Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 66

Прощай, любимый город!

Уходим завтра в море,

И ранней порой

Мелькнёт за кормой

Знакомый платок голубой.

В марте 1943 года народный артист СССР Соломон Михоэлс, актёр и режиссёр еврейского театра, и знаменитый еврейский поэт Ицик Фефер, руководители Еврейского антифашистского комитета, вылетели по поручению Иосифа Сталина в США, Англию, Канаду и Мексику с миссией собрать с зарубежных евреев деньги в помощь Красной армии. Позже Марк Шагал рассказал: «Я видел постановки, которые ставили на площадях, на стадионах, на аренах цирка крупнейшие режиссеры нашего времени. Но такой спектакль как антифашистский митинг в Нью-Йорке в 1943 году мог поставить только Михоэлс. «Заставить» Морриса, председателя Нью-Йоркского муниципального совета, говорить хвалебные слова о русских, требовать от правительства – не просить, требовать! – открытия второго фронта – этого не позволил бы себе сам президент. А Соломон Михоэлс выступил так, что Моррис перед десятками тысяч американцев сказал со слезами на глазах о том, что Россия ведет великую народную войну и помочь ей надо не словами, а делами…»

В этой поездке Михоэлс и Фефер собрали у американских и европейских евреев на помощь Красной армии 33 миллиона долларов ($583,110.000 по курсу 2023 года)…

Bay mir bistu sheyn,

Bay mir hos tu heyn,

Bay mir bistu eyner oyf der velt…

(Bei mir bist du schon – please, let me explain,

Bei mir bist du schon means you’re grand.

Bei mir bist du schon – again I’ll explain

It means you’re the fairest in the land).

«Я не помню всю нашу поездку в эвакуацию, – продолжают желтые страницы семейной тетради в косую клетку, – но помню, как посреди сибирской зимы мы втроем оказались в Улан-Удэ, столице Бурятии где-то в глубине Сибири. Там мамин дядя Аркадий был начальником военного госпиталя, и прямо с вокзала мы пошли к нему – моя двадцатисемилетняя мама с семимесячной дочкой на одной руке, с чемоданом с пеленками в другой руке и со мной, четырехлетним мальчиком. Я помню, как мы шли по каким-то замороженным, ледяным улицам, потом поднялись на какое-то крыльцо, мама постучала в дверь. Дверь открылась, из нее вышел толстый дядя в зеленом военном френче и белых валенках. Вот эти валенки я помню очень хорошо! Потому что я был одного с ними роста, и они были прямо перед моими глазами. Дядя Аркадий сказал, что знать нас не знает, повернулся, ушел и закрыл дверь. И мы пошли обратно на вокзал – я ревел от холода и отморозил ноги в бакинских туфельках, мама дышала на мою сестренку, чтобы хоть как-то ее согреть, и вместе с дыханием падали на мою сестренку горячие мамины слезы».

Глава 2.

Цена победы

18 октября 1943 года на подмосковном военном аэродроме «Кубинка» стояли, всматриваясь в низкое и по-зимнему хмурое небо, председатель Совета народных комиссаров СССР и по совместительству нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и его заместители Иван Майский, Максим Литвинов и Андрей Вышинский.

Молотову (он же Скрябин) было пятьдесят три, Майскому (он же Ян Ляховецки) и Вышинскому (он же Анжей Выжински) – по шестьдесят, а Литвинову (он же Меер Валлах) – шестьдесят семь. Все четверо приехали сюда сразу после полудня и, кутаясь в черные драповые пальто с каракулевыми воротниками, уже второй час топтались на подмерзающем летном поле, почти не разговаривая друг с другом. За ними, поглядывая на часы, томились и покорно стыли на сырой октябрьской промозглости их помощники, а также рота Кремлевского парадного полка, музыканты Краснознаменного духового оркестра Красной армии и Семен Школьников, кинооператор Центральной студии кинохроники с кинокамерой «Конвас-1» на штативе. Ни гренадерского роста кремлевские солдаты в парадных шинелях, ни музыканты с их трубами и барабанами не знали и не спрашивали, ради встречи каких гостей их привезли сюда из Москвы. При этом всем смертельно хотелось курить, но поскольку команды на перекур не было, никто не решался закурить в присутствии членов правительства.

