Зимнее солнце - Аксой Бейза - Страница 14

– Нет, – сказала я строгим голосом. – Суд наложил запрет. Просмотр этих материалов запрещен не только сторонам дела, но и их адвокатам. Доступ есть только у суда.

Али Фуат Динчер слегка наклонился вперед. С каменным выражением лица он покачал головой и положил на стол маленькую черную флешку.

В напряженной тишине мой взгляд блуждал между флешкой и мужчиной.

– Где вы это взяли? – спросила я, нахмурившись.

– Посмотри это видео, – ровным голосом сказал он, снова откидываясь на спинку стула. Он посмотрел по сторонам. – Потом подумай. По какой причине запись без каких-либо проявлений насилия, радикальных взглядов или демонстрации оружия была скрыта от общественности и даже от адвокатов, представляющих интересы сторон? Если твой брат действительно умер в ту ночь от ударов противника, почему обстоятельства этого инцидента, которые должны были быть понятны, скрываются?

Я наклонилась вперед, положив ладони на стол.

– Мой брат впал в кому от ударов боксера, которого ты тренировал! Он знал, что мой брат умрет, но не останавливался. Он убил его прежде, чем рефери успел вмешаться. Если вы думаете, что сможете легко отделаться, запудрив мне мозги…

– Мы и так легко отделаемся, – неожиданно сказал Али Фуат. – Потому что мы правы. Федерация не может позволить себе потерять меня или моего боксера. Кроме того, твой брат выходил на ринг, полностью осознавая опасности, связанные с его профессией. На него нападали не с целью убийства. Бокс предполагает физическое противостояние, а не насилие.

– Будьте прокляты вы и ваша федерация. – Я резко встала, хотела взять сумку и уйти из кафе, но он схватил меня за руку и остановил.

– Сядь и выслушай меня.

– Если бокс – это физическое противостояние, а не насилие, если в нем главное не мускулы, не гнев, а разум, то почему этот подонок не рассчитал, что мой брат не сможет подняться с того места, где упал? Ответьте!

– Тогда скажи мне вот что, – произнес Али Фуат, вставая. Нас разделял стол, но Али Фуат стоял прямо напротив меня. – Почему этот бездарный тренер Хильми не выкинул полотенце?[11] Мы проверяем пульс наших спортсменов каждый раз, когда они отходят в угол. Почему он не проверил? Почему он допустил все это?

– Теперь вы пытаетесь свалить всю вину на господина Хильми?

– Караджа, послушай, ты настолько зла, что не можешь мыслить здраво. Все совсем не так, как ты думаешь.

– Где он? – спросила я с яростью. – Где этот бескровный ублюдок? В какой дыре он прячется, делая вас посредником? Разве он не может постоять за себя и сказать «я не делал этого»? Почему он не говорит, что не убивал? – Я резко вырвала руку из его хватки. – Наоборот, знаете, что он говорит? Он говорит, что это он убил, он признает это. Он убил. Это сделал он. Он убийца.

– Он сказал так, потому что ты это говорила.

Я сделала глубокий вдох и отошла назад.

– Никто не станет приписывать себе поступки, которых в действительности не совершал. Особенно когда дело касается смерти.

– Ты когда-нибудь разговаривала с ним?

Я отвела взгляд.

– Он был на кладбище в тот день, когда мы хоронили моего брата.

– Я знаю. В тот день, когда у тебя случилась истерика.

– Откуда вы все это знаете?

– Тебя увезли в больницу и дали успокоительное. Заключение психиатра, выданное для твоего университета, было также передано в суд, – сказал он строго, а затем наклонился ко мне, положив руки на стол. – У меня есть к тебе предложение.

Посмотрев ему в глаза, я нервно прикусила язык. Не произнося ни слова, я ждала, пока он продолжит. Что он хочет предложить? Если он осмелится предложить мне деньги за молчание, я вряд ли смогу держать себя в руках и тогда лучше сразу уйду отсюда.

– Присоединяйся к нам до завершения дела.

