я выкарабкался. И вот я здесь, хожу без костылей, живу с Симоной, я хороший отец. И все это я хочу сказать человеку на крыше, сказать ему, что я знаю, что он сейчас чувствует, но, если он не размажет себя сейчас, как пиццу, по тротуару, это пройдет. Гарантированно. На всей нашей голубой планете никто не падал ниже меня. Этот человек просто обязан спуститься и дать себе неделю, месяц, даже год, если нужно. Но как все это сказать полуглухому? А тем временем Пит-Пит тянет меня за руку и говорит:

– Он сегодня не полетит. Пойдем, папа. Пойдем в сквер. А то темно станет.

Но я прирос к месту и кричу изо всех сил:

– Люди постоянно мрут как мухи и безо всякого самоубийства. Не делай этого. Пожалуйста, не делай этого! – и человек на крыше кивает. Кажется, в этот раз он что-то расслышал и кричит мне в ответ:

– Откуда ты знал? Откуда ты знал, что она умерла?

“Она умерла, так всегда бывает! – хочется крикнуть мне. – Всегда. А если не она, то кто-нибудь другой”. Но это не заставит его спуститься, и поэтому я кричу:

– Тут ребенок! – и показываю на Пит-Пита. – Не надо ему этого видеть!

А Пит-Пит рядом со мной кричит:

– Надо! Надо! Ну лети уже! А то темно станет!

Сейчас декабрь и темнеет действительно рано. Если он спрыгнет, это тоже будет на моей совести. Ирена, психолог из поликлиники, снова посмотрит на меня взглядом, в котором будет читаться “После тебя я иду домой”, и скажет: “Ты не виноват. Ты должен это усвоить”. А я кивну, потому что буду знать: через две минуты наша сессия закончится и ей надо будет забирать дочку из яслей. Но ее слова ничего не изменят, потому что и этого полуглухого мужика мне придется таскать на собственной спине, вместе с Лиат и со стеклянным глазом Ноама. Я должен его спасти.

– Подожди меня там, – ору я изо всех сил. – Минуту, я поднимусь к тебе, и поговорим.

– Я не могу без нее, – кричит он мне сверху, – не могу! – а я кричу в ответ:

– Секунду! – и говорю Пит-Питу: – Пойдем, малыш, пойдем, поднимемся на крышу, – а Пит-Пит так мило делает “нет” головой, как он делает всегда, когда собирается напиться моей крови, и говорит:

– Если он полетит, мы лучше увидим отсюда.

– Он не полетит, – отвечаю ему я. – Нет, не сегодня. Давай поднимемся, всего на минутку. Папа должен кое-что сказать этому человеку.

– Ну и кричи отсюда, – упирается Пит-Пит.

Его запястье выскальзывает из моей руки, и он укладывается на тротуар, как любит укладываться перед нами с Симоной в торговом центре.

– Соревнование по бегу на крышу! – говорю ему я. – Если Пит-Пит и папа добегают за один раз не останавливаясь, они оба получают в награду мороженое.

– Сейчас мороженое! – ноет Пит-Пит и перекатывается по тротуару. – Сейчас!

У меня нет времени на эти глупости. Я подхватываю его на руки, он извивается и вопит, но я не обращаю внимания и бегу к зданию.

– Что с мальчиком? – кричит человек сверху.

Я не отвечаю. Я врываюсь в подъезд. Может быть, теперь его задержит любопытство. Может быть, благодаря этому он не спрыгнет и подождет меня.

Пит-Пит тяжелый, а ступенек много, трудно подниматься, когда держишь на руках ребенка пяти с половиной лет, – особенно ребенка, который не заинтересован в подъеме по лестнице. К третьему пролету мне уже нечем дышать. Толстая рыжая женщина приоткрывает дверь на щелочку и спрашивает, кого я ищу. Видимо, она услышала вопли Пит-Пита. Мне плевать на ее вопрос, я продолжаю взбираться по ступенькам. Даже если бы я хотел ей ответить, у меня в легких недостаточно воздуха.

– Наверху никто не живет, – кричит она мне вслед, – там только крыша!

Когда она говорит “крыша”, ее писклявый голос ломается, и Пит-Пит орет ей в ответ полным слез голосом:

– Сейчас мороженое, сейчас!

