Искупленные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 5

Гора мёртвых друзей. Я сложил тела достаточно высоко, чтобы вскарабкаться наверх и выцарапать себе путь наружу.

Мои братья, смотрящие на меня через обеденный стол.

Моя мать, выплакавшая годовой запас слёз.

«Где ты был?»

«Что с тобой не так?»

«Габриэль. Габриэль. Габриэль».

– Эй. – Тёплые пальцы сжимают мою челюсть и возвращают голову к небу. – Говори со мной.

– Не могу.

– А что ты делаешь сейчас, глупыш? – Когда я не отвечаю, она тычет меня прямо в грудь, и её сердитый выдох скользит по моей челюсти. – Ладно. Тогда слушай.

Что–то чужеродное впивается мне в ухо.

– Нет…

– Тш–ш–ш.

Мой протест тает под ладонью на моей щеке. Клянусь, всё добро этого мира – в этой ладони. Оно просачивается сквозь кожу и взбивает мою кровь в масло. Затем оно сгущается у основания горла, потому что это неправильно. Оно слишком мягкое, слишком доброе.

Я ничего не сделал в этой жизни, чтобы заслужить его.

Я понимаю, что у меня в ухе наушник, когда из него вырывается знакомый фортепианный пассаж. Заставляя глаза открыться, я жду, когда зрение прояснится, и нахожу её в самом центре, улыбающуюся.

Она поправляет свой наушник.

– Это «Dancing Queen» ABBA, – с гордостью говорит она, словно сама написала эту чертову песню.

– Убери, – хриплю я.

– Нет, тебе станет лучше. – Встретив мой взгляд, она добавляет: – Серьёзно, научно доказано, что песни ABBA делают людей счастливее. В случае с «Dancing Queen» это потому, что и Агнета, и Анни–Фрид поют в одной тональности, что, кстати, в дуэтах буквально никогда не случается – и в очень высоком регистре. Когда ты это слышишь, твой мозг даёт сигнал телу вырабатывать адреналин, который, в свою очередь, снижает чувство боли. – Она бросает взгляд на мою кровь, сочащуюся из–под её бёдер. – Я бы сказала «погугли», но нет сигнала. И, ну, ты знаешь… – Она жестикулирует в мою сторону, словно взмах руки закончит её фразу.

Но я слишком занят тем, что разглядываю её рот, чтобы осознать ту чушь, что из него сочится.

– Чёрт, ты красивая.

Я не собирался говорить это вслух. Видимо, смерть размягчает не только душу, но и заставляет литься словесный понос.

Её крылья вздрагивают под светом, когда она склоняет голову и дарит мне широкую улыбку. Я словно смотрю на само солнце.

Сквозь меня пробивается горькая усмешка.

– Тебе это постоянно говорят.

– Да, но повтори ещё раз.

Мой смех вырывается слабым хрипом. Припев в ушах заглушает его, и когда её пальцы снова скользят по моей щеке, я внезапно перестаю чувствовать даже её жжение.

Она меняет траекторию, проводя линию от брови до подбородка.

– А этот шрам откуда?

Я сглатываю.

– Мой барбер был не прочь выпить.

Её смех теплее ветра. В другой реальности он бы согревал; сегодня он ощущается горько–сладким.

– А крылья откуда?

– Эх, да просто заказала на Амазоне, – щебечет она, и в глазах играют искорки.

Я качаю головой, на губах играет улыбка. Я всё ещё вижу её глаза, когда закрываю свои.

Под звуки ABBA в ушах и её прикосновения на коже меня окутывает странное спокойствие. Оказывается, в чистилище тоже есть покой. Никогда не чувствовал его при жизни, и уж точно не почувствую в мире ином.

Так что я лежу в лимбе. Пламя ада опаляет спину, прикосновение ангела ласкает лицо. Она послана небесами, я обречён на ад, и вот мы здесь, пересеклись посередине.

Когда музыка обрывается на полуслове, я снова открываю глаза.

Что–то в её выражении изменилось. Буря, потрясшая спокойствие в её взгляде.

Она выдыхает дрожащим шёпотом:

– Ты и вправду умираешь, да?

– С таким–то настроем – обязательно.

На её лице мелькает улыбка, но до глаз она не доходит. Они слишком полны чем–то другим, чем–то тёмным и тяжёлым. Её рука соскальзывает с моего лица и сжимает ткань моей рубашки.

Она наклоняется ближе. Так чертовски близко, что крадёт один из моих последних вздохов. Ещё на дюйм и я почувствую её губы на своих, и вкус клубничного блеска.

