Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 28

Все же 2 октября 1922 года Ленин вернулся к работе. Но длилось это недолго: то ли от последствий инсульта, то ли от напряженной борьбы за сохранение власти, то ли из-за травмы от любовной утраты, а скорей всего, от всего этого вместе у Ленина начались постоянные головные боли и бессонница. Даже на правительственных заседаниях он стал хвататься за голову, впадал не то в прострацию, не то в полуобморок, отмахивался ото всех и уходил домой. 12 декабря 1922 года он в последний раз работал в Кремле, 16 декабря у него случился второй инсульт, с правосторонним параличом. Однако и в этом состоянии он продолжал диктовать заметки и статьи, посвящённые партийным делам.

И тут, 18 декабря 1922 г., под предлогом оградить бесценного вождя от партийных чиновников, осаждавших его своими проблемами, Сталин, опираясь на своих назначенцев, организовал совершенно уникальную резолюцию пленума ЦК РКП(б): «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».

Так Ленин стал пленником Сталина, а Сталин – реальным хозяином партии и страны и перешел к следующей операции – ликвидации Троцкого. Ведь с Троцким у Сталина тоже были давние счеты. Во-первых, еще со времен подпольной «Искры» интеллектуал Троцкий небрежно относился к «грузинскому бандиту» и считал его «выдающейся посредственностью», а, во-вторых, как пишет «Энциклопедия», «во время обороны Царицына имела место личная ссора Сталина и Ворошилова с наркомвоенмором Троцким. Троцкий обвинил Сталина и Ворошилова в неподчинении, в ответ получив упрёки в чрезмерном доверии к «контрреволюционным» военспецам».

Вскоре выяснилось, что Ленин и генсек расходятся во взглядах на национальный вопрос и будущее устройство СССР. Сталин заявил, что «окраины во всем основном безусловно должны подчиняться центру» и удостоился от вождя звания великорусского держиморды. Мария Ульянова, сестра Ленина, вспоминала: «Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет Владимира Ильича. Он имел очень расстроенный и огорченный вид: «Я сегодня всю ночь не спал, – сказал он мне. – За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь». Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчен. Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему: «Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя». Ильич усмехнулся и промолчал. «Что же, – спросила я, – передать ему и от тебя привет?» – «Передай», – ответил Ильич довольно холодно. «Но, Володя, – продолжала я, – он все же умный, Сталин». «Совсем он не умный», – ответил Ильич решительно и поморщившись».

Дальше разные историки излагают события по-разному. Поскольку Троцкий продолжал мотаться по фронтам, а Ленин из-за болезни снова был на постельном режиме, заседания Политбюро все чаще проводил Каменев, и вскоре там возникла «тройка противодействия Троцкому»: Сталин, Зиновьев и Каменев. Некоторые утверждают, что одновременно с этим Сталин, окружив Ленина своей «заботой», постоянно подмешивал ему в суп смертельно ядовитый сушеный гриб cortinarius ciosissimus (паутинник особеннейший), благодаря чему Ленину становилось все хуже. Никакие лекарства не помогали, по стране поползли слухи, что Ленин – «желтый истрепанный человек», «производил впечатление человека совершенно конченого», «ни былой напористости, ни силы», «явный нежилец».

9 марта 1923 года у Ленина случился третий инсульт, в результате которого он лишился речи. 18-19 октября 1923 года он побывал на сельскохозяйственной выставке, устроенной американской организацией «Агро-Джойнт». 15 декабря 1923 года из-за болезни он окончательно переехал в подмосковное имение Горки. В январе 1924 года в его состоянии наступило резкое ухудшение; 21 января 1924 года он скончался. Ему было 54 года.

Версий причин смерти Ленина множество: от нейролюиса (сифилиса сосудов головного мозга) до банального отравления. Поскольку антибиотиков тогда не было, то от нейролюиса, обычного заболевания начала ХХ века, Ленина лечили стандартно – препаратами на основе мышьяка, ртути, йода и висмута. Меньше чем за два года Ленину было сделано 7 курсов мышьяка. То есть, спасая от сифилиса мозга, травили весь организм.