– Что? – Его предложение потрясло меня до глубины души, вызвав одновременно недоумение и ярость. – Какое право…

– Разве ты не хочешь узнать, что происходило в жизни твоего брата последние шесть лет? Познакомиться с его друзьями? Услышать их мнение? Или ты и дальше будешь упорствовать, отказываясь рассматривать любые другие объяснения, кроме своей любимой заезженной пластинки о том, что его убил соперник, о том, что он убийца? – Он смотрел мне в глаза. – Разве ты не хочешь узнать правду, Караджа?

С трудом сглотнув комок в горле, я отвела взгляд от Али Фуата Динчера и уставилась на пустую стену. Встревоженные взгляды, которыми обменивались парень за кассой и девушка, протирающая столы, заставили меня почувствовать нарастающее беспокойство. Как он может такое говорить? Что он несет?

– Его… – начала говорить я, облизывая пересохшие губы и делая вдох. – Его лицензия не приостановлена?

– Федерация его не отстранила. Через два месяца ему предстоит выйти на ринг против всемирно известного российского боксера. В этих делах замешаны политика, государство, мафия. Кроме того, мы почти уверены, что суд снимет с него обвинения. – Увидев, что меня снова начинает трясти, он нахмурился и сказал: – Караджа, успокойся. Он невиновен. Поверь, если бы он убил твоего брата, я бы лично отдал его в руки правосудия. – Он поднял руки. – Я посвятил этой профессии тридцать лет. Я готовлю спортсменов, а не убийц. Если бы он действительно это сделал, я бы явился в суд и признал свою долю вины потому, что не смог должным образом подготовить своего спортсмена.

– У вас твердая позиция, но ваши аргументы недостаточно убедительны.

– Не я должен убеждать тебя в этом, а он. – Али Фуат потянулся за пальто, затем достал из кармана небольшой квадратный листок бумаги и положил его рядом с флешкой в центре стола. – Я слышал, что твоя мать живет в Болу, может, ты захочешь навестить ее. Возможно, если у тебя будет время, ты съездишь и в Кайрадаг.

– А что там?

– Ты что, не понимаешь? – Али Фуат пододвинул ко мне флешку и листок бумаги. – Мы уже несколько недель пытаемся дозвониться до тебя, потому что не можем дозвониться до него.

– А я тут при чем?

– Он исчез на следующий день после того, как вы встретились на кладбище. Я не знаю, что, черт возьми, он делает. Он должен вернуться в Стамбул и продолжить тренировки, но только ты сможешь вернуть его обратно. – Он ткнул указательным пальцем в бумагу, а затем посмотрел на часы. – У его семьи там есть дом, адрес указан на бумаге. Я не знаю, что ты будешь делать: убьешь его или привезешь в Стамбул – но, чтобы решить все вопросы, мне нужны вы оба. Сейчас мне пора идти, я позвоню тебе позже. И надеюсь, что на этот раз ты ответишь.

– Вы что, издеваетесь? – Я не могла скрыть потрясения. – Я не буду разговаривать с этим убий… Я не буду разговаривать с ним.

– Хорошо подумай, Караджа, – сказал Али Фуат, надевая пальто. Он положил на стол двадцать лир. – Твой отказ будет равносилен убийству, потому что в тот день на кладбище твои слова прозвучали смертельным приговором. – Фуат выпрямился. – Ты завела правильное дело на неправильного человека, поэтому груз совершенной несправедливости будет вечным бременем на твоей душе, независимо от того, выиграешь ты или проиграешь.

3. Каира дагы

Когда паутина жизни начинает распускаться, как старый шерстяной свитер, в котором одна за другой рвутся нити, трудно вспомнить, когда был нанесен первый удар, оборвавший это изящное плетение. Жизненные обстоятельства иногда бывают такими же неожиданными и неприятными, как капля оливкового масла, попавшая на чистую футболку. Сначала ты расстраиваешься, а потом перестаешь обращать внимание на случайные пятна, чернильные кляксы или помятости… Тебе становится все равно ведь завтра утром ты наденешь другую футболку.

Но жизнь – это не футболка, которую можно поменять.

Именно поэтому нельзя позволять прошлому вставать у тебя на пути. Не можешь спать ночами? Сможешь. Боль пронзает твою грудь? Остались шрамы? С течением времени память потускнеет, а шрам станет таким же незаметным, как след от прививки, сделанной в далеком детстве. Тебя не будет это беспокоить. Тебе будет все равно.