Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Джобб Дин - Страница 11

II. Вор с лестницей

Глава 5. «Работник второго этажа»

Первой волне вернувшихся из Франции солдат досталась бо́льшая часть не только славы, но и свободных рабочих мест. Осенью 1919-го Артур Бэрри приехал в родной Вустер, но работу найти там не смог. У него не было специальности, зато имелось криминальное прошлое. Новые сотрудники почти никому не требовались ни в промышленности, ни в торговле: после перемирия правительство перестало размещать военные заказы, и десятки тысяч людей лишились работы. К тому же никто в городе не хотел брать ирландских католиков, предпочитая, как выразился один из местных бизнесменов, «хозяйственных, трудолюбивых, квалифицированных, законопослушных» шведов. И Артур отправился попытать счастья в Нью-Йорк, отмахнувшись от возражений и опасений матери. «Сколько раз я умоляла его остаться дома! – вспоминала Бриджет Бэрри. – Думала, служба во Франции утолила его жажду приключений, но какое там».

Времена стояли непростые. Дефицит и спекуляция военных лет привели к росту цен на продукты, одежду и прочие товары первой необходимости. «Жуткая дороговизна жизни, – жаловалась “Нью-Йорк Геральд”, – непосильным, придавливающим бременем легла на американский народ». В сравнении с 1914 годом цены на молоко, сливочное масло и яйца выросли почти вдвое. Арендодатели взвинтили квартплату. В августе 1919 года, когда Артур ушел из армии, не меньше пяти тысяч демобилизованных солдат искали работу в Нью-Йорке, и это число еженедельно увеличивалось на две тысячи. Отчаяние, которое они испытывали, хорошо показано в карикатуре журнала «Лайф», где изображен дядя Сэм, приветствующий возвратившегося с войны солдата. «Для тебя, мой мальчик, мне ничего не жалко. Чего ты хочешь?» «Работу», – отвечает солдат.

Бэрри снял квартиру на Западной 119-й улице, 361, в одной из тамошних уныло-серых пятиэтажек неподалеку от Колумбийского университета и в полуквартале от парка Морнингсайд. В поисках работы он исходил Манхэттен вдоль и поперек. Обращался в разные фирмы в Бруклине и Бронксе и даже несколько раз ездил в Нью-Джерси. Работодатели хотели взглянуть на рекомендации, но на гражданке он легально работал лишь однажды – в фирме своего брата, да и то весьма недолго. Военный санитар в мирное время никому не требовался.

«Нью-Йорк – жесткий, циничный, беспощадный город, – предупреждал новоприбывших главный редактор журнала “Нэйшн” Эрнест Грюнинг. – “Каждый за себя и к черту неудачников” – вот и вся его философия». «Нехороший город, если только не оседлать его»[10], – вторил Грюнингу Фрэнсис Скотт Фицджеральд в 1920 году в своем первом романе «По эту сторону рая». Чтобы выжить в Нью-Йорке, Бэрри – которому в декабре стукнуло двадцать три – придется стать столь же жестким, циничным и беспощадным. Он его непременно оседлает. И ради этого готов пойти воровать.

Бэрри взвесил все варианты – будто на ярмарке уголовных вакансий. «Медвежатник»? Благодаря своему ментору Лоуэллу Джеку он, конечно, умел обращаться со взрывчаткой, но вскрывать с ее помощью сейфы ему не доводилось. Налетчик на банки? Понадобятся сообщники, а он предпочитал работать в одиночку. Гоп-стопник? Приставать к людям на улице, нападать на них, угрожать ни в чем не повинным прохожим пистолетом – у него не было вкуса к подобным занятиям, они ему представлялись делом «малоприбыльным и в некотором роде постыдным». Домушник? А вот это, пожалуй, то, что надо! В свое время, еще подростком, он тщательно спланировал первую кражу. Он знал, как пробраться в дом и затем выбраться, не просто не вступив в борьбу с его обитателями, а даже не встретив их по пути. И красть надо что-то по-настоящему дорогое, ради чего можно рискнуть свободой. Драгоценности.