– Могу я рассказать тебе секрет?

Что?

Мои мысли пузырятся, и живот сводит. Секрет. Сама идея секрета вдыхает в меня новую жизнь, но тут голос отца развеивает её.

Правило восьмое: секрет – самое мощное оружие Злодея.

– Нет, – вырывается у меня, и я вырываюсь из её хватки. Она лишь сильнее сжимает пальцы и притягивает меня обратно. Слабая искра вспыхивает во мне, когда её нос касается моего.

– Пожалуйста, – шепчет она, и в её тоне звучит настоятельность. – Ты умираешь. Мне просто нужно кому–то рассказать. Ты унесёшь это с собой в могилу.

Тьма поднимает свою уродливую голову.

Если бы мы встретились в другую ночь, при других обстоятельствах, я бы запустил руку ей в глотку и вырвал её секрет голыми пальцами. Я бы велел разузнать о ней всё. Я бы нашёл её имя, возраст, адрес. Её чёртов знак зодиака. Я бы вскарабкался на её семейное древо и тоже стряс бы все секреты с его ветвей.

Это то, что я делаю. Я беру секреты и превращаю их в оружие.

Но впервые за всю мою чёртову жизнь я не хочу знать. Этот момент слишком идеален, она слишком идеальна. Я разрушаю всё, к чему прикасаюсь, и я не хочу разрушать её.

Я качаю головой, но она всё равно решает мне рассказать.

Её секрет колышется в горле и перекатывается через язык. Он проходит сквозь зубы, а затем умирает на губах.

Её взгляд скользит вверх, следуя за звуком нарастающего рёва. Он приближается, трепля её волосы и колыша крылья.

Она вскакивает на ноги и начинает кричать.

На кратчайший миг мне кажется, что это Бог явился забрать её. Я вглядываюсь в небо и размышляю о последствиях воровства у Него. Затем вертолёт прорезает линию моего взгляда, и сквозь меня просачивается усмешка.

Это не Бог. Это Денис.

Чёртов Денис.

Правило девятое: Злодей должен усвоить, что доверие – это слабость, а не союзник.

Мой отец не мог ошибаться сильнее.

Девушка опускается на колени, и облегчение изливается из неё, словно солнечный луч.

– Видишь! Я же говорила, что скоро кто–то проедет.

Руки, хватающие меня под мышки, сильные и знакомые. Но как–то так вышло, что пальцы, сжимающие мой бицепс, ощущаются куда более желанными.

– Постой! – кричит она, заглушая рёв лопастей. – Я не спросила, как тебя зовут!

Впервые с тех пор, как умерла мама, все три слога поднимаются по моему горлу.

– Габриэль.

Она прикрывает глаза рукой и улыбается.

– Габриэль, как ангел?

Я смеюсь. Она смеётся.

– А меня – Рен.

Рен.

Денис тащит меня назад, и знакомый фортепианный пассаж снова взрывается в моём ухе. На этот раз на полной громкости. Рен становится всё меньше и меньше, золотое сияние вокруг неё сжигает тьму.

Я наблюдаю за ней через окно. Даже когда двери с грохотом захлопываются. Даже когда Денис отрывает ткань, прилипшую к моему торсу. Даже когда земля исчезает под нами, и она становится розовой точкой света, я не могу оторвать от неё глаз.

Рен.

Её имя врезается в моё сердце и врезается в кожу. Надеюсь, Дьявол разрешает сувениры в аду, потому что, чёрт возьми, я заберу его с собой.

Мы поднимаемся над верхушками деревьев, и она скрывается из виду. Наушник захлёбывается помехами, пока «Dancing Queen» не обрывается на полуслове.

Рёв ветра. Приглушённый гул неотвратимого.

И затем голос моего отца.

Правило десятое: Злодей никогда не получает девушку.

Глава 1

Рен

Сладкое обещание счастливого завершения рисует клуб в идеальном розовом свете. Оно заливает румянцем мои щеки, окрашивает моё настроение, преследует меня в лифте и цепляется за полы моего пальто, когда я вырываюсь из парадной под крышу веранды.

И тут в кармане пальто звенит мобильный, и ночь вновь окрашивается в чёрный.

Нет.

Нет, нет, нет.

Я перегибаюсь пополам под светом тепловой лампы. Моя «SOS»–сумка соскальзывает с плеча, клатч выпадает из–под мышки, и обе с тяжёлым стуком падают на бетон. Почему удар под дых всегда такой сокрушительный? Прошло три года. Каждый день, вот уже три года, а я всё ещё не научилась смягчать его.