Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 2

— Беги, братишка! — По лицу Ильи пробежал судорога. — Я их задержу.

Развернувшись, я кинулся прочь, оглядываясь на ходу.

— Удачи, — слабо улыбнулся Илья, прикрыл глаза, и вокруг него стала сгущаться сила. Он готовил очень неприятный «сюрприз» незваным гостям.

Мёртвая тишина стояла на летней веранде. Семья любила собираться здесь тёплыми вечерами, ужинать и долго беседовать за чаем. Отец рассказывал истории из своей молодости или про дела боярских родов, и я всегда замирал, чтобы не пропустить ни единого слова. И вот теперь всё это исчезло, расколотое и уничтоженное.

Стол был опрокинут, на полу валялась разбитая посуда. Белоснежная скатерть, скомканная и испачканная сажей, лежала кучей. По полу растеклась лужа из треснувшей супницы. А дальше, рядом с комодом, сломанными куклами лежали сёстры. Безвольно раскинув руки и глядя в потолок остекленевшими глазами.

— Ма…

Крик застрял в горле, когда я увидел маму, упавшую у выхода в сад. В синем бархатном платье, которое так шло ей при жизни.

Внутри словно подул ледяной ветер, безжизненный, бесстрастный и безжалостный. Чувства покрылись изморозью, как стёкла зимой. И все слова и слёзы, готовые вырваться наружу, превратились в лёд.

— Слышь, Петька… — Чужой голос вырвал меня из оцепенения. — Смотри, чё нашёл!

Из-за шкафчика, в котором мать хранила отцовские настойки, поднялся незнакомый мужик. Бородатый, с тёмными злыми глазами и бутылкой в руке.

— Э, — он прищурился, увидев меня, — пацан!

Мужик рукой потянулся за шкаф, но не успел ничего сделать.

Бах! Бах! Бах!

Револьвер моей в руке ожил, будто сам по себе, и трижды коротко рявкнул. И мужик начал заваливаться навзничь, закатив глаза, словно собираясь рассмотреть дырку у себя во лбу.

Не успел я опустить оружие, как в спину что-то ударило, со всей силой сбивая меня с ног. Выронив револьвер, я покатился по полу и с хрустом впечатался в комод, ломая тонкие дверцы шкафчика.

На мгновение показалось, что вокруг стоит ватная тишина. Такая, что неслышно собственного дыхания. И даже закричать не получается, сколько ни открывай рот. Но стоило подняться на ноги, как в ушах что-то щёлкнуло, и на меня обрушились звуки. Треск, вой и грохот. Я обернулся и увидел, как из дверей, ведущих в дом, вырывается пламя. Илья! Это он сделал!

Над головой затрещала крыша веранды, грозя обрушиться. Схватив револьвер, я бросился в сад через пролом в стене. Словно чужая сила толкала меня прочь от дома, шепча на ухо: «Беги, беги, маленький человечек, или погибнешь. Беги! Или тоже умрёшь!»

Остановившись на опушке леса, я с ужасом смотрел на пылающую усадьбу, охваченную огнём до самой крыши. Жаркое пламя пожирало стены и заставляло лопаться стёкла в окнах. Флюгер на маленькой башенке, где отец любил наблюдать звёзды в телескоп, расплавился от жара и бесформенной кляксой упал на трескающуюся черепицу. Огонь, зажжённый магией умирающего брата, пожирал всё, став огромным погребальным костром семьи боярина Скуратова.

В носу предательски защипало, а на глаза навернулись непрошенные слёзы. Весь мой мир рухнул в одно мгновение. Я едва не закричал от накативших горя и тоски. С трудом давя всхлипы, с силой потёр тыльной стороной ладони нос, чтобы не зарыдать в голос. Нельзя! Нельзя! Надо бежать, надо выжить, чтобы отомстить…

Бах!

Выстрел грохнул почти незаметно на фоне гудящего пожара. И в тот же момент что-то ударило меня в бок, обжигая и заставляя вскрикнуть.

— Вон он!

— Держи пацана!

Ноги сами развернули меня и понесли в лес. Словно заяц, преследуемый гончими, я кинулся между деревьев, петляя и не останавливаясь ни на секунду.

Через березняк, знакомый с детства. Напрямик через поляну, заросшую травой по пояс. Затем сквозь дубняк, засыпанный прошлогодней пожухлой листвой. Падая, снова вставая, тяжело дыша и слыша, как бешено колотится сердце. Револьвер, так и зажатый в руке, цеплялся за ветки, но я не выпустил его, будто палочку-выручалочку для крайнего случая. А невнятные голоса, перекрикивающиеся за спиной, гнали меня всё дальше.

