Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 21

— Серафима Кузьминична я, — ответила она, хмуро глядя на меня из-под бровей.

— Доброе утро, Серафима Кузьминична. Вы уж простите, — я стремительно двинулся в её сторону, — но даже помытые полы не могут помешать мне исполнить мой долг. Я поклялся государю служить, и никакой, никакой, вы слышите, пол, не помешает мне войти в кабинет и приступить к работе!

С этим словами я проскочил мимо неё и нырнул в кабинет. Дверь, к счастью, была не заперта, хотя внутри никого не было. Я окинул взглядом пустые столы и вытащил из карманчика круглые часы на цепочке. Без четверти девять, так что ничего удивительного.

По моим ощущениям, новые коллеги не слишком-то стремились работать. Чайные перерывы, перекуры, разговоры о житейских делах. Мефодий Ильич развивал бурную деятельность только в присутствии начальника, причём чувствовал его приближение каким-то шестым чувством, когда даже шагов за дверью не было слышно. А Саратовцев, наоборот, при Мухине мог уставиться в потолок и с хмурым видом о чём-то думать. При этом то закапывался в работу, то сидел с отсутствующим печальным видом или уходил покурить на задний дворик. И не возвращался оттуда по целому часу. Третьего же сотрудника я и вовсе не видел.

Следовать примеру коллег мне было не с руки. Я не собирался сидеть в этом отделении всю жизнь, да и Захребетник имел на меня другие планы. Так что я не стал тянуть время, а сел за стол и принялся разбирать скопившиеся завалы бумаг.

По ощущениям, письма от населения в отделе не разбирали со времён царя Гороха. Раз мне попалась бумажка, написанная лет десять назад, когда я сам ещё был ребёнком.

— Эк вы раненько, Михаил Дмитриевич. — Отдуваясь и утирая вспотевший лоб, в кабинет ввалился Мефодий Ильич. — Проявляете служебное рвение? Похвально, похвально. Я в ваши годы тоже рвался выслужиться, хотел свернуть горы и спасти мир. А потом женился, завёл детей, собаку и канареек. И как-то, знаете ли, успокоился. Мир и без меня стоял, стоит и будет стоять, никуда не денется. А вот душевное и нервическое спокойствие, я вам скажу, никто уже не вернёт.

Он снял сюртук, повесил на спинку стула и принялся выкладывать в ящики стола судки с обедом, принесённым из дома. Отчего в кабинете поплыли вкусные запахи жареных котлет, свежего хлеба и картофельного пюре с маслом. Я непроизвольно сглотнул и глубже зарылся в бумаги. А Мефодий Ильич стал грюкать стаканами, готовясь к утреннему чаепитию.

— Называется сапожник без сапог, — ворчал он, зажигая примус и ставя чайник. — В любом купеческом доме есть магический нагреватель. А мы сидим, можно сказать, на малахите, а вынуждены жечь это старьё. Рискуя, между прочим, устроить здесь пожар и потерять множество важных документов. И это в то время, когда Государь в своём Новогоднем обращении к подданным высказался за повсеместное внедрение полезных изобретений!

— Мефодий Ильич, вы не подскажете мне, как именно поступать вот с такими обращениями?

— Ну-ка, дайте сюда вашу писульку.

Он проверил, что чайник и не думает ещё закипать, нацепил пенсне и взял у меня из рук лист бумаги.

— Так-так, посмотрим, что тут пишут. Ага, жалуются, что соседи шумят ночами, устраивают дебоши и поют похабные песни. — Он поднял на меня укоряющий взгляд. — Голубчик, вы что, сами не видите, что это не по нашему ведомству?

— Вижу, Мефодий Ильич, — я демонстративно вздохнул, — но мне решительно непонятно, что с ней делать. Выкинуть в мусорную корзину?

— Ай-яй-яй, Михаил Дмитриевич! Бумагу, на которую поставлен входящий номер, вот видите, и дан официальный ход, выбрасывать никак нельзя. А как устроят ревизию и спросят, где номер пять тысяч триста двадцать пять бис? Что вы ответите? Нет, дорогой мой, на такую бумажку надо поставить визу: «Передать для разбирательства в полицейское управление». И отнести в делопроизводство. Видели, рядом с кабинетом Сильвестра Аполлоновича сидит милая барышня? Вот ей и отдайте.

— Благодарю за науку, Мефодий Ильич. Скажите, а часто бывают такие ревизии по бумагам?

