Вирус В-13 - Михеев Михаил Александрович - Страница 37

Этот месяц показался ему самым долгим месяцем в его жизни… Да разве об этом он мечтал, когда ехал служить сюда на границу….

Степан Гусаров учился на последнем курсе сельскохозяйственного техникума, когда его брат вернулся с фронта Героем Советского Союза. О том, за что ему дали звание, брат рассказывал сухо и мало, но всем было понятно, что старший Гусаров проявил смелость, находчивость, преданность Родине. Он держал жестокий экзамен по этим предметам, и золотая звездочка на гимнастерке говорила всем, что он этот экзамен выдержал.

Степан считал, что такие качества есть и у него. Не хватает только обстановки, где бы он смог их проявить…

Поэтому он очень обрадовался, когда его, молодого солдата, направили служить в пограничные войска.

Он рассчитывал, что, может быть, ему повезет и он сможет отличиться. Он надеялся, что диверсанты нарушат границу и именно в том месте, где он будет ее охранять. Гусаров представлял, как бы он стал с ними сражаться. Он стрелял бы в них из автомата, он бил бы их прикладом, кулаком… и не пропустил бы через границу ни одного.

Но вот уже кончался срок его службы. На границе было тихо. Скоро он поедет домой. И никто так никогда и не узнает, на что способен он, Степан Гусаров…

В тот день, когда его собирались выписать из больницы, с заставы привезли первых заболевших пограничников, на заставу был наложен карантин, и возвратиться туда Гусарову было уже нельзя. Он временно остался при больнице и, по его собственному желанию, принялся выполнять обязанности санитара в «голубом корпусе».

Один за другим прибывали с заставы заболевшие товарищи. Гусарову было жалко и больно смотреть на искаженные синеватые лица, слышать их крики и стоны.

Многие из них уже не могли ходить, он на руках таскал их в ванную, переодевал в больничное белье. Не узнавая его, в тяжелом бреду, они вырывались, били кулаками, царапались и кусались; он осторожно придерживал их своими ручищами, громадными, как паровозные шатуны, стараясь не причинить боли.

Наконец, в больницу приехали начальник заставы капитан Васильев и старший сержант Батраков. Они еще могли двигаться сами, хотя и с большим трудом. Лица у них уже начали синеть и отекать.

Батраков привез с собой графин с водой из кабинета начальника заставы.

Гусаров видел, как главный врач больницы сам принял графин и понес его к себе в кабинет осторожно, как будто это был не графин, а мина со вложенным взрывателем.

Он поставил графин в застекленный хирургический шкаф, а сам долго мыл руки под краном и протирал их спиртом.

Вскоре все сотрудники больницы, а с ними и Степан Гусаров, узнали о причине таинственной эпидемии на заставе…

На другой день Гусаров пришел к главному врачу подписать требование на дополнительные комплекты белья для прибывающих больных.

Врача в кабинете не оказалось, Гусарова встретила, молоденькая хирургическая медсестра.

– Главный врач на совещании, – ответила она.

Гусаров нерешительно затоптался на месте.

– Требование бы подписать, – промолвил он.

Медсестра подумала, потом подошла к двери, за которой шло совещание, и прислушалась.

– Ну, давайте сюда ваше требование, – заявила она. – Попробую его главному врачу передать. Подождите здесь.

Она осторожно, без шума открыла дверь – Гусаров услышал голос профессора Русакова. Не решаясь помешать докладчику, медсестра выжидающе остановилась в дверях.

