Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм - Страница 92

К произведениям американской кинематографии в целом он относился с известной долей скепсиса: «Очень популярный за рубежом, американский фильм на какое-то время остановился в своем духовном развитии. Зачастую в Голливуде работают слишком шаблонно. Нет такого места, кроме Голливуда, где бы об искусстве больше говорили и меньше для него делали. Сочетание бизнеса, цензуры, сенсационности и искусства действует почти всегда смертельно — за редкими исключениями. Чисто технически американская киноиндустрия первоклассна». В то же время американскую литературу Ремарк высоко ценил и публично не раз с похвалой высказывался о творчестве Эрнеста Хемингуэя, Уильяма Фолкнера, Синклера Льюиса, Томаса Вулфа.

В середине ноября 1957-го Ремарк поздней осенью снова в Соединенных Штатах, встречается там с Полетт, которая разъезжает с группой актеров по провинции, играя в пьесе Ануя «Вальс тореадора». 25 февраля 1958 года они сочетаются браком в Бранфорде, штат Коннектикут. Приглашены лишь близкие друзья, папарацци о церемонии, видимо, не узнали. Знаменитая пара давно уже стала вожделенным объектом любопытства для бульварной прессы. Интеллектуал и красавица — это всегда материал на потребу невзыскательного читателя. Полетт, внутренне и внешне оставаясь голливудской звездой, наслаждается ажиотажем; Ремарк спокойно сносит его. Он никогда не пренебрегал возможностью показаться рядом с этой красивой женщиной. Правда, в заголовках газет и журналов гораздо чаще мелькают имена другой пары аналогичной конфигурации: это Артур Миллер и Мэрилин Монро, они поженились в 1956 году и остаются вплоть до развода (в 1962 году) бесспорными любимцами охотников за сенсациями.

В Нью-Йорке у Полетт и Ремарка отдельные апартаменты. В них они будут проживать, приезжая в город-гигант на берегах Гудзона. Когда же Ремарк в Европе, в его апартаментах часто поселяется мать Полетт — Альта.

Добавим, что реакция Марлен Дитрих на сообщение о свадьбе отразилась, во всяком случае по свидетельству всезнающих современников, в возгласе: «Годдар — как нарочно!»

Летом 1958-го Ремарк в Порто-Ронко усердно пишет «Жизнь взаймы». В октябре несколько дней в Венеции, а с марта 1959-го опять довольно долго Нью-Йорк. Квартира, из окон которой открывается широкий вид на ярко освещенные небоскребы, украшена картинами Дега и Сезанна, увешана красивыми коврами. Вечера Ремарк проводит обычно дома, близость к Полетт, снимающейся теперь только на телевидении, действует живительно и благотворно. В июле 1959-го один из немецких иллюстрированных журналов начинает публиковать отрывки из романа «Жизнь взаймы». Если бы не постоянные сердечные боли и не невралгия лица, можно было бы говорить о счастливом периоде в жизни Ремарка.

В сентябре он участвует в переводе сценария фильма Стэнли Крамера «На берегу» на немецкий. Главные роли в нем играют Грегори Пек и Ава Гарднер. Работа не так уж и сложна, но, выполняя ее, Ремарк вновь прикасается к теме большого политического значения. Крамер показывает в своем фильме мир таким, каким он будет выглядеть после атомной войны. Удавшимся на славу фильм не назовешь, но тема волнует Ремарка. В своих интервью он не устает указывать на опасность развязывания новой мировой войны, которая неизбежно привела бы человечество к самоуничтожению.

Это не единственная его работа в кино в эти годы. Достоверно известно, что в период между 1953 и 1963 годами он участвовал в создании восьми фильмов. Некоторые из них пользовались у зрителя большим успехом. Такие, например, как «Пушки острова Наварон», «Самый длинный день» и «Исход». Исчерпывалась ли при этом его роль только задачами консультанта по новейшей истории, сказать трудно.

Новый год Ремарк встречает в Нью-Йорке, а в марте 1960-го он в Риме. Итальянская столица притягивает его с каждым годом все сильнее. В ней он будет жить месяцами, наслаждаясь теплым климатом, неувядающей красотой Вечного города, его уникальной архитектурой. Бывать там вместе с мужем любит и Полетт. А Нью-Йорк становится все недоступнее. Проблемы с сердцем больше не позволяют ему летать, врачи предупреждают о возможных нехороших последствиях, так что свидеться с городом, доставившим ему так много радостных и горестных минут, удастся еще только раз — летом 1966 года.

