Бастард Александра (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 37

Как говорится, выше головы не прыгнешь, но стремиться надо! Вот я и стараюсь, а пока стреляю из лука попроще. Первый сделал мне Эней, но тот уже стал для меня слишком слабым. Этот, уже второй, купили на рынке в одном из городов по дороге. Натянуть его тоже непросто, а послать стрелу хотя бы в мишень, не говоря уж про десятку, и того сложнее. После ста выстрелов руки наливаются свинцом и начинают дрожать так, что даже держать лук прямо — и то тяжело, а уж натянуть тетиву…

И это при том, что я уже давно не тот хлюпик, каким был в Вавилоне. Если сравнивать с той аморфной фигурой, какой я был год назад, то нынешний я — просто Геракл, как ни потешно это звучит. Да, год не прошел для меня даром! Ежедневные тренировки сделали свое дело: мышцы окрепли, тело подтянулось, и метаболизм всего организма ускорился. Я вытянулся, став ростом почти с Барсину, живот пропал совсем, уступив место квадратикам пресса. На руках появился непрожимаемый бицепс. Дыхалка, да и вообще общая выносливость, превзошла даже мои собственные ожидания. Я каждое утро отмахиваю, на вскидку, километров пять с такой скоростью, что раньше не мог выдержать и на стометровке.

В общем, даже для этого времени я выгляжу высоким, физически развитым парнем — в меру образованным, но не выделяющимся из общего ряда сверстников, дабы никому не пришло в голову заподозрить, что где-то там, в глубинах сознания этого подростка, скрывается шестидесятилетний мужчина двадцать первого века.

Хлопок Энея по плечу выводит меня из задумчивого состояния.

— Давай, не спи на ходу! Буду ждать тебя на стрельбище.

Киваю в знак согласия и срываюсь с места. Выбегаю за ворота и сворачиваю на лесную тропу. Бежать по лесу как-то веселее, чем по дороге, да и любопытствующих зевак тут нет.

Бегу быстро, но без напряга. Мимо мелькают толстые стволы сосен, а тропа скользит всё вверх и вверх. Первая половина круга идет в гору. Вот и поворотный камень, здесь лес уже пореже и вид на всю долину. Красиво и величественно, но я не останавливаюсь поглазеть. Уже видел, да и не хочется рвать темп. Если остановлюсь, то получится, что отдохнул, заленился, а я не хочу. Никакого отдыха и поблажек самому себе! Таков мой девиз, и я стараюсь ему следовать.

Не останавливаясь, поворачиваю и бегу вниз. Темп бега самопроизвольно возрастает, но на спуске надо быть осторожней, и я это знаю. Корни деревьев, камни, наклон — все это может обернуться падением и травмой, которая мне совсем не нужна. В нынешних условиях, при отсутствии всякой медицины, любая травма может оставить меня хромым до конца жизни.

Поэтому не расслабляюсь и не ведусь на кажущуюся легкость. Полная концентрация до самого спуска на равнину. Еще один поворот — и я выбегаю к заднему двору поместья. Здесь, на берегу реки Селинос, на небольшом пятачке свободной земли, Эней оборудовал стрельбище, стадион и ристалище.

Грек уже на месте, у него в руках лук и колчан со стрелами. У дальнего края, там, где крутой скальный подъем, выстроен забор из пуков соломы и выставлено чучело в рост человека. Чучело тоже из соломы, но сделано довольно искусно: голова, туловище, руки, ноги — все как положено!

За соломенной преградой — крутой подъем метров в пять, и это место выбрано под стрельбище не случайно. Стрелы, бывает, летят совсем не туда, куда целишься, и высокая стена за мишенью гарантирует, что я не подстрелю кого-нибудь невзначай. Забор из соломы за мишенью — это для того, чтобы не ломать стрелы о скальную стену. Накладно!

Беру у Энея лук и закидываю колчан через плечо. Отсюда до мишени ровно тридцать шагов. Одеваю перчатку и пробую натяжку — нормально! Затем вытаскиваю стрелу и накладываю на тетиву.

Наконечник стрелы нацелен в «сердце» мишени. Три пальца на тетиве. Выдох — и с максимальным усилием натягиваю тетиву до предела. Кисть у правого уха. Линия натяжения такая, чтобы отпущенная тетива не ударила по левой руке. Взгляд на мишень, точно туда, куда я хочу попасть! Левая рука замерла, и… Выстрел!