В какой-то момент я оступился и рухнул на склон оврага, коварно спрятавшегося за чахлым кустарником. Кувыркнувшись и чудом разминувшись со стволом дерева, я кубарем скатился по склону на самое дно. И под конец плюхнулся грудью в грязь возле крохотного ручейка.

— А-а!

Подняться оказалось неимоверно трудно. Я прижал руку к внезапно заболевшему боку. Опустил взгляд и обнаружил, что рубашка там вся пропитана кровью. А между пальцами потянулись густые тёмно-красные капли.

— Он там! Внизу!

Крик одного из преследователей заставил забыть о ране и бегом кинуться вдоль ручья.

Здесь было множество завалов из упавших деревьев и сухих веток, рос колючий кустарник, то и дело под ноги попадались скользкие валуны.

Я падал, вставал и снова падал. Одежда изодралась о ветки, а руки исполосовали царапины. Но что хуже всего, бок саднило всё сильнее. И с каждым шагом сил становилось всё меньше и меньше. В горле клокотало, а вдохи давались с трудом и звучали с надсадным хрипом. Револьвер выскользнул из пальцев и, булькнув, упал в ручей. Но у меня не нашлось ни сил, ни желания, чтобы вернуться и подобрать его. Позади всё ближе слышался треск веток. Кто-то задорно матерился, выстраивая длинные этажи сквернословия и обещая «сбежавшему пацану» самую лютую смерть.

Двигался я уже механически, ничего не соображая. В глазах темнело, и всё произошедшее казалось кошмарным сном. Хотелось только лечь на землю, прямо в грязь под ногами, и больше не шевелиться. Но я продолжал перебирать ногами, ковыляя вперёд на одном упорстве.

Голоса приближались, и в какой-то момент я понял: всё, не уйти. Покачиваясь и зажимая рукой бок, горящий огнём, я огляделся и внезапно узнал это место. Я бывал здесь, около старой засохшей сосны, прошлой осенью. Ходил с дядькой Матвеем на охоту, и тот показал мне кое-что…

— Быстрее, уйдёт щенок!

За спиной послышался голос и треск веток. Не раздумывая, я шагнул прочь от ручья и вломился в густые кусты. Да, я вспомнил. Там, за глухой стеной зелёных ветвей, со склона оврага обвалился пласт земли. Обнажив каменные плиты старинной постройки, которую и показывал мне дядька Матвей. То ли древний храм, то ли ещё более древнее языческое капище.

Ноги подломились, и я рухнул на старые истёртые каменные плиты, не в силах больше идти. Даже дышать я не мог, едва втягивая воздух мелкими глотками.

Позади перекрикивались голоса, злые и раздражённые, потерявшие след. Но я уже не слышал их. От раны в боку по телу пополз мертвенный холод, забираясь ледяными пальцами в самое нутро. От этого становилось жутко и страшно, словно сама смерть касалась сердца. И в то же время на меня снизошло спокойствие — всё кончилось, больше не надо никуда бежать, стрелять и убивать. Можно просто лежать и ждать скорого конца.

— Тебе рано уходить, человече.

Слова прозвучали совсем рядом. Настолько нечеловеческим голосом, что я приподнял голову, пытаясь рассмотреть говорящего. И едва не закричал, увидев выходящую из каменной плиты фигуру, объятую пламенем.

Глава 2

Договор

Есть в мире черта, за которую нет хода живым. Одни говорят, что она отделяет Явь от Нави, другие, что за ней лежит астральный план бытия, третьи учат о мире духов, четвёртые называют лежащее за чертой Аль-Гайб — «то, что сокрыто». Там лениво текут потоки магии, обитают духи, мелкие бесы и другие сущности, для которых у людей нет имён. Именно оттуда в материальный мир и пришло нечто. Высокое существо, окутанное всполохами чистого огня, появилось, когда наследник Скуратовых упал на каменные плиты.

Оно давно ждало этого момента. Ещё до того, как прозвучали первые выстрелы. Задолго до той минуты, как во двор усадьбы Скуратовых ворвались слуги чужого рода. И даже раньше, чем старший Скуратов бросил неосторожные слова на балу у губернатора. Ведь оно умело исчислять судьбы смертных лучше любого провидца и оракула. Так что явилось оно в самый подходящий момент. И голос его звучал как звенящая медь.