Венская рапсодия - Дростен Юлия - Страница 54

— Волки, — сказал Макс. Голоса этих тварей вызывали у него еще большее отвращение, чем стальной грохот минометов и прочих орудий.

— Они следуют за барабанами, — мрачно ответил солдат. — Завтра в бинокль мы снова увидим кости и обрывки мундиров.

Макс знал, что тот имеет в виду. После каждой битвы из лесов выходили хищники, чтобы растерзать павших и добить раненых. Этой немилосердной зимой у подножия Карпат защитники крепости не могли предать земле погибших товарищей из-за риска быть застреленными вражескими снайперами.

Солдат сделал последнюю затяжку и бросил крошечный окурок в снег. Снова отдав честь, он исчез в казарме.

Вновь раздался ненавистный вой. Макс нащупал рукоять пистолета и посмотрел в сторону пункта наблюдения, высившегося между двумя орудийными башнями на крыше каземата. На куполе виднелась глубокая выбоина, оставленная гранатой. Однако сталь толщиной восемь сантиметров выдержала. Во время боя двое наблюдателей стояли под защитой купола близ амбразур и корректировали огонь артиллерии, расположенной в орудийных башнях. Возможно, при определенной удаче Максу удалось бы точным выстрелом уложить через амбразуру пару кровожадных хищников под стенами крепости.

Он добрался до пункта наблюдения и начал через амбразуру высматривать цель в подзорную трубу. Ему удалось разглядеть волков. Семеро зверей бежали по равнине. Они остановились у темной неподвижной тени на снегу и набросились на жертву со всех сторон. Урча и поскуливая, волки вырывали из трупа куски мяса. Макса охватила ярость, он вынул пистолет и прицелился. Однако выстрела не последовало. Тратить пули не имело смысла: было темно, и звери находились далеко.

Когда за спиной у Макса хлопнула дверь, он резко повернулся и мигом взял под козырек. Вышедший на улицу человек с мерцающей масляной лампой был не кем иным, как главнокомандующим крепости, генералом инфантерии Германом Кусманеком фон Бургнойштедте-иом, который за упорное противостояние русским получил прозвище «перемышльский лев».

Уже более четырех месяцев русской армии не удавалось занять крепость. Однако недавно у врага появилась тяжелая артиллерия, длинноствольные орудия с большой дальнобойностью, мощные минометы и гаубицы, способные поражать цели, находящиеся вне прямой видимости. К тому же в крепости наступил голод. Макс знал, что главнокомандующему вскоре придется сдать рубежи.

Кусманек подошел к металлическому столу между двумя амбразурами и поставил лампу рядом с телефоном, по которому наблюдающие во время битвы корректировали защитников. После этого генерал сел на стоявший рядом стул и вытянул ноги. Тень от лампы делала его лицо еще более выразительным. Паек коменданта был ровно таким же, как у солдата, за что подчиненные особенно уважали его. Макс знал, что-он наблюдал за последним боем именно с этого пункта, но думал, что генерал уже вернулся в квартиру в городе.

— Голод и вас выгнал из кровати, господин обер-лейтенант? — спросил Кусманек. — Не отрицайте. Я знаю, что так и есть. — Он достал из кармана брюк серебряный портсигар, открыл его и протянул Максу: — Угощайтесь.

Настоящие турецкие сигареты! Макс не верил своему счастью. От одного только запаха табака у него закружилась голова. Он нагнулся над огнем протянутой ему Кусманеком зажигалки и, зажмурившись, затянулся. Генерал тихо рассмеялся.

— Так даже голод забывается, правда?

Макс открыл глаза.

— Сколько мы еще продержимся, господин генерал?

Кусманек спрятал зажигалку в карман брюк.

— Два дня. К тому моменту у нас не останется и горсти муки.

— А потом?

— Потом у меня есть дозволение кайзера на капитуляцию.

— То есть все мы попадем в плен к русским?

Кусманек кивнул.

— Но перед этим взорвем крепость. Пусть русским не достанется укрепление, которое они могут использовать против нашей доблестной карпатской армии.

Макс посмотрел на огонек сигареты.

