Зимнее солнце - Аксой Бейза - Страница 23

Отведя взгляд от волка, он положил руку на спинку стула и снова посмотрел на меня.

– Тебе лучше идти, пока не стемнело. Если метель усилится, ты застрянешь тут.

– Когда ты вернешься в Стамбул?

Издав слабый вздох, он повернул голову.

– Теперь понятно, что тебе нужно.

– Мне это не нужно, – громко возразила я. – Ты не имеешь для меня никакого значения. Ты мне даже не враг. Однако человек, обладающий информацией, которую я хочу узнать, желает видеть тебя там. Ты мой должник! Ты обязан ответить на мои вопросы, даже на те, которые я еще не задала. Спрятавшись на вершине горы и оставив за собой хаос, ты не сможешь уйти от ответственности за свои поступки.

– Я больше не дерусь. – Массируя запястье, он развернулся и вышел из кухни. Я стояла как вкопанная и молча смотрела ему вслед, не в силах поверить своим ушам.

Обойдя стол, я тоже вышла из кухни. Он прошел гостиную и вышел в коридор – я последовала за ним.

– Ты должен драться.

– Для чего? – спросил он, остановившись посреди коридора и развернувшись ко мне. Его движения были настолько резкими, что я с трудом увернулась от того, чтобы не угодить головой прямо ему в грудь.

– Для чего? – снова спросил он, наклоняясь ко мне. – А если я снова причиню кому-нибудь боль? А если соперник впадет в кому? А если я намеренно проиграю поединок из-за твоих осуждающих черных глаз? Смогу ли я по-прежнему называть себя настоящим боксером? Буду ли я драться по-настоящему?

– Ты будешь делать то, что нужно. Если нужно проиграть, проиграешь. Ты вернешься туда, где все начиналось, в тот зал, на тот ринг. Вернешься, и я узнаю всю правду. – Я ткнула указательным пальцем в его грудь с левой стороны. – Если в тебе осталась хоть капля совести… Куда бы ты ни убежал, она не оставит тебя в покое, если ты действительно отнял жизнь, если твои руки запачканы кровью. А если выяснится, что причина в чем-то другом… – Я опустила руку, крепко сжав губы.

– Уходи, Караджа, – уверенно произнес он, отворачиваясь. – Уходи, пока не стало поздно.

Он пошел к двери, расположенной в конце коридора. Я пошла следом.

– Ты что, не понимаешь? Я…

Это его комната? Он стянул с себя окровавленный свитер, ухватившись одной рукой за его край. Заметив, что я тоже вошла, он обернулся. Кровь, стекавшая по его шее, уже достигла груди и стала засыхать.

– Я, – настойчиво продолжила я, – приехала и пытаюсь вытащить тебя из этой дыры, в которую ты сам залез. Тебя, человека, который погубил моего брата. Ты думаешь, мне приятно тебя видеть? Что это привело меня сюда?

– Во-первых, это не дыра. Я приезжаю сюда каждый год. Во-вторых, я знаю, что ты приехала не по собственному желанию. Тебя отправил сюда этот ненормальный Али Фуат, чтобы ты привезла меня обратно в Стамбул. Он считает, что я заперся здесь из-за того, что произошло, и из-за твоих слов, но это не так. Не верь ему, Караджа. – Он отбросил свитер, который держал в руках. – Выходя на ринг, боксеры осознают, что им могут разбить лицо, сломать ребра, что сами они могут впасть в кому. Они осознают даже то, что могут лишиться глаза. Такова цена этого спорта. Да, я должен был заметить состояние твоего брата. Да, мы должны были прекратить тот поединок. Один из нас, или рефери, или наши тренеры должны были его остановить. Но события приняли другой оборот. – Поднимая сжатые кулаки, он продолжил: – Может быть, я и не убивал твоего брата, но они его убили. Теперь ты можешь спокойно идти, а я позабочусь о том, чтобы больше мои кулаки никому не навредили.

Я застыла наблюдая, как он проходит мимо меня; мои губы слегка приоткрылись, я следила за каждым его движением. Когда дверь захлопнулась, я посмотрела на его окровавленный свитер, оставшийся на полу, а затем на свои руки, испачканные засохшей кровью.

Я повернулась и пошла в ванную комнату. Войдя, я закрыла за собой дверь, чтобы остаться в одиночестве. Я повернула кран и стала тщательно мыть руки, запястья и предплечья, пытаясь смыть кровь. Мой свитер промок.

