Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра - Страница 47

Мало случилось с Агидель горя, дитя от неверного варяга опротивело, и его она потеряла. Тёмная ворожба плату забрала.

С тех пор она стала жрицей Мары. Бродила по свету и деяния творила, за неверность наказывала мужей, молодость у них с жизненной силой забирая, свою продлевая. Однажды богиня Мара через сон послала ей видение о будущем, о светлокосой девице из древлянского рода, которая полюбит княжича и оборвёт её путь.

Умирать Агидель не желала, поэтому явилась в Кагояр и приворожила князя Буревого.

– Златояр моим чарам не поддался, – усмехнулась беззубо. – Я подивилась… и снова полюбила, да так сильно, как никогда до прежде. Я жаждала получить его любовь и страсть, не хотела тебе его уступать, потому и нашептала Буревому по-тихому вырезать острог древлян.

Ведьма расхохоталась каркающим смехом. Зло. Безумно. Отчаянно.

– Однако светлые боги спрятали тебя от моих глаз, сберегли! – закричала в небеса, подняв обе руки, обращаясь к тем, кто жил за облаками в мире Прави. – Судьбу обмануть невозможно. Вы с княжичем всё равно встретились, а меня он снова отверг.

– Ты не раскаиваться сюда пришла. Так зачем? Я уже сказала, смерти здесь ты не найдешь, – Верея изумлённо смотрела на Агидель, отказываясь понимать её. Из-за своей прихоти наворотить столько зла!

Жалко ли её стало после всего, что она наговорила? Нисколько. Она и только она сама виновата в своих бедах.

– Мне нет прощения. Хотела, чтобы ты узнала, почему я всё это сотворила, – старуха повернулась к Живице.

Не видящий взгляд заскользил по водной глади, в кой рыба плескалась, тревожа реку кругами ряби.

– С того дня, как колдовская сила меня покинула, разумела, что может, не так я истолковала видение Мары. Богиня хотела мне показать, что по молодости я сделала неправильный выбор… Не стала бы той, кто я есть ныне, а осталась бы с Ягиней и вырастила дочку. Других детей боги мне не даровали.

– Так и спроси у богов, пусть они тебя судят! За все невинные жизни, которые ты забрала!

Верея шагнула к сгорбившейся Агидель, без страха за руку схватила и запела молитвенную песнь, призывая небожителей творить суд.

Тот час над ними заклубились грозовые тучи, закрутились, а внутри, как в клетках, бились молнии. И, чем ниже опускались тучи, тем тише становилось вокруг.

Замолкли птицы. Затих только что игравший с травой и листьями ветер. Воздух стал густым и тяжелым, застревал в груди, продохнуть трудно. И Верея и Агидель не сводили глаз с облачного действа.

Сухая рука ведьмы до боли сжала запястье девицы.

– Знай же, светлая, люба ты одна княжичу. Крепче стали ваша любовь, – промолвила с печалью. – Помнит Златояр тебя. Не совершай моих ошибок.

Трепыхнулось, обнадëжилось глупое сердечко, заколотилось в радости, но Верея ничего ей не ответила.

А в небе танцевали тучи. Потом одна из молний вырвалась на свободу, свет плетью до боли ударил по глазам, Верея закрыла их руками. Темнота сменилась разноцветными пятнами, а потом кругами, которые медленно плавали туда-сюда, мешая смотреть.

И вдруг всё стихло.

Верея убрала ладони от лица и обомлела. Там, где стояла Агидель, лежала горстка серого пепла. В следующее мгновение налетел и развеял останки.

Не стало больше ведьмы.

***

Кагояр. С холма, как на ладони виднелось великое словенское княжество. Дым, поднимающийся над городищем, сгущался в небе туманным смогом. Стены из камня и брёвен, залитые полуденными лучами солнца, казались золотистыми, раскинулись по сторонам на много вёрст.

Дорога извилистой полосой убегала в сосновый бор с севера, с другой стороны городище врезалось в берег реки. Ближние веси росли, как грибы по берегам её и у подножья тына мостились.

Из изб валил курчавый дымок, топил народ печи, осенняя пора настала. Вересень золотом и багрянцем матушку землю осыпал.

Сразу видно, с умом строили, река и отходящая от неё ямина, заполненная водой по кругу крепости, надёжно защищали от недругов. Стены каменными утёсами нависали надо рвом с башнями высокими, над дорогой и воротами громоздкими, в которые въехать могло сразу пару телег.