Конечно, столь высокое начальство могло укрыться от холода в диспетчерской службе аэропорта. Но Молотову, самому молодому, но самому близкому к Сталину, доставляло тайное удовольствие мурыжить на морозном ветру этих двух поляков и еврея, каждый из которых щеголял свободным знанием иностранных языков и зарился на его, Молотова, место по правую руку от Хозяина. Хотя когда-то Сталин и Литвинов были партнерами – юный Сталин грабил для партии кавказские банки, а Литвинов-Валлах ловко сбывал во Франции экспроприированные банкноты. Но теперь времена изменились: за связи с троцкистами Литвинова давно ждут пыточные подвалы Лубянки. Только война спасла его: для получения американской помощи Сталину срочно понадобились личные контакты этого еврея с Черчиллем и Рузвельтом, и Хозяин отправил Литвинова послом в США. Там Литвинов превзошел самого себя – не только добился ленд-лиза для СССР, но и получил для СССР заем в миллиард долларов! Микоян сказал Сталину, что Литвинов буквально спас этим страну, и Хозяин назначил Литвинова Молотову в заместители. Но не в знак благодарности, конечно, а для продолжения его работы в США и Англии…

Тут, прервав мысли Молотова, Семен Школьников, молодой кинооператор в армейском полушубке, вдруг подбежал к своей кинокамере на трехногом штативе, сдернул с нее темную плащ-палатку, круто развернул камеру на восток, в небо и тут же нажал кнопку «мотор». Все невольно посмотрели туда же. А там из ватно-серых облаков уже выскользнул и направился к аэродрому немыслимый по тем временам красавец – четырехмоторный «Боинг24», серебристый гигант с 35-метровым размахом крыльев.

– Ё-моё! – не сдержал Молотов завистливого восклицания.

– Новенький, их только начали выпускать, – сказал всезнающий Литвинов. – Исаак Ладдон конструктор.

– В Сан-Диего собирают, – уточнил Майский.

– Но какого хрена он с востока выскочил? – насторожился подозрительный Вышинский.

– Москву обозревали, – предположил Литвинов.

И не ошибся: проделав из Англии кружной, через Тегеран и Баку, перелет на высоте 8 000 метров, командир «Боинга» сначала намеренно облетел Москву, чтобы показать ее своим хозяевам – новому американскому послу в СССР Авераллу Гарриману и его двадцатишестилетней дочери Кэтлин, а также американскому государственному секретарю Корделлу Халлу и генерал-майору Джону Дину, руководителю новой американской Военной миссии в Москве. Конечно, при виде русской столицы все они и сопровождавшие их гражданские и военные помощники тут же прильнули к иллюминаторам. Да и было на что посмотреть: купола древних кремлевских соборов, накрытые военной маскировкой, знаменитый Большой театр с закрашенным серо-зеленой краской фасадом, извилистая Москва-река, Красная площадь с закамуфлированным собором Василия Блаженного, прямые и не очень прямые улицы, разбегающиеся от Кремля. Здесь, в этих домах и на этих улицах, им предстояло жить и работать, координируя с советским союзником все свои операции по разгрому Германии.

Сияя белоснежно лакированным фюзеляжем с голубой каймой и надписью «UNITED STATES OF AMERICA», Б-24 мягко спустился с небес и с форсом присел на посадочную полосу сначала на задние колеса шасси, а затем на невиданное доселе переднее колесо под своей носовой частью. Таких колоссальных – четырехмоторных! – воздушных лайнеров еще не видели в СССР, и восхищенный оператор плавной панорамой сопроводил «Боинг» до стоянки. Там его уже поджидали два аэродромных техника с новеньким трапом, специально приготовленным под высоту заокеанского монстра.

Конечно, всех важных персон, которые стали спускаться по трапу – Корделла Халла, Аверелла Гарримана и Джона Дина – Молотов, Майский, Литвинов и Вышинский знали по встречам в Лондоне и по разработкам советской разведки. Семидесятитрехлетний госсекретарь Халл – бывший председатель Демократической партии США, ближайший друг Рузвельта и антисемит: в 1939 году использовал все свое влияние, чтобы запретить сотням еврейских беженцев из гитлеровской Европы сойти с корабля «Сент-Луис» в США, в результате чего им пришлось вернуться в Европу, где они почти все и погибли.