— На моей памяти у нас ни одной не было, — хихикнул он. — А вот в соседней губернии, когда требовалось снять начальника, аж из столицы проверяющих прислали. Говорят, по итогам ревизии пять человек в Сибирь поехали «на отдых». Вот так вот, молодой человек. Запомните на всю жизнь: документы требуют особой тщательности, чтобы ни одному проверяющему вас не за что ухватить было.

Я ещё раз поблагодарил коллегу и сел обратно за свой стол. У меня набралось несколько десятков обращений, на которые я с чистой совестью поставил визу «передать в полицию».

— Чайку, Михаил Дмитриевич?

— Мефодий Ильич, обращайтесь ко мне по имени. Вы же намного меня старше, да и вроде не чужие люди, одно дело делаем, чай вместе пьём.

— Только без посторонних, — строго заметил он. — Чиновник при посетителях не должен панибратствовать, чтобы не побуждать неуважение к ведомству. Берите печенье, Михаил, супружница моя вчера напекла самолично.

Прихлёбывая чай, я продолжил разбираться с документами.

— А это куда, Мефодий Ильич? — я снова обратился к коллеге с бумагой.

— Давайте посмотрим. У нас тут что? У нас тут жалоба на состояние улиц нашего достославного города. Смело отправляйте градоначальнику! Его епархия, пусть разбирается.

— И вот ещё, Мефодий Ильич, — подсунул я ему следующую бумагу.

— Ага, — Он поправил пенсне на носу и зачитал вслух: — «Варвара Егорьева непотребную волшбу творит и денег за налоги не платит. Продала Ваньке Кособрюхову приворотное зелье, коим он напоил девку Акульку. Отчего той дурно сделалось и, как пьяная, на полу валялася. Прошу принять меры к вышеозначенной ведьме, а моё имя сохранить в инкогнито, ибо опасаюсь мести старухи Варварки». Подпись — Акулина Кривобокова.

— Тоже в полицию отправлять?

— Э нет, — Мефодий Ильич вздохнул. — Тут простой отпиской не обойдёшься. Придётся самому разбираться в этой истории.

— Эээ… То есть?

— Идти на место, учинять следствие, допрашивать этих Варварок и Акулек. — Он внимательно посмотрел на меня. — А впрочем, тебе полезно будет. Заодно и проветришься, чтобы в кабинете не сидеть.

— А как…

— У тебя удостоверение есть? Не выдали? Ничего, это мы сейчас исправим.

Мефодий Ильич засуетился, надел сюртук и, подхватив меня под руку, потащил из кабинета.

— Без удостоверения, — наставлял он меня, — ты никто и звать тебя никак. Вошь на государственном теле. А с удостоверением ты чиновник при исполнении! Даже если со службы идёшь или на пикник с дамами поехал, — хихикнул он. — Остановил тебя, к примеру, городовой. А ты — ап! Красную книжицу под нос. Накуси-выкуси!

Толкнув дверь в конце коридора, Мефодий Ильич втянул меня в кабинет, в котором сидел старичок божий одуванчик. Вокруг его головы парила шапка седых кудрявых волос, а морщинистое лицо светилось детской радостью.

— Доброе утро, Степан Петрович. Как ваше здоровье? Как колени?

— Вашими молитвами, Мефодий Ильич. Чаёвничали уже?

— Некогда, Степан Петрович, дел просто невпроворот. Вот, познакомьтесь, наш новый сотрудник Михаил Дмитриевич Скуратов. Можно ему по-быстренькому «корочки» сделать? А то на выезд его хочу отправить, но без документов, сами знаете, никак нельзя.

— Можно и сделать, — улыбнулся старичок. — Это дело простое. Садитесь сюда, молодой человек.

Он указал на стул возле чёрной занавески. Велел мне выпрямиться и смотреть прямо перед собой. А сам вытащил странный аппарат на треноге, похожий на новомодный дагерротипограф.

— Не улыбайтесь, — строго приказал Мефодий Ильич, — чиновник должен иметь вид серьёзный.

Старичок щёлкнул на аппарате рычажком и тут же вытащил из него стальную пластину. Озабоченно разглядывая её, ушёл в соседнюю комнату и долго там шуршал, будто огромная мышь. Но где-то через четверть часа вернулся и протянул мне красную книжечку размером с ладонь.

— Держите, Михаил Дмитриевич. — Старичок наклонился ко мне и вкрадчивым голосом добавил: — Постарайтесь не терять удостоверение. Восстановить его, знаете ли, будет весьма муторным и неприятным делом. Начальство очень неодобрительно смотрит на такие дела.