Внося последнюю правку в историю о Клерфэ и Лилиан Дюнкерк, Ремарк склоняется над новой рукописью. Снова — эмигранты, и снова — Оснабрюк. Ремарк пишет «Ночь в Лиссабоне».

В феврале — марте 1961 года роман, уже известный нам под названием «Жизнь взаймы», появляется в Америке на страницах журнала «Домоводство» в сокращенном виде под заголовком «Небеса не знают любимчиков», а в Германии выходит отдельной книгой — после еще одной серьезной авторской правки.

«Небеса не знают любимчиков»

Ремарк обращается в этом романе к одной из тем, которые давно ему по сердцу. Действие его третьей книги — «Станция на горизонте», — как и рассказа «Трофей Вандервельде», уже происходило в мире автогонок, вновь возникает здесь и имя главной героини. И уже нет сомнений в том, что мостки к рассказанным в 1920-е годы историям автор перекидывает вполне сознательно. Заметим также, что только в этом ремарковском романе действие происходит после Второй мировой войны. А если точнее, то в начале 1950-х годов, когда в Германии появляются первые признаки «экономического чуда», а в политической жизни царит дух реставрации. Только вот автор не ведет читателя в Федеративную республику этих лет, а завлекает его в Швейцарию, Францию, Италию. Не находят отражения в романе и важнейшие события тех лет, если не считать нескольких саркастических замечаний о забывчивости немцев, вдруг влюбившихся в демократию, и о их нежелании разобраться наконец со своим «проклятым» прошлым. «Мы базельские Геринги», — говорит, например, паренек на заправке, случайно носящий фамилию одного из паладинов Гитлера. «Если бы я был из тех, мне не пришлось бы качать бензин. Мы получали бы жирную пенсию». «Не мешало бы к этому привыкнуть, — говорит главный герой романа своей спутнице, когда они проезжают через Сен-Готардский тоннель, один из самых длинных в Европе. — Судя по тому, что слышишь и видишь, мы скоро будем так жить. Сперва в бомбоубежищах, а потом в подземных городах». В остальном — самый аполитичный из тех романов, что были написаны Ремарком после трех ранних. Побочный продукт.

Это книга о смерти. При всей легкости повествования действие остается овеянным сумраком неизбежности. Навещая в швейцарском санатории «Бела Виста» своего заболевшего товарища, стареющий автогонщик Клерфэ встречает там молодую красавицу Лилиан Дюнкерк. Вот уже три года как живет она в узком, пропитанном запахами лекарств мирке, уставшая, отчаявшаяся, знающая, что победить чахотку невозможно. И тем не менее еще раз предпринимающая попытку вырваться отсюда. Презрев советы врача, садится в машину к Клерфэ и устремляется к равнинам теплого Юга — прочь от стужи, снега и равнодушия прекрасных гор. «Ибо здесь и умелец станет неумехой, а ученый человек — неучем... Не прожив тут и двух-трех лет, ты к жизни в городе уже непригоден»[93]. Но и под мрачной сенью смерти родится чувство, завяжется любовная история. И тогда Ремарк наполняет ее своими раздумьями о жизни. У Клерфэ, не подозревающего, что его спутница неизлечимо больна, аргументация оптимиста, он хочет жениться, построить дом, не жить больше «от гонки к гонке», обрести себя в новой профессии. У Лилиан будущего нет, и понять своего возлюбленного она не может. «Он стремится привязать меня к себе и запереть, — думала Лилиан, — и с гордостью называет это браком, заботой, любовью...» Она с ненавистью посмотрела на маленькую виллу, на дорожки, посыпанные гравием. «Неужели я бежала из санатория только ради того, чтобы кончить свои дни именно здесь?» Так из прямо противоположных точек зрения на жизнь рождаются под пером Ремарка страстные, мучительные диалоги о том, чего и представить себе нельзя, — о смерти, не желающей признавать никакой логики. Ибо именно Клерфэ вырывает она из мира его мечтаний и надежд. Ранения, полученные им при столкновении болидов, окажутся смертельными. «Клерфэ, а не я... Почему так случилось? Весь мир сошел с ума. Умереть должна была она, а не он. Какая жуткая ирония судьбы!» Жизнь остается необъяснимой. «Из Брешии — в Брешию» — по кольцу со стартом и финишем в этой точке пойдет тысячекилометровая гонка, и в ней будет участвовать Клерфэ. Для Лилиан же она — символ бессмысленности, жизни по кругу, лишенной разумного начала. Она возвращается в санаторий и умрет там через шесть недель.