У меня нет свободной руки, чтобы толкнуть дверь наружу. Мои руки заняты Пит-Питом, который не перестает выделываться, и я бью по двери плечом изо всех сил. Человека, еще недавно стоявшего на бортике, там больше нет. Он не дождался нас. Не дождался, чтобы узнать, почему вопит ребенок.

– Он улетел, – воет Пит-Пит в моих объятиях. – Он улетел, а из-за тебя мы ничего не видели, из-за тебя!

Я начинаю приближаться к бортику. Может быть, он передумал и вернулся в здание, уговариваю я себя, но мне не верится. Я знаю, что он там, внизу. Распластан на тротуаре в странной позе. Я твердо знаю. И на руках у меня ребенок, которому нельзя это видеть, просто нельзя, потому что такая травма сохраняется на всю жизнь, а одна травма у него уже есть. Больше ему не нужно. Однако ноги несут меня к краю крыши. Это как расчесывать прыщ. Как заказывать еще одну порцию “Чиваса”, когда ты знаешь, что выпил достаточно. Как вести машину, когда ты в курсе, что устал. Что ты так устал…

Когда мы уже совсем рядом с бортиком, начинает ощущаться высота. Пит-Пит замолкает, а я слышу, как мы оба тяжело дышим и как издалека к нам приближаются сирены “скорой помощи”, словно говорят мне: чего это ты, зачем тебе это видеть? Ты думаешь, что-нибудь изменится? Ты думаешь, кому-нибудь станет лучше? И вдруг за спиной раздается высокий голос рыжей соседки, которая приказывает:

– Отпусти его.

Я поворачиваюсь к ней, не вполне понимая, чего она хочет.

– Отпусти меня! – кричит Пит-Пит. Он всегда в восторге, когда вмешиваются чужие люди.

– Он же ребенок, – говорит рыжая, но ее голос мгновенно становится слишком мягким и слишком теплым. Она едва не плачет. Вой сирен приближается, а рыжая двигается к нам. – Я знаю, что ты страдаешь, – говорит она мне. – Я знаю, что сейчас все очень тяжело, я знаю, поверь мне.

В голосе рыжей столько боли, что даже Пит-Пит перестает вертеться и смотрит на нее как загипнотизированный.

– Посмотри на меня, – шепчет она, – посмотри. Толстая, одинокая. У меня тоже когда-то был ребенок. Ты знаешь, каково это – потерять ребенка? Ты вообще понимаешь, что ты собираешься сделать?

Пит-Пит все еще у меня на руках и обнимает меня изо всех сил.

– Посмотри, какой милый ребенок, – говорит она.

Она уже совсем рядом с нами. Ее полная рука гладит волосы Пит-Пита.

– Здесь был человек, – говорит Пит-Пит, уставившись на нее своими прекрасными карими глазами, глазами Лиат. – Здесь был человек, а теперь он улетел, но из-за папы мы не увидели.

Сирены замирают прямо под нами. Я делаю еще шаг к бортику, и потная ладонь рыжей цепляется за мою ладонь.

– Не надо, – говорит она. – Пожалуйста, не надо.

Пит-Пит получает шарик ванильного мороженого в пластиковом стаканчике. Я беру фисташковое и шоколадное с кусочками шоколада в вафельном рожке. Рыжая просит шоколадный милкшейк. Все столики в кафе-мороженом ужасно грязные, так что наш столик мне приходится протереть салфеткой. Пит-Пит упрямо требует попробовать милкшейк, и рыжая разрешает. Ее тоже зовут Лиат. Это распространенное имя. Она не знает про Лиат, про аварию, ничего она не знает, а я ничего не знаю о ней, кроме того, что она потеряла ребенка. Когда мы выходили из здания, труп того человека как раз вносили в машину “скорой помощи”. К счастью, он уже был покрыт белой простыней. На один образ трупа в голове меньше. Для меня мороженое слишком сладкое, но Пит-Пит и соседка вроде довольны. Пит-Пит держит свой пластиковый стаканчик в одной руке, а другой тянется к милкшейку рыжей. Он всегда так делает, не знаю почему. У тебя ведь уже есть мороженое, зачем тебе еще? Я открываю рот, чтобы сделать ему замечание, но рыжая подает мне знак – мол, все хорошо – и протягивает Пит-Питу почти пустой стакан из-под своего милкшейка. Ее сын умер, моя жена умерла, человек на крыше умер.