Системный Творец II (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич - Страница 46

Вернувшись во двор таверны, мы сразу же направились к Крону. Командир сидел на ящике и чистил свой меч. Его взгляд вопросительно скользнул по нашим лицам — уставшему у меня, все еще зеленому у Барни и спокойному у Эдварна.

— Ну что? — коротко бросил он.

— Финансы есть. — отчеканил Эдварн. — Сумма приличная, хватает на закупку продовольствия и еще остается. Можно начинать.

На лице Крона впервые за долгое время появилось нечто, отдаленно напоминающее облегчение. Он кивнул.

— Отлично. Барни, — он повернулся к купцу, — бери ребят и…

— П-подождите, капитан. — перебил его Барни, потирая виски. — Мне нужно… минут пятнадцать. В таверну подлечиться. Нервы, понимаете… совсем расшатались.

Он выглядел настолько жалко и несчастно, что даже суровый Крон не стал спорить. Он с сомнением посмотрел на Барни, но лишь вздохнул:

— Ладно. Четверть часа — и ни минутой больше. Но чтобы ровно стоял на ногах и был готов работать. Промедление сейчас смерти подобно.

— Будет сделано. — просипел Барни и, пошатываясь, скрылся в дверях таверны, наверняка направляясь прямиком к стойке с самым крепким алкоголем.

Мне не сиделось на месте. Нервы все еще были натянуты, как струны, и требовали разрядки. К тому же любопытство грызло меня изнутри. Мне захотелось просто пройтись, посмотреть, вдохнуть воздух чужого города.

— Я схожу до местной центральной площади. — сказал я Крону. — Просто осмотрюсь.

Он кивнул:

— Хорошо, только держи ухо в остро. Сам понимаешь, в городе сейчас неспокойно.

Я вышел на улицу и неспешно двинулся в сторону, где, судя по шуму и ширине улиц, должен был находиться центр. Картина была все той же: давка, грязь, отчаяние на лицах беженцев и холодная настороженность местных жителей. Стражников было много, очень много. Они стояли на каждом углу, сколоченные в небольшие группы. Их взгляды, скользящие по толпе, были без тени сочувствия. Скорее в них читалось раздражение и усталая злоба. Будь их воля, я был уверен, они бы лично повышвыривали всех этих «чужаков» за стены, чтобы те не отнимали ресурсы и не сеяли смуту.

Чем ближе я подходил к центру, тем больше становилось людей, пока наконец не вышел на центральную площадь. Она была огромной, вымощенной светлым камнем, и напоминала гигантский муравейник. Люди толпились повсюду. И здесь же, в самом центре, я увидел то, от чего у меня замерло сердце.

Статую Топора.

Точь-в-точь такая же, как в нашем городе: могучий, уходящий в небо обелиск в виде фигуры в строгих одеждах. Она стояла на каменном постаменте, держа в руках огромный топор, и излучала ауру древней силы. Было в этом что-то мистическое и пугающее — словно невидимые нити связывали все города Империи через эти одинаковые монументы.

Но было и одно отличие. Рядом со статуей соорудили нечто вроде деревянной трибуны, с которой какой-то мужчина в официальном, расшитом узорами плаще зачитывал что-то с длинного свитка. Голос его, усиленный каким-то магическим артефактом, гремел на всю площадь, перекрывая гул толпы. Я прислушался, и с каждой новой фразой кровь в моих жилах стыла все сильнее.

— … по указу Его Императорского Величества, — вещал глашатай, и его слова падали на площадь, как камни, — от сего дня на всей территории нашей Империи, Санкталия, вводится военное положение!

В толпе прошел гул, но глашатай продолжал, не обращая на это внимания.

— Вероломный и могущественный враг, Великий Лес, очнулся от многовековой спячки и повел свое скверное воинство на наши земли! Но это не все испытания, что ниспослали нам боги! Две соседние Империи — коварный Карнхейм и жадный до чужих земель Тирнвал, — воспользовавшись моментом, вероломно пересекли наши границы и начали широкомасштабное вторжение!

Теперь гул перерос в панический ропот. Война на три фронта… Это пахло гибелью целой цивилизации.

Глашатай поднял руку, требуя тишины, и его голос прозвучал еще громче, металлически-безапелляционно:

— В связи с чрезвычайной ситуацией все свободные граждане Империи, достигшие возраста четырнадцати лет, обязаны в трехдневный срок с момента получение данной информации либо пройти Инициацию, либо вступить в регулярную армию для защиты Отечества! Уклонисты будут считаться предателями и понесут суровое наказание!

