Гримус - Рушди Ахмед Салман - Страница 1

Салман Рушди

Гримус

Роман

Salman Rushdie

Grimus

© Salman Rushdie, 1975

All Rights Reserved

© О. Колесников, перевод на русский язык, 2011, 2025

© Б. Кадников, перевод на русский язык, 2011, 2025

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Издательство CORPUS ®

Часть первая

Настоящее

I

Мистер Вергилий Джонс, человек без друзей и обладатель языка, чуть великоватого для его рта, любил спуститься со своего утеса посидеть на берегу поутру в день Марса. (Мистер Джонс, немного педант и человек, интересующийся природой вещей, именовал дни своей недели только как день Луны, день Марса, день Меркурия, день Юпитера, день Венеры, день Сатурна и день Солнца; наряду с прочими вещами подобное манерничанье и стало причиной того, что он остался без друзей). Было пять часов утра; без каких-либо очевидных оснований, совершенно случайно, мистер Джонс обычно выбирал именно это время, чтобы выразить свою любовь к единственному пляжику острова Каф. Слегка похожий на горного козла, он быстро спускался по серпантину тропинки, следуя за проворной сгорбленной старухой по имени Долорес О'Тул, несшей на своей спине исключительной красоты кресло-качалку из орехового дерева. Кресло держалось за счет ремня, изъятого из брюк мистера Джонса. Так что он был вынужден придерживать их обеими руками. Это чрезвычайно осложняло ему спуск.

Вот еще немного фактов о мистере Джонсе: был он тучен и близорук. Отказываясь верить в собственную немощь, его глаза часто моргали. У него было три инициала: В. Б. Ч. Джонс, эсквайр. Б. означало Бовуар, а Ч. – Чанакья. Все без исключения имена мистера Джонса имели свою историю и назначены были магически определять судьбу, и он, не имея никакого отношения к магии, считал себя своего рода историком. Ступив сегодня на бесплодные серебристо-серые прибрежные пески своего избранного острова, окруженного со всех сторон серебристо-серым туманом – тот вечно висел над омывающими остров морями, которые разделяли его и мир, – мистер Джонс обрек себя на встречу с событием пусть небольшим, но все же исторического масштаба. Знай он об этом наперед, он бы долго философствовал о шествии истории, о том, что историк не может стоять в стороне и наблюдать; это ошибка, сказал бы мистер Джонс, – видеть в себе эдакого летописца с Олимпа; историк – участник этого шествия. Он всегда подвержен влиянию настоящего, которое постоянно воссоздает прошлое. Мистер Джонс тщательно бы все это обдумал, хотя уже некоторое время шествие истории проходило без его помощи. Но по причине близорукости, из-за тумана и необходимости непрерывно поддерживать руками штаны он не сразу заметил тело Взлетающего Орла, прибиваемое к берегу приливными волнами; Долорес же О'Тул была избавлена от неприятной роли зрительницы.

Иной раз, пытаясь совершить самоубийство, люди попадают в такие ситуации, что от удивления у них просто дух захватывает. Взлетающий Орел, который сейчас быстро двигался в сторону острова на гребне волны, был весьма близок к открытию этого факта. Но пока что он пребывал в беспамятстве; он только недавно провалился в дыру в море. Это море когда-то называлось Средиземным; сейчас это было не так или, лучше сказать, не совсем так.

Старуха Долорес опустила кресло-качалку на песок. Мистер Джонс одобрительно следил за приготовлениями. Кресло стояло так, чтобы сидящий в нем оказывался спиной к морю, лицом к лесистым склонам горы Каф, занимающей большую часть острова и оставляющей свободным только небольшой карниз прямо над берегом, где как раз и жили мистер Джонс и Долорес. Мистер Джонс уселся в кресло и принялся покачиваться.

Долорес О'Тул некогда была католичкой. Иногда она предавалась порочному удовольствию, ублажая себя церковными или римскими свечами. Она делала это потому, что рассталась со своим мужем, но не со своими желаниями. Ее бывший муж, мистер О'Тул, заправлял питейным заведением в городе К., раскинувшемся высоко на склоне горы Каф, а Долорес относилась с неодобрением к городу К. в целом, к пьяницам в частности и к своему мужу в особенности. Она выражала свое неодобрение тем, что жила теперь уединенной жизнью вместе с Вергилием Джонсом (далеко от К., от бара мистера О'Тула и от его излюбленного места отдохновения, печально известного борделя мадам Иокасты). И каждый день Марса, на рассвете, она относила кресло-качалку мистера Джонса вниз на пляж.

– Скучное, – пробормотал себе под нос мистер Джонс, сидя к морю спиной. – Скучное сегодня море.

Тело Взлетающего Орла, покачивавшееся на волнах лицом вверх – это объясняло тот факт, что он так и не утонул, – наконец ткнулось в берег. Взлетающего Орла и спинку кресла-качалки мистера Джонса разделяло всего ничего, и набегающие волны раз за разом выталкивали Орла все дальше на берег. Ни мистер Джонс, ни миссис О'Тул его пока что не замечали.

Нужно сказать, что Взлетающий Орел был человеком в целом добрым и неплохим; тем не менее довольно скоро на его плечи предстояло лечь ответственности за изрядное количество смертей. Так же как и второй мужчина на берегу, Взлетающий Орел пребывал в здравом уме, а вторым мужчиной на берегу был не кто иной, как мистер Вергилий Джонс.

Взаимоотношениям Вергилия Джонса и Долорес О'Тул была свойственна необычайная симметрия: они любили друг друга, но не считали возможным выразить свою любовь. Их любовь не была прекрасной, поскольку и Вергилий, и Долорес отличались крайним уродством. Выражению любви как с одной, так и с другой стороны мешало то, что они оба были чрезвычайно глубоко ранены предыдущим опытом и теперь предпочитали лелеять свои чувства в укромной глубине собственных сердец, а не выставлять их напоказ, рискуя оказаться осмеянными и отвергнутыми. Разделенные этими личными тайнами, они все же сидели рядом, и Долорес принималась выводить надтреснутым голосом беззубые песни, траурные и просительные; Вергилий Джонс тем временем произносил свои бойкие эллиптические монологи, упражняя мысль и язык, для которых голова его была слишком тесным пристанищем. В такие минуты на пустынном пляже эти двое оказывались к своему возможному счастью ближе, чем где-либо.

– Любимый мой, желанный мой, да с белой бородою, – меланхолически пела Долорес в такт движениям кресла-качалки. Погруженный в свои мысли Вергилий поглаживал белесый подбородок и не слышал ничего.