А что касается намеренного отравления с помощью cortinarius ciosissimus (паутинник особеннейший) или другого яда, то тут свидетельства есть как прямые, так и косвенные.

Впервые о том, что Сталин отравил Ленина, написал в 1940 году Лев Троцкий. В статье, опубликованной в американском журнале «Либерти», он сообщил, что в последние годы жизни Ленина между ним и Сталиным, который курировал его лечение, возник конфликт. Так, в декабре 1922 года, Ленин продиктовал Надежде Крупской поручение Троцкому доложить на следующем пленуме ЦК ленинскую позицию о «сохранении и укреплении монополии внешней торговли». И хотя Ленин продиктовал это письмо своей жене, секретарь Ленина тут же доложила Сталину о его содержании.

Сталин понял, что Ленин с помощью Троцкого хочет разгромить его отношение к НЭПу, новой экономической политике. Сталин позвонил Крупской, отругал ее, заявив, что она не выполняет предписаний врачей о покое вождя, пригрозил взысканием по партийной линии и сказал, что если подобное повторится, то он объявит вдовой Ленина Артюхину (старую большевичку, сменившую Инессу Арманд на посту руководителя Женотдела ЦК). Сестра Ленина, Мария Ильинична, в своих записках вспоминала о реакции Крупской на разговор со Сталиным: «Она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и т. д.» Затем Крупская пожаловалась на грубость Сталина мужу. Убедившись на личном опыте, что грубость Сталина наносит вред партии, Ленин решил убрать его из правительства и, несмотря на частичный паралич, к 4 января 1923 года закончил писать свое знаменитое «Завещание». Он указал, что Сталин сосредоточил в своих руках «необъятную власть», и добавил: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом…»

Когда Сталин прочел текст «Завещания», он разразился в адрес Ленина бранью. Он понял, что возвращение Ленина к активной деятельности означало его политическую смерть.

Поскольку сталинско-зиновьевско-каменевское Политбюро не стало публиковать ленинское «Завещание», Ленин написал и 25 января 1923 года опубликовал в газете «Правда» статью «Как нам реорганизовать Рабкрин» (Рабоче-крестьянскую инспекцию). В статье Ленин написал, что худшего учреждения не существует, и предлагал: «…члены ЦКК (Центральной контрольной комиссии), обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая, «невзирая на лица», должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-нибудь из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел». Поскольку и генсеком, и руководителем Рабкрина был Сталин, то это было уже открытой угрозой всему сталинскому будущему.

«Сталин ходил в те дни мрачный, с плотно зажатой в зубах трубкой, со зловещей желтизной глаз, – писал Троцкий. – Он не отвечал на вопросы, а огрызался. Дело шло о его судьбе».

Но как генсек Оргбюро ЦК Сталин продолжал контролировать лечение Ленина. Когда врачи разрешили Ленину диктовать секретарям по 5-10 минут в день, те обо всем докладывали именно Сталину. 5 марта 1923 года Ленин продиктовал стенографистке записку, в которой заявил, что разрывает со Сталиным все личные и товарищеские отношения.

Теперь только кончина Ленина могла спасти Сталина от низвержения с кремлевского Олимпа.

«Во время второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 года, – вспоминал Троцкий, – Сталин на собрании членов Политбюро (Зиновьева, Каменева и Троцкого) сообщил, что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яд… Помню, – пишет Троцкий, – насколько необычным, загадочным, не отвечающим обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую он передавал, имела трагический характер; на лице его застыла полуулыбка, точно на маске. Несоответствие между выражением лица и речью приходилось наблюдать у него и прежде. На этот раз оно носило совершенно невыносимый характер. Жуть усиливалась ещё и тем, что Сталин не высказал по поводу просьбы Ленина никакого мнения, как бы выжидая, что скажут другие: хотел ли он уловить оттенки чужих откликов, не связывая себя? Или же у него была своя затаённая мысль?… Вижу перед собой молчаливого и бледного Каменева и растерянного, как во все острые моменты, Зиновьева. Знали ли они о просьбе Ленина ещё до заседания? Или же Сталин подготовил неожиданность и для своих союзников по триумвирату?