Щелкнула тетива, и, ширкнув, стрела вонзилась по самое оперенье в пук соломы рядом с мишенью.

Выдох — и следующая стрела. За ней следующая и следующая. Каждая третья попадает в мишень, и это, прямо скажу, отличный результат. Еще недавно была одна из десяти!

Стрельба из лука для меня — некое новое знание. Я неплохо стрелял из ружья и автомата в прошлой жизни, но лук — это совсем другое. Тут нет прицела, нет мушки! Из лука надо стрелять так, как бросаешь камень. Говоришь самому себе, куда хочешь попасть, настраиваешься — и попадаешь, а если нет, то увы…! Уже не научишься никогда, сколько ни старайся. Тут требуется талант, а он либо есть, либо его нет! С луком надо сродниться, как с собственной рукой, — только тогда будет толк. Так, во всяком случае, говорит Эней, и я ему верю.

Хотя он ведь был не лучником, а гоплитом в фаланге — откуда ему знать⁈ Нет, смеюсь, конечно! Это моя такая маленькая месть Энею за то, что он относится к луку вообще и к моему увлечению стрельбой в частности с изрядной долей презрительного скептицизма. Он, как и Эвмен, считает, что стрельба из лука — это удел варваров из вспомогательных подразделений, а настоящему мужчине предназначены меч и копье, ну, еще дротики — куда ни шло. Все остальное — для дикарей!

Так они считают, и что ж, имеют право. Ведь это они, вооруженные таким оружием и убеждением в своей непобедимости, прошли всю Азию — от Македонии до Индии. Прошли, и, по сути, никто так и не смог оказать им серьезного сопротивления — даже слоны не помогли!

Один колчан опустел, и Эней подает мне второй. Вновь начинаю как заведенный: стрела за стрелой идут в сторону мишени, попадая примерно с той же регулярностью.

Рука уже устала, но я стараюсь держать прежний темп — двенадцать стрел в минуту.

Спросите, как я это считаю⁈ Да просто! На каждый колчан Эней переворачивает песочные часы, и они полностью пересыпаются где-то за три минуты. На счет, конечно!

За это время я должен расстрелять полный колчан в тридцать пять стрел. Отсюда, чисто для себя, я и считаю количество стрел в минуту, ибо в моем сознании по-прежнему живут минуты, метры и килограммы, что доставляет мне массу неудобств. Ведь все местные системы мер я автоматически стараюсь пересчитать в СИ, а надо бы уже вжиться в роль «по-настоящему» и на уровне подсознания мерить все, как местные, — стадиями, локтями, минами и талантами. Правда, есть одна закавыка! В эту древнюю пору еще не озадачились точным измерением времени. Нынешнее человечество вполне удовлетворено делением на годы, месяцы и дни, и лишь кое-где, я слышал, добрались до деления дня на часы. Так что с измерением времени все равно придется держаться за старые привычки!

Колчан пуст, и, подавая следующий, грек переворачивает часы. Чутка запаздываю! Натертые тетивой пальцы уже горят, рука отяжелела, и разброс пошел куда больше. В цель прилетает лишь каждая пятая, но это тоже терпимо. Я на лавры Робин Гуда пока не претендую.

Последние тридцать пять стрел пошли уж совсем неважно. Сегодня я что-то не в форме. К концу рука уже начала дрожать, и соломенное чучело пронзило лишь три стрелы из тридцати пяти.

Колчан пуст, и я с облегчением выдыхаю.

«Хорошо, что хоть выше забора не запустил, — успокаиваю себя. — Не опозорился, совсем уж в молоко-то!»

Едва успеваю так подумать, как слышу откуда-то сбоку мальчишеский голос:

— Мазло! Стрелять научись сначала!

Поворачиваю голову и вижу пятерых сорванцов, сидящих на большом валуне, что стоит у края стрельбища. Старшему лет четырнадцать, а младшему примерно как и мне. Кричал, естественно, тот что постарше, — чернявый и длинноволосый, он явно вожак в этой стае.

Как я уже говорил, мы здесь всего третий день и еще не обвыклись. Чьи это дети, я понятия не имею. Тут у нас сложная система хозяйствования. Есть земля, которую обрабатывают рабы, а есть та, что сдается в аренду. Арендаторы тоже разные. Большая часть — из свободных крестьян, но немало и из вольноотпущенников. Так что народ вокруг самый разный, и чья это пацанва, сказать трудно.