Венская рапсодия - Дростен Юлия - Страница 5

— Дети плачут постоянно, — тихо сказала Шиндлер. Она выглядела изможденной и потерянной. — Все трое. Но Фанни — громче остальных. Я дала ей сосательный мешочек, чтобы она наконец угомонилась, но даже он не помог.

— Эти мешочки — настоящее зло! Самогон вреден и взрослым, что уж говорить о детях, — упрекнула ее Йозефа, гнев которой еще не улегся. Она схватила мешочек, лежавший на столе рядом с пеленками, подошла к плите и бросила его в холодную топку. — Дети кричат, когда они голодные и тонкие, как тростинки!

Взгляд Йозефы упал на корзинку, в которой лежал пакет с обрезками выпечки. Она открыла его, взяла кусочек пряника и приложила к губам Фанни. Малышка начала жадно причмокивать. Затем надзирательница наклонилась к девочке под столом. Та больше не плакала, а сосала палец. Йозефа сунула ей в руку корочку от пирога и положила еще несколько кусочков на колени. Глаза девочки округлились от удивления, но личико мигом просияло, и она начала жевать. К ней тотчас же подбежал брат и полез под стол, чтобы отнять у сестры еду.

Йозефа поймала ребенка за штаны и потянула назад.

— Хочешь, чтобы я тебе уши надрала, мальчик? — Она показала ему пакет с Остатками выпечки. — Получишь его, если пообещаешь оставить сестру в покое!

Мальчик с готовностью кивнул и, как только Йозефа отдала ему пакет, вытряхнул себе в рот целую пригоршню крошек.

Надзирательница обратилась к Шиндлер:

— Теперь рассказывайте, что случилось.

— Несколько недель назад стряслась беда, — начала женщина, запинаясь. — Муж отхватил себе большой палец на правой руке. Работать он больше не может и не получает ни гроша. Я понимаю, что взять детские деньги было нехорошо, но я не знала, как выкрутиться. А средств все равно не хватило. Тяжек гнев Господень.

Йозефа начала понимать серьезность положения. Столяр без большого пальца не способен заниматься своим делом, да и в другие профессии путь ему заказан. Чтобы семья оказалась в нужде, много времени не потребовалось.

— Где ваш муж? — спросила она, надеясь, что господин Шиндлер пытается получить нехитрую поденную работу на Северо-Западном вокзале или на улице Хан-дельскаи.

Но приемная мать горько бросила:

— В кабаке. Пропивает остатки сбережений. Хотя почти все деньги и так получила больница. За квартиру мы тоже должны с того самого дня. Иногда мне перепадает кое-какая стирка, но на пару геллеров не проживешь, а работать на фабрике я не могу: за малышами некому будет присмотреть. — Шиндлер разрыдалась. — Эта нищета невыносима! Я до сих пор не утопилась только из-за детей!

— Ну-ну-ну, — пробормотала Йозефа. — Что вы такое говорите? Можно ведь перебраться к кому-то из родных, чтобы не платить за квартиру.

— Сестра с мужем готовы нас принять. Но они живут за городом, в Эрдберге, где работу найти еще труднее. А обузой я быть не хочу.

Гостья наморщила лоб. Она не могла уйти, оставив женщину в беде, и стала судорожно соображать. Наконец ей пришла на ум городская служба обеспечения бедных.

— Завтра я пошлю к вам господина Урбана, — заявила надзирательница. — Он отвечает за бедняков Леопольдштадта. Господин Урбан добрый христианин и поможет вам снова встать на ноги.

— Я согласна на все, был бы толк, — тихо произнесла Шиндлер, но Йозефа с облегчением заметила, что в глазах у нее затеплилась надежда.

Надзирательница достала из корзинки кошелек и положила на стол несколько купюр:

— Купите детям еды и свежего молока. И чтобы я больше не слышала про попытки утопиться!

— Никогда, госпожа Пфайфер. Благослови вас Господь! — отозвалась женщина.

Когда Йозефа вышла из кухни, девочка выбралась из-под стола и с любопытством посмотрела ей вслед. Мальчик тем временем ползал по полу и собирал крошки пирога.