— Если позволите, господин генерал, хочу сказать, что знаю о приказе главнокомандующего удерживать Перемышль, но теперь, когда капитуляция неизбежна, мне кажется, что все наши усилия были тщетны. Я говорю не только о Перемышле, но и о наших товарищах в Карпатах, которые пытались освободить гарнизон. В секретных донесениях говорится, что они оказались в нечеловеческих условиях: в снегу, жутком холоде, без зимней одежды, укрытия и теплой еды. Не было ли в данных обстоятельствах человечнее сдать крепость с самого начала?

— Мы удерживали горные перевалы — с большими жертвами, это правда, — но иначе русским был бы уже открыт путь в Венгрию, — спокойно ответил Кусманек. — В одном вы правы, Кальман: наша императорско-королевская армия сгинула в карпатских снегах, и теперь мы полностью зависим от поддержки немецких союзников. Что бы мы о них ни думали.

Макс наморщил лоб. Откровенность Кусманека граничила с государственной изменой, и он задался вопросом, какую цель преследует собеседник. До сей поры комендант казался ему человеком долга, строгим как к себе, так и к солдатам, и верным монархии. Единственным разумным объяснением была проверка. Но зачем?

Макс вздохнул и спросил напрямую:

— К чему этот разговор, господин генерал?

— Вообще-то я хотел сообщить вам это утром после обсуждения положения, но зачем ждать. Поедем ко мне, господин обер-лейтенант. У меня для вас кое-что есть. — Кусманек бросил окурок на землю, взял лампу и встал.

Они прошли через ворота крепости, перед которым стоял автомобиль коменданта. Водителя не было видно. Кусманек сам сел за руль и поехал к дому, который снимал в центре Перемышля недалеко от штаба и вокзала. Макс никогда не был у генерала. Тот сразу повел его в кабинет на втором этаже. Когда загорелся газовый свет, Кальман увидел узкую комнату, в которой помещались только письменный стол со стулом и стеллаж с папками. Единственное окно было крошечным, к тому же царил такой холод, что изо рта шел пар. Макс молча наблюдал, как комендант подошел к столу, открыл один из ящиков, вынул из него запечатанный конверт и сделал обер-лейтенанту знак приблизиться.

— Вы не попадете в плен, Кальман, — заявил Кусманек и передал Максу конверт. — Для вас у меня есть особое задание. Завтра утром в последний раз прибудет почтовый самолет, и на нем вы покинете Перемышль. Приземлившись в Кракове, сядете в самолет до Вены. Конверт, который я вам доверяю, берегите как зеницу ока. Он предназначен наследнику трона эрцгерцогу Карлу — и только ему. Об этом поручении вы не должны говорить никому. Конверт передайте эрцгерцогу сразу же по прибытии в Вену. Вы меня поняли?

— Так точно, господин генерал! — Макс отдал честь. Кусманек выглядел довольным.

— Я знал, что могу на вас положиться, Кальман. — Он вынул из стола еще два конверта и протянул их Максу: — Вот ваше командировочное предписание и увольнительная. Когда выполните задание, возьмите четырнадцать дней отпуска — никаких возражений, вы заслужили отдых! После этого получите приказ о новом назначении от штаба армии.

— Так точно, господин генерал! — повторил Макс и положил все три конверта в нагрудный карман. Это задание освобождало его от длительного плена в тяжелейших условиях, хотя ему казалось, что он обязан разделить судьбу товарищей.

Кусманек коротко кивнул:

— Хорошо, господин обер-лейтенант. Сейчас я отвезу вас назад. Постарайтесь немного поспать.

Обратная дорога прошла в молчании. Когда генерал затормозил перед воротами первого форта, он вновь обратился к Максу:

— Вам интересно знать, что в конверте, Кальман?

— Если сочтете нужным, господин генерал, — с удивлением ответил Макс.

Комендант серьезно посмотрел на него:

— Я наблюдаю за вами с самого начала осады и уверен, что вы, как и я, считаете, что жертвы, которые наши солдаты и гражданское население приносят в этой войне, слишком велики в сравнении со скромными успехами. Я знаю, что в крепости многие называют войну кровавой баней, и они правы. В документе, который я вам доверил, содержатся мои предложения по скорейшему прекращению бессмысленной бойни. Самое важное из них — тайные переговоры с Россией на предмет заключения сепаратного мира. Вы согласны со мной, господин обер-лейтенант?