«Мне претила мысль о насилии», – позднее объяснял он. А похититель драгоценностей «может быть джентльменом, для него главное – хитрость и воображение». Даже само понятие «работник второго этажа», как стали в 1912 году – после выхода одноименной пьесы Эптона Синклера – называть ночных воров, «влезающих в окно второго этажа через козырек крыльца или запасной выход», звучало элегантно. Бэрри считал этот вид преступлений «аккуратным и почти спортивным». При должной осторожности и детальной подготовке можно забрать все кольца, ожерелья, булавки и браслеты задолго до того, как хозяева поймут, что их обокрали, а когда поймут – его уже давно и след простыл. «Если на свете вообще бывает преступление без жертв, – рассуждал Бэрри, – то это почти оно». «Когда у вас есть драгоценности, – полагал он, – значит, вы достаточно богаты, чтобы не думать о том, где раздобыть еду». К тому же все эти сокровища наверняка застрахованы.

Идеальный способ для «любого человека с мозгами» – как он сформулирует позднее – «сорвать куш».

В один прекрасный январский день 1920 года Бэрри дошел до гарлемской станции «125-я улица» и сел в идущий на север поезд. Он направлялся в Йонкерс, процветающий город на Гудзоне в округе Уэстчестер, милях в десяти от Манхэттена, с населением около 100 тысяч человек. Все утро он бродил по фешенебельным окраинам, беря на заметку крупные дома с просторными участками.

«Я выбрал дом, по которому сразу видно, что там живут небедные люди», – вспоминал он. Дом стоял на некотором отдалении от улицы, а через переднее крыльцо несложно было забраться на второй этаж.

Бэрри вернулся на Манхэттен, купил пару шелковых перчаток и фонарик. Возвращаясь в Йонкерс вечерним поездом, он прокручивал в голове предстоящую задачу. Когда он подкрался к дому, уже совсем стемнело, и в окно он увидел с полдюжины человек за обеденным столом. По столбику крыльца он вскарабкался на козырек и попробовал окно, которое оказалось незапертым. Нырнув внутрь, он, как и предполагал, оказался в хозяйской спальне. Сначала Бэрри обшарил бюро, потом открыл верхний ящик ночного столика, где обнаружилась шкатулка с серьгами, кулонами и браслетами. В другом ящике лежали запонки и булавки для галстука с драгоценными камнями. Бэрри распихал украшения по карманам пальто и через окно вылез наружу. По его подсчетам, в доме он пробыл не более трех минут.

«Я уже тогда понял, что главная фишка – работать быстро, сразу искать самое ценное и незамедлительно сваливать».

Дома он вынул каждый камень из оправы. Камешки сами по себе отследить невозможно, но золотые и платиновые оправы весьма приметны и легко узнаваемы. Их он выбросил в Гудзон.

Теперь предстояло найти скупщика, который не станет задавать лишних вопросов, откуда камешки и почему их продают. Заместитель комиссара нью-йоркской полиции всего пару недель назад разослал по ювелирным лавкам и ломбардам информационный листок с просьбой внимательно следить, не доберутся ли до их прилавков недавно украденные драгоценности. Если скупщик окажется сознательным, первая ювелирная (во всех отношениях) кража Бэрри станет последней.

Часть района Бауэри в районе Канал-стрит служила центром нью-йоркской торговли драгоценными камнями. «Самая причудливая в мире ювелирная биржа, – написал один репортер, заглянувший сюда весной 1920 года, – тут всё в движении, жужжащий улей». Продавцы с покупателями – в крошечных магазинах-офисах, но их споры о цене слышны даже на тротуаре. Другой журналист, Уилл Б. Джонстон из нью-йоркской газеты «Ивнинг Уорлд», уподобил здешнюю оживленную торговлю с мини-Уолл-стрит. «Но только тут спекулируют» не акциями и облигациями, «а драгоценностями». Бэрри требовался скупщик, который рискнет нагреть руки на его трофеях.

Он подошел к стойке позади одного из магазинчиков на Канал-стрит, протянул бриллиант поменьше и попросил оценить. Продавец определил ценность камня в 350 долларов. Бэрри наплел ему байку, будто бы камешек оставил ему друг в залог за деньги, взятые взаймы. А поскольку тот друг так и не вернул долг, Бэрри решил залог продать. Продавец предложил ему 125 долларов, и они ударили по рукам.