Да, мы должны были прекратить тот поединок. Один из нас, или рефери, или наши тренеры должны были его остановить. Но события приняли другой оборот. В тот день на кладбище я увидела на его лице такое выражение, которое не позволило мне разглядеть в нем ни капли сожаления или чего-то еще, что могло бы смягчить мою злость. Я сказала ему: «Ты убил его». А он ответил: «Я убил его». Было ли это правдой или он сказал так, потому что сам в это верил? Были ли его слова отражением его истинных мыслей или это я спровоцировала его?

Кем был этот человек? Я не имею ни малейшего представления о нем. Возможно, он просто вешает мне лапшу на уши, пытаясь отвязаться от меня.

Я была зла. Могут ли они использовать мою злость в своих корыстных интересах? Мог ли Али Фуат внушить мне все эти мысли, чтобы манипулировать мной и заставить меня делать то, что ему нужно? Это он дал мне запись и посеял во мне сомнения относительно возможной причастности господина Хильми и других к каким-то махинациям. Несмотря на то что господин Хильми и тот парень сменили телефонные номера, я могла бы связаться с адвокатом, узнать их новые номера и поговорить с ними. Но, даже если они в чем-то виновны, они сделают все возможное, чтобы скрыть это от меня. Что я им скажу? Я знаю, что в тот вечер произошло нечто большее. Рассказывайте! Так я ничего не добьюсь.

Одновременно с этим человек, в чьем доме я сейчас находилась, говорил совершенно иначе. Он говорил мне уйти. Он говорил, что это сделал он, что это его вина, что он не допустит повторения. Я мечтала о том, чтобы он оказался за решеткой, но, хотя этого и не случилось, видимо, он стал пленником своих собственных кошмаров.

Безусловно, бокс был опасным спортом, но этот спорт стал для меня символом невосполнимой потери. Я начала заниматься боксом, оттачивать удары и совершенствовать приемы, чтобы хоть частично прикоснуться к миру своего брата, разгадать его непоколебимость и научиться смотреть на жизнь его глазами. Но это было не то же самое. Его путь и мой путь – не одно и то же.

Стоя перед зеркалом и глядя прямо себе в глаза, я спросила себя: чья вина в смерти моего брата – этого человека или спорта, который мой брат так любил? Стал ли спорт, которому он посвятил всю свою жизнь, причиной его смерти или же за этим скрывались другие дела, подтверждающие подозрения Али Фуата Динчера?

Не знаю. С этого момента моя единственная цель – получить ответы на все эти вопросы.

Я умылась и вышла из ванной комнаты, прикрыв за собой дверь. Пройдя через гостиную, вошла на кухню. Огромный волк по-прежнему лежал на столе.

Это я ему сделала больно. Он пытался мне помочь, когда на меня напали волки, а я вонзила в него нож. Неужели он бежал не для того, чтобы атаковать меня? Может быть, он бежал к месту, где на меня напали? Возможно, он бежал на запах, который исходил от меня… Не знаю. Я вообще не понимаю, как мне удалось запустить нож с такого расстояния и попасть прямо в него.

Бросив окровавленные полотенца в ведро с водой, я убрала чистое полотенце, которым прежде накрыла его тело, и осмотрела швы, а точнее металлические скобы. Когда я их вставляла, боль волка была такой мучительной, что казалось, будто каждый его крик разрывал мне грудь на части. Судя по тому, что на фотографии в серванте ему было несколько месяцев, сейчас ему должно быть около четырнадцати лет. Он был стар по волчьим меркам? Температура не повысилась, значит, его шансы на выживание зависели только от того, насколько силен его организм.

Я приоткрыла входную дверь и увидела, как густо идет снег. Прежде чем уехать отсюда, мне нужно поговорить с мужчиной в последний раз, а потом каким-то образом найти машину. Возможно, если я спущусь к дороге, где меня высадил господин Сеит, то мне повезет снова встретить снегоуборочную технику. Если они работали посменно, то машины должны были подниматься и спускаться не реже чем каждые два часа.

Оставив дверь слегка приоткрытой, я прошла к ступенькам и села. Холод пронизывал меня до костей, а мокрые лицо и руки немели, но я сознательно стремилась к этим ощущениям, чтобы заново обрести связь с реальностью. Мне нужен был холод. И мне нужно было подумать.