Он свернул свиток, и его последние слова повисли в воздухе, тяжелые и неотвратимые, как гильотина:

— Да хранит Империю император! Да сгинут наши враги!

Я стоял, вжавшись в стену ближайшего здания, не чувствуя ног. Все планы, все надежды… Все рушилось в одночасье.

Решение было единственным и мгновенным: нужно убираться отсюда, сейчас же. Но осуществить этот план оказалось чертовски сложно. Пока глашатай вещал о предателях и долге, стража, действуя с пугающей слаженностью, уже перекрыла все выходы с огромной площади. Я видел, как смыкались их шеренги, как заблестели на солнце наконечники копий, выставленные вперед.

Паника, до этого тлевшая в толпе, вспыхнула открытым пожаром. Люди метались, натыкаясь друг на друга, их крики сливались в оглушительный гул. Возмущения, проклятия, мольбы.

— Я не хочу! Это же смерть!

— Отпустите! У меня семья! Дети!

— Мы беженцы, потерявшие свой дом! Как вы можете так поступить⁈

Внимательно оглядевшись, я понял, что местных жителей Серебряного Ручья здесь почти не было. Стояли в основном изможденные, плохо одетые люди с узлами и котомками — те, кто бежал от ужаса Леса, чтобы найти спасение за этими стенами. Власти города, видимо, решили убить двух зайцев разом: выполнить указ императора и избавиться от «лишних ртов» без лишних хлопот.

Стража не церемонилась. Под отрывистые команды офицеров солдаты принялись грубо сбивать перепуганных людей в группы человек по двадцать. Воздух наполнился звоном доспехов, криками боли и плачем детей. Я попытался отступить вглубь толпы, но меня схватили за плечо и втолкнули в одну из формирующихся групп. Рядом со мной оказался трясущийся от страха парень лет семнадцати и плачущая женщина.

— Держитесь вместе! Не разбегаться! — рычал сержант, проходя мимо нас. Его лицо оставалось невозмутимым, будто он разгружал мешки с зерном, а не обрекал людей на возможную смерть.

В этот момент к статуе Топора приблизился новый человек — в темном, строгом одеянии, напоминающем судейскую мантию. Его лицо было бледным и аскетичным. Он молча, с каменным лицом, дотронулся ладонью до основания статуи и замер. Наступила томительная пауза, растянувшаяся на несколько минут. Он стоял недвижимо, словно впитывая что-то из камня или отдавая ему приказ. Наконец, он коротко кивнул глашатаю и отошел в сторону, встав в тени монумента, словно наблюдатель.

Глашатай сделал шаг вперед, и его усиленный голос прорезал гул:

— Инициация начинается! Первая группа, к статуе! Немедленно!

Никто в нашей группе, да и в других, не двинулся с места. Люди вжались друг в друга, как стадо овец, почуявших запах волка. В ответ на молчаливое неповиновение стража сомкнула ряды еще теснее, копья опустились, нацелившись прямо в нас.

— Вам приказали! Шаг вперед! — закричал офицер.

— Стойте, я готов вступить в регулярную армию! Только не Инициация, я не пойду! Это же верная смерть! — отчаянно выкрикнул высокий худой мужчина из соседней группы.

Больше он ничего не успел сказать. Один из стражников, не моргнув глазом, сделал короткий выпад. Стальной наконечник копья блеснул и с ужасным, влажным звуком вошел в грудь мужчины. Он захрипел, удивленно глядя на торчащее из него древко, и рухнул на камни. Алая кровь медленно поползла по светлому камню мостовой.

Воцарилась гробовая тишина, в которой был слышен только прерывистый, истеричный всхлип женщины. Угроза стала осязаемой. Теперь все поняли: никто не собирался давать беженцам возможность вступить в ряды регулярной армии. Отказ от прохождения Инициации означал мгновенную смерть. Согласие — вероятную. Выбора не существовало.

Словно по невидимой команде, стража принялась подталкивать первую группу к подножию статуи. Люди шли, спотыкаясь, некоторые плакали, другие были белее мела, с остекленевшими от ужаса глазами. Их плотно окружили, не оставляя возможности отступить, и по команде человека в мантии двадцать человек одновременно, как по сигналу, приложили ладони к холодному камню статуи Топора.