…Сообщение председателя комиссии профессора Русакова было кратким и неутешительным. Почти все пограничники с заставы уже больны и находятся в городской больнице. У всех положение тяжелое: бред, помрачение сознания. Всем больным производится непрерывная капельная инъекция препарата витаминов, которая возмещает катастрофические потери витамина «В» и задерживает быстрое развитие болезни. Но организм человека не в силах бороться против нового, никогда не встречавшегося ему вируса. Болезнь прогрессирует медленно, но неотвратимо. Токсины вируса гибельно действуют на головной мозг. Можно предположить, что вследствие сильного нарушения центральной нервной системы у больных произойдут стойкие изменения коры головного мозга с выпадением многих функций сознания – Сегодня утром, говорил профессор Русаков. – из Института вирусологии сообщили, что вирус «голубой болезни» погибает при температуре 43-44 градуса выше нуля. По моей просьбе Институт экспериментальной медицины в рекордно короткий срок сконструировал специальный высокочастотный нагреватель, который прибудет сегодня к восьми вечера специальным самолетом. Но если мы остановимся на методе лечения теплом, – а это пока единственное, что у нас есть, – то нам нужно срочно разработать методику лечения. Для этого необходимо определить очаги болезни. Вирус гнездится где-то либо в коре, либо в подкорке головного мозга, нужно это точно установить. У нас нет времени на длительные эксперименты, дорог каждый час. Нужна срочная и смелая операция.

Профессор Русаков сел. Наступило томительное молчание. Внезапно из «голубого корпуса» донесся звенящий, протяжный крик.

Со стула медленно поднялся профессор нейрохирургии Шатров.

– Кто-то решил проверить на нас новое пакостное оружие, – сказал он, поворачивая к присутствующим лысую голову с круто нависающим лбом. – Вызов брошен нам, советским медикам, и делом нашей чести будет обезвредить гнусный, из-за угла нанесенный удар. – согласен с вами, Петр Петрович, кивнул он профессору Русакову, – нам нужна операция. И другого пути у нас нет… Молчание присутствующих коллег подтверждает мои слова… Но вопрос в том, есть ли у нас больной, способный выдержать такую сложную операцию. У него должно быть железное здоровье. Большинство заболевших уже находится в бессознательном состоянии. А нам нужно сознание больного – операция будет без наркоза, больной своими ощущениями должен помогать нашим поискам. Мы все это должны рассказать человеку, который согласится на такую операцию. Мы должны будем сказать, что это будет очень больно… и долго очень больно. Значит, у него, кроме железного здоровья, должно быть еще и большое мужественное сердце…

Профессор Шатров говорил громко и взволнованно.

И Гусаров рядом, в кабинете главврача, так же взволнованно слушал каждое его слово.

Медсестра, забыв про требование, все еще стояла в открытых дверях. И Гусаров тоже забыл про дело, которое привело его сюда. Он слушал и смотрел в угол кабинета, где находился белый хирургический шкаф. На его стеклянных полках поблескивали инструменты, пилки, щипцы, скальпели, круглые никелированные банки.

Гусаров смотрел на верхнюю полку, где стоял стеклянный графин.

Графин с водой из кабинета начальника заставы Стакан нашелся на письменном столе главного врача.

Гусаров взял его в руки, остановился и глубоко вздохнул… Он колебался, но всего несколько секунд…

– Что вы делаете?! – услышал Гусаров за своей спиной испуганный голос медсестры.

…Профессор Шатров замолчал и сел на скрипнувший стул. В комнате опять наступила тишина, было слышно, как из крана падали капли в раковину умывальника.

Скрипнула дверь, послышались тяжелые редкие шаги.

Профессор Русаков первый оглянулся, за ним повернулись остальные.

Вертя в руках пустой стакан, в дверях стоял Гусаров.

Он, как было видно, собирался что-то сказать, но, смущенный общим вниманием, смешался и потупился, не зная, с чего начать. Из-за его спины выглядывала медсестра. Прижав к груди требование, она только молча переводила растерянный и испуганный взгляд с лица Гусарова на стакан в его руках и обратно.

– Я слышал, – сказал, наконец, Гусаров, от смущения с трудом подбирая слова, – извините, я случайно… я требование приходил подписать… – он посмотрел на профессора Русакова как-то по-детски, светло и застенчиво, товарищ профессор, вам больной нужен для операции. Так вы возьмите меня, я терпеливый… А бок у меня уже и не болит… все зажило.

– Дорогой мой, – встрепенулся профессор Русаков – но ведь вы же здоровы. А нам нужен больной, вы понимаете?