Вечером Йозефа стояла в зале для грудничков рядом с кроваткой Фанни. Малышка была вымыта, переодета, перепелената, накормлена и мирно спала. Йозефа протянула руку и кончиками пальцев погладила ее по щеке Эту крошку она никому не отдаст.

Глава третья

— Какой чудесной девушкой ты стала, крошка моя! — Йозефа с гордостью оглядела свою любимицу, будто та была ее родной дочкой или даже внучкой, ведь надзирательнице воспитательного дома вскоре исполнялось шестьдесят семь.

Тремя месяцами ранее ее воспитанница отпраздновала четырнадцатый день рождения. Это была симпатичная девушка со светло-рыжими локонами, карими глазами и прекрасной фигурой. В длинной синей юбке, жакете и белой блузке она выглядела совершенно взрослой.

«Но ведь почти так оно и есть», — подумала Йозефа и подавила горестный вздох. В конце апреля Фанни оканчивала школу. Оставалось четыре недели.

Директриса народной школы[3] для девочек Альзер-Фольксшуле лично сообщила надзирательнице, что у Фанни лучший аттестат за 1904 год. Преподаватели предлагали отправить девочку в лицей, но Йозефа отказалась: Фанни была не из тех благородных девиц, у кого до замужества имелось лишнее время на бесполезные занятия. В четырнадцать, считала надзирательница, пора освоить профессию и начать обеспечивать себя.

Переход своей любимицы во взрослую жизнь Йозефа намеревалась скрасить особенным подарком — тканью на платье для выпускного бала. Она хотела поехать за покупками на Мариахильферштрассе, но Фанни просилась на улицу Грабен, где находились самые дорогие магазины.

— Только на витрины посмотреть, — клянчила девочка до тех пор, пока Йозефа не согласилась.

Фанни так обрадовалась, больше ни о чем другом даже думать не могла. Улица Грабен с ее роскошными универмагами и элегантными кафе разительно отличалась от пригорода Альзер и воспитательного дома, в котором девочка провела всю свою жизнь.

Йозефа постаралась привить Фанни скромность и умеренность, поскольку знала, что жизнь у девочки будет не из легких. Она надеялась, что знакомство с миром состоятельных людей не вскружит голову воспитаннице. Деньги, которые неизвестный благодетель продолжал исправно присылать каждый месяц, Йозефа не стала трогать, даже когда Фанни исполнилось десять и государственная поддержка прекратилась. О накопившейся сумме девочка не знала. Надзирательница решила рассказать ей об этом с наступлением совершеннолетня, до которого оставалось еще десять лет[4].

Йозефа содержала Фанни на собственное жалованье. Она делала это с радостью, ведь девочка полностью завладела ее сердцем. Однако денег не хватало, поэтому работать приходилось и самой подопечной.

Каждый день после уроков и выполнения домашнего задания Фанни помогала в воспитательном доме. Первые попытки в посудомоечной и гладильной пошли прахом. Девочка жаловалось на скучную нехитрую работу. Повариха возмущалась ее постоянными возражениями, а гладильщица выгнала Фанни после того, как та дважды насквозь прожгла постельное белье горячим утюгом.

Не без усилий Йозефе удалось пристроить девочку в пошивочную мастерскую, где дела пошли на удивление хорошо. Фанни быстро научилась шить не только руками, но и на машинке. Ей нравилось делать распашонки, штанишки, рубашонки и передники для питомцев приюта и украшать их ленточками и кружевом.

«Быть может, моя детка станет трудолюбивой портнихой», — думала Йозефа, идя с Фанни под руку.

Она задумчиво поглядела на свою любимицу, которая с восторгом рассматривала пышные фасады магазинов и элегантные композиции в витринах. Белье и корсеты, шелковые чулки и перчатки, хрусталь и фарфор, мыло и духи, игрушки и детские коляски, соблазнительные торты и шоколад — на улице Грабен было все. Фамилии владельцев этих потрясающих магазинов были изысканным шрифтом начертаны на вывесках над входными дверями. Чаще всего их сопровождал герб с двуглавым орлом — знак поставщика королевского двора.

Фанни прилипала почти к каждой витрине, расплющивая об нее нос, и с любопытством глазела на знатных дам и господ, фланирующих от одного магазина к другому.