Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра - Страница 50

– Немного, – отозвалась тихо. – Будет лучше, если мы вернемся батюшкин терем: мне теперь простывать нельзя, да и твои люди ждут. Только вот…

– Что такое? – чиркнул носом по нежной холодной щеке. – Говори, не боись.

– Горян не рад тебе будет. И братец мой Ждан.

– Сам порешу с ними. За мной ничего не бойся, пташка моя. – Зарылся Златояр носом в светлую косицу, запах желанный вдыхал полной грудью, успокаивал словами и суженую и себя. – Любить буду до конца дней, холить стану, нежить. Много от тебя не прошу, Вереюшка. Ты люби меня вот так, как сейчас любишь, за то всë тебе прощу и под ноги кину всё, что пожелаешь. Слышишь ли?

– Да… любый мой.

Ведунья слезы светлой не сдержала, потянулась обнять и поцеловать избранного сердцем молодца. А князь поймал и смял страстно губы голубки своей ненаглядной. Его она теперь!

…Въехали всадники строем один за другим в распахнутые ворота Калиновки, да прямиком по улочке к дому старосты направились. Всполошенный люд глаза повыпучил, бабы и мужи дела все сразу побросали, разбегались в стороны, уступая дорогу гридням и правителю со светлокосой девицей. Веду тот бережно держал в своих руках.

У калитки высокого добротного терема лошади со ржанием остановились.

Горян, суровый воин с седой бородой и названный отец Вереи, встретил князя кагоярского у порога своего дома не как подобает обычай с почестями, а со сложенными на могучей груди руками да воинственным настроем.

Его лицо было мрачнее тучи, а в глазах читалась неприкрытая угроза.

Не знал до сего дня староста всего, что случилось между ними, дочь таилась до последнего от кого понесла. Увидев по утру гридней и князя кагоярского, что примчался к воротам острога о ведунье светлокосой и голубоглазой выспрашивать, не скумекал Горян что к чему, думал о помощи какой просить Верею станет. Ну и сказал, что дочь его в лес ушла.

А оно вон как оказалось. Деяна опосля им со Жданом поведала, какую смуту сыграл князь в судьбе дочери.

Верею он кивком к себе поманил под защиту. Не посмела светлокосая ослушаться родича, осторожно спешилась с чёрного коня с помощью Златояра и, понурив голову, тенью сперва юркнула за калитку открытую, а затем за спины братца своего с Горяном.

В ласковые объятия матушки Деяны. А женка Ждана из оконца светлицы за происходящим на подворье подглядывала. И было на что – все деревенские, точно куры на зерно, слетелись за палисад поглазеть на процессию, на деревяшках забора повисли самые любопытные.

Не слыханное это дело, чтобы соседних земель князь лично за ведой их блудной явился!

Горян припечатал всадника в венце суровым взглядом, пронзал насквозь, а голос его гремел, словно гроза:

– Почто смел ты, князь, обидеть мою дочь? – Сжал он могучие кулаки. – Как мог ты отвернуться от неё, а опосля явиться к порогу этого дома? Али забыл, что слово данное – крепче стали?

Нарочито Горян умолчал о поруганной чести и тягости Вереи, незачем селянам знать, что она носит под сердцем княжье дитя. Зыкнул предупредительно на возвышающегося всадника за калиткой. Кулаки чесались подправить тому лицо холёное.

Златояр смекнул обо всём, не был дураком. Понял, что легко не будет милость отцовскую заслужить.

Тогда он, перекинув ногу через седло, ловко спрыгнул наземь заснеженную, верные гридни оттеснили народ, давая проход властителю. Расправив широкие плечи, князь вошёл на двор, остановившись перед хозяином дома, возвышаясь над ним на целую голову.

Староста вздернул сурово брови, видом показывая, что не оробел перед нежеланным гостем. Пусть и в его власти повелеть снять ему голову с плеч, но честь дочери он будет отстаивать до последнего. Ждан старался подражать отцу.

Ярые мужи-защитники пришлись по нраву Златояру. Потому и он отнёсся к ним с должным уважением.

– Признаю, Горян, наворотил я дел и сожалею, – тихо произнёс, склоняя перед старостой голову, не отступая под грозным взглядом отца возлюбленной.

В собравшейся толпе ахнули. Где это видано, чтобы сам князь склонил голову перед простым мужем, признавая того, как равного себе!

