Тверской баскак. Том Шестой (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 17

Тут испуганно встревает Жидиславич.

— Да вы о чем думаете! У нас воев вдвое меньше, а вы хотите…

Жестко обрываю его на полуслове.

— Перестаньте скулить, князь!

Заставив умолкнуть не слишком рвущегося в бой союзника, я вновь возвращаюсь взглядом к застывшим командирам.

— Чего стоим, исполнять!

Сотник с десятником побежали к своим, а я, улыбнувшись, вновь поворачиваюсь к Калиде и Бежецкому князю.

— Ну, а мы с вами, господа, поедем поговорим с незваными гостями.

Слева от меня перебирает копытами породистый жеребец князя Ингвара Жидиславича, справа как вкопанный стоит мерин Калиды, позади двадцать семь княжеских дружинников и десяток конных стрелков. Все верхами и в полной готовности, ждем только сигналов от Тимохи и Петра Изветича.

Вот на другом берегу реки закричала сойка, а с противоположного конца заливного луга каркнула ворона. Значит, пора!

Заливной луг, где стоят лагерем ушкуйники, тянется вдоль реки, примерно, с версту. Шириной, на глаз, от ста до ста пятидесяти шагов. Дальше берег круто лезет вверх, и там начинается бескрайний сосновый лес. От нас до лагеря «гостей» где-то две трети всей длины этой вытянутой низины. Противоположный берег тоже пологий, местами заросший плотными кустами ивняка.

Все это крутится в моей голове, когда я взмахиваю рукой — за мной!

Выезжаем из леса и, не торопясь, движемся к лагерю новгородцев. Вижу, что там сразу же началась активная суета. Крича и хватая оружие, ушкуйники выскакивают из шатров и строятся перед лагерем в боевой порядок.

Неровный прямоугольник, ощетинившись копьями, двинулся нам навстречу, и я чуть прибавил хода, четко рассчитывая устроить рандеву прямо напротив тех кустов, где затаились стрелки моей охраны.

Придерживаю кобылу в шагах тридцати от строя новгородцев, и тот тоже останавливается. Из него выходят вперед двое в длинных, ниже колена, хауберках и кованых шлемах.

Подняв руку — всем стоять, тыкаю кобылу пятками и выезжаю еще шагов на пять. За мной тронулись только Бежецкий князь и Калида. Под мягкое чавканье лошадиных копыт слышу, как позади лязгнул затвор громобоя и остро потянуло запахом пороха.

Теперь между нами и двумя новгородцами примерно двадцать шагов, и один из них кричит в нашу сторону.

— Я боярин новгородский, Акун! Младший сын боярина Федора Михалчича! А вы кто такие⁈

Орать мне неохота, и я поворачиваюсь к князю, мол, раз уж ты здесь, то тебе и карты в руки.

Тот понял меня правильно и зычно прокричал в ответ.

— Перед тобой князь Бежецкий, Ингвар Жидиславич, и консул Союза городов Русских, Иван Фрязин.

Новгородец не стал прятать усмешки, сразу выделяя того, кого он посчитал главным.

— Чего хочешь, консул⁈

Он видит, что против них лишь жалкая кучка всадников, и потому настроен насмешливо, и даже немного снисходительно.

«Ничего, — иронизирую про себя, — сейчас я тебе настроение испорчу!»

Бежецкий князь смотрит на меня так, словно бы укоряет без слов — ты все это затеял, так вот и объясни человеку, чего хошь⁈

Выдержав паузу, вступаю в диалог уже я.

— Я хочу, чтобы вот здесь, прямо передо мной, вы сложили все, что награбили на земле Союза. — Вижу, что мое требование вызывает у противоположной стороны лишь недоуменно-ироничные улыбки, и добавляю: — Встали на колени и, склонив головы, просили у меня пощады за разбой и грехи ваши!

Требования настолько вызывающие, что молодой новгородский боярин не может сдержаться.

— Ты умом тронулся, собачий сын⁈ — Он зло ощерился. — Не бывало такого, чтобы новгородец перед кем-либо на коленях стоял и пощады просил!

Это уже ближе к тому, что требуется! Еще мне очень надо, чтобы новгородцы начали первыми. Напали на консула Твери на земле Союза, нарушив тем самым все неписанные правила и заключенные договора!

Сделать это нетрудно, зная горячий новгородский нрав и их нездоровую привычку, не думая полагаться на силу.