Чем ближе подбирался обоз Ратибора к Кагояру, тоговца, с которым Верея однажды пересекалась, тем громче звенели кузни, лаяли собаки, мычали коровы и блеяли овцы, слышались людские голоса – всё вместе это сливалось в шумный гомон. Голова Вереи пошла кругом, да и притомилась девица с долгого пути.

В тягость уж такие разъезды. Решалась она долго, две седмицы томившись в думках в Белозëрке, но сердце само в княжество привело. Златояр в праве был знать, что вскоре отцом станет.

У ворот светлокосую веду окатило нутряной дрожью. Сомненья одолевали: что если не рад будет вести такой? Ежели не нужна она княжичу более?

Старший обоза, Ратибор, остановился сговориться с караульными, и чуть погодя вереницу телег пропустили без задержек. Не первый год уж ездят вести торги на ярмарку.

Обоз остановился на постой в хвосте рядов с прилавками. Купцы с бабами товары раскладывать принялись, а Верея, старшего поблагодарив, вклинилась в разношёрстную толпу.

Бояре, витязи, мужи из простого люда, девицы молодые и боярыни со свитой неспешно и с толком прохаживались между прилавками с оружием и полезным в хозяйстве скарбом, шатрами с заморскими сладостями, украшениями, дорогими тканями: платами и шелками.

Торговцы здесь не голосили: знали, что за них всё скажет их товар. Верея шла, протискиваясь вперёд ближе к пупу городища и невольно вслушивалась в гомон народа, о чëм судачили. Где-то неподалёку, раздавался приглушённый постук молота и гнусавый голос кузнеца из небольшой кузни, обещающего быстро починить всё: от коромысла до кольчуги.

Верея без любопытства прошла мимо. Откуда-то повеяло восточными пряностями, но тут же их аромат перекрыл резкий запах дёгтя. Рябило в глазах от вышитых платков, развевающихся на лёгком ветру, витых гривен, от монист из самоцветов, чеканных бляшек.

Вдруг остановилась Верея, услышав обрывок разговора:

– …князь наш хорош, споро порядок навёл после всего, что ведьма натворила. Ох, сколько люда, окаянная, сгубила! – сокрушалась одна баба у прилавка с баранками и пирогами.

– В каждом дворе родичей жгли, стариков, детей, молодых, мор никого не щадил, косил всех без разбора, – молвил дед рядышком. – И Буревой наш слёг, еле волхв выходил.

– Горе-то какое, – качал головой торговец. – Слыхивал я давеча про то, как Златояр Буревоевич деревни с окраин княжества от набегов хазарского племени отбивал.

– Было дело, – кивнула баба, разозлившись. – Всё неймётся каганату кусок плодородной земли отхватить, чужая слабость им в радость!

– Но те дни минули, дороги ныне безопасны. Князь наш молодой ярмарку вот созвал, народ растормошить да повеселить угощениями.

– А верно ли поговаривают, что жениться Златояр надумал? Слухи ходят, что княжна Милолика Вяженская сюда выехала, – любопытствовал торговец, а у Вереи внутри всё оборвалось.

Женится еë любый?..

Земная твердь под ногами закачалась, перед взором тёмные пятна пошли, и задурнело в миг.

– Верно говорят, собрался. Давно уж Буревой с князем Всемиром их сговорили. Невеста-то чернявая краса ненаглядная! Детки ладные получатся…

Не в силах это слышать больше, Верея, качаясь, что тонкая берёзка на ветру, повернула обратно и поспешила к распахнутым воротам.

Мысли метались в голове псеоинвм роем! За что же, Лада-матушка её так наказала? Отчего милостью своей обошла-обделила? Почему лю́бого отняла? Верея взгляд горячечный обратила к небу, но молчала Правь.

И тогда побежала веда. Быстрее! Прочь из городища!

Помнит Златояр её значит? Одну любит? Ложь это! На родовитой вон женится…

Но сама ведь прогнала его. Чего теперь печалиться?

Но бедное сердечко надрывно билось в груди, стенало, боль от предательства любого разливалась внутри едкой горечью. Слëзы обиды застили взор, ревность душила удавкой.

Силясь найти хоть какой-то выход с торга, светлокосая веда пыталась протолкнуться сквозь люд. Гудела голова от выкриков торговок и визга детей, требующих сладостей.