А Горян и бровью не повел, внешне не выдавая своего смятения, пусть и удивило его это. Стоял по-прежнему на пути князя неприступной скалой, закрывая грудью своих женщин.

Златояр добро, светло улыбнулся.

– Вину свою признаю, Горян. Ослеплённый гордыней был, не ценил дар твой. Ныне же молю о прощении не только тебя, но и дочь твою – скрылась Верея от меня. По свету я искал её, слонялся и вот наконец, нашёл. И в сей час пришёл я просить не только её руки, но и твоего благословения, – протянул старосте руку крепкую. – Княгиней она моей будет. Дары с собой привёз вам.

Кивнул на ящики в телеге за забором. Охнули в народе впечатлительные бабы и завистливые немужние девицы, что сплетни злые о Верее распускали по селу.

С плохо скрываемой усмешкой покосился староста на протянутую руку.

– Княгиней значит, – повторил задумчиво. По толпе пробежался взглядом и остался доволен. Утëр брошенными словами князь носы пакостным кумушкам. – Давайка спросим, что скажет на это она. Дочка?

– Батюшка, сердце моё выбрало Златояра, – мягко произнесла Верея, стоявшая всё это время позади него, как на иголках. На цыпочки привстала и робко шепнула Горяну, дабы слышали только родичи: – И дитя наше – знак того, что воля богов на нашей стороне.

Ждан, названный брат Вереи, до этого молча наблюдавший за действом, шагнул вперёд.

– Бать, – сказал он, – князь доказал мудрым поступком твёрдость своих помыслов. Думаю, не стоит более держать обиду.

А приёмная мать Даяна, рассудительная женщина с добрыми глазами, подошла к Горяну и положила руку мужу на плечо.

– Вижу я, что князь кагоярский искренне раскаивается, – тихо произнесла она. – Дай им шанс, Горян. Любовь – дар богов, не стоит противиться ей.

Долго молчал Горян, взвешивая слова, сверлил взглядом виновника горьких слëз Вереи. Бороду поскреб, тяжело вздохнул и буркнул:

– Пусть будет так. Но помни, князь: коли снова обидишь мою дочь – не пощажу, не спасут тебя ни титул, ни дружина твоя.

Златояр кивнул, внимая угрозе.

– Клянусь честью рода своего, что отныне и вовек Верея будет княгиней моей. Не обижу, лебедушку свою никогда, – заверил твёрдо, выдержав давящий к земле взгляд старосты.

Горян кивнул, принимая клятву, и они наконец-то примирительно сцепили руки.

– Благословляю вас… дети мои, – суровый голос хозяина терема дрогнул при конце. И отец отступил в сторону, приглашая Златояра в дом, но прежде князь обнял свою любую.

В тот же вечер в Калиновке устроили праздник. Весть о свадьбе князя со светлокосой ведуньей быстро разлетелась по округе, всполошив люд.

Глава 21

Погостив пару дней в остроге, Златояр и Верея вскоре отправились в княжеский град. Скрепя сердце Горян с Деяной отпустили названную дочь, которая за эти годы стала им родной. Благословили их в путь, пообещав прибыть на пир.

Златояр не позволил ехать Верее самой верхом на лошади, деревенские жители сани им в дорогу снарядили, да украсили яркими лентами и звонкими бубенцами. Во главу тройки запрягли смоляного коня Ягини, один из гриднев взялся за поводья.

А златокосая зазноба – невеста князя рядом с ним на мягкой теплой подстилке из шкур сидела. Обнимал Златояр её бережно на протяжении всего пути с остановками на отдых, оберегал чересчур, словно веда хрупкая драгоценность.

Так оно и было! Ценнее девы для него нет на всём белом свете.

Князь подоткнул меховой полог шубейки, чтобы ни один сквознячок не коснулся любой. В ответ на это Верея благодарно потёрлась о его плечо, ладонями в рукавицах локоть мужской крепче обхватила.

Выехали они из заснеженного соснового бора, ведунья взгляд опечаленных глаз вдаль за холмы обратила. Страшно Верее было возвращаться в Кагоярское княжество.

Изо всех сил она прижималась к своему суженому, пытаясь найти защиту на могучей груди, но каждый шаг тройки лошадей отзывался нарастающей тревогой в сердце.