Поэтому с легкостью возвращаю оскорбление.

— Не тебе, ублюдок новгородский, спрашивать с консула Союза городов Русских!

— Ты кого ублюдком…

Не дав молодому договорить, его старший товарищ вышел вперед.

— Не будем лаяться! — Он положил ладонь на рукоять меча. — По вашем не бывать, но и крови мы не хотим. Уезжайте! Клянусь, мы вас не тронем и обиды простим!

«Ишь ты! — Удивленно хмыкаю про себя. — Здравый смысл в головах новгородских еще не совсем потерян! Или может, более старший товарищ почуял подставу⁈»

Конечно, для новгородцев удивительно, что кто-то будучи значительно слабее имеет наглость качать права. Удивление может породить подозрение, что их специально разводят. Поэтому я ставлю на эмоции и дефицит времени! В таких условиях люди чаще всего довольствуются самым простым объяснением: «Они там все дураки и пока их дубиной не приголубишь — не поумнеют!»

Бросив взгляд на бородатое лицо новгородца, не даю ему ни единого шанса покончить дело миром.

— Что, новгородец, в штаны наложил! Это вам не чудь белоглазую жечь! Не с бабами воевать! Мы вам с награбленным добром уйти не дадим! Не хотите по-хорошему, будет по-плохому!

Я говорю громко, чтобы меня слышали не только эти двое, но и все остальные ушкуйники. Ответом мне служит дружный гневный рев и зашедшийся от ярости младший боярин Акун.

Выхватив из ножен клинок, он вскинул его над головой и заорал на своих.

— Новгородцы, неужто позволим псу поганому хулу на нас лаять!

Вскричав, он, не дожидаясь остальных, кинулся на меня, размахивая мечом. Пробежал он недалеко. Нацеленный громобой Калиды выплюнул сноп огня, и картечь буквально смела новгородца с ног.

Выстрел послужил сигналом, и новгородцы едва успели взвыть яростным воплем, как противоположный берег вспыхнул сплошным огнем выстрелом. От спрятанной засады до плотного строя ушкуйников не больше тридцати шагов, и сплошной вал картечи обрушился на них буквально стеной.

Дикий крик боли из десятков орущих ртов накрыл новгородских разбойников парализующей волной. Рванувшийся было строй замер, и в спину ему тут же ударил боевой клич.

— Твееерь! — Понеслось по широкой дуге от реки до леса.

— Твееерь! — Заревел я, выхватывая саблю!

Повинуясь удару моих пяток, кобыла скакнула вперед, переходя с места в галоп. Стоящий на пути новгородский старшина отпрыгнул в сторону, и мой клинок просвистел в пустоту.

Еще мгновение, и кругом уже месиво тел. Остервенело машу саблей, не видя куда и зачем. Брызжет кровь, звенит железо, а в ушах стоит оглушающий человеческий рев.

Кровь закипает в жилах, и ярость кружит голову! Я давно уже не тот учитель истории, что когда-то попал сюда. Почти ежедневная выездка и уроки фехтования научили меня держаться в седле и владеть оружием. Боевая практика у меня, можно сказать, нулевая, в сражениях я никогда не участвовал, но кое-какой опыт все же имеется.

Зло фыркнув, кобыла взвилась на дыбы, чуть не сбросив меня с седла. Новгородское копье тут же воспользовалось моментом, но ударилось в подставленный щит. Это Калида! Он уже рядом и принял удар на себя. Слева врубился в строй Бежецкий князь, за ним его дружинники, а мои стрелки вытянулись правее, дабы арбалетный залп не накрыл своих.

Наш маленький отряд уже целиком врезался в новгородский строй, но остальные запаздывают. Бойцы Тимохи торопятся перейти реку, но в этом месте та оказалась неожиданно глубока. По грудь в воде они борются с течением, и это сильно тормозит атаку.

Конница Петра Изветича несется на полном скаку, но лошадь не птица и треть версты враз не проскочит.

Новгородский ушкуйник любит напор, азарт! Стоять насмерть он не любит, но уж коли пришлось, будет биться упорно. Об этом говорил Калида, и с этим пришлось столкнуться. Пусть позади у них гремел тверской клич, но наш маленький отряд завяз в новгородской гуще, и те это почувствовали. Почувствовали, что, расправившись с нами, они смогут развернуться